На главном проспекте город как-то странно притих. Прохожие молча подносили платки к глазам и отворачивались, словно каждый был виноват в том, что не сберёг «отца народов», ничем не помог ему в самую трудную минуту. Кто смахивал набежавшую жалость рукавицей, кто рукавом. А один мужчина, ч

тобы не показывать слабость, забежал в подъезд и там выплакался.

Мировая скорбь словно залила потоком все улицы города, защемил

а ход всему живому и мертвому. Город будто осиротел, лишился самого главного, чем жил, на чём стоял, – фундамента.

Встречная женщина с длинными волосами кричала в истерике: «Как жить без него? Как жить? О, горе, горе-е-е!»

Ответа не было. Ответа никто не знал. Богомольные

старухи в чёрных платках и длинных юбках спешили в храм, чтобы в предчувствии конца света замолить горе молитвами, облегчить с Божьей помощью горькую участь.

Анатолий не знал, что делать и куда нести свое отчаяние. Шел молча размашистой походкой, привычно выравнивая ходьбу рукавами. Как ходил, так и жил – вразлет, открытый невзгодам. Так шёл и в атаку со связкой гранат, один против танков, отбросив всякую м

ысль о жизни, жить уже не думал, а пришлось… Вера за ним не поспевала. старалась ухватить за рукав пальто. Обиженно выговаривала.

Показался вокзал, где вечная сутолока, наплыв людей, спешка и дорожный азарт. Теперь и здесь всё переменилось. Помутнело. Охряные

стены главного корпуса вытравлены дождями, грудились над площадью. Только бронзовые фигуры сталевара и колхозницы над портиком выставляли своё скульптурное величие

.

На вокзальных ступенях в окружении людей сидела

странная женщина, на первый взгляд – побирушка или погорелая. Пальто драное, на голове изношенный до дыр платок, из-под которого выбивалась седоватая прядь волос и падала, чуть закрывая плавный овал лица. Женщина смеялась, тощие плечи ее вздрагивали, смех был явно

неуместный, вызывающий. Л

юди негодовали. Иные предлагали отправить её в милицию по поводу оскорбления чувств. Но женщина не могла сдержаться от смеха. Как будто что-то запретное снесло в ней невидимую плотину, освободилось и теперь ликовало в неудержимом удальстве или отчаянном вызове

.

-

Да она тронутая!– кричала из толпы заплаканная пассажирка с мешком. – В психушку её надо!

– В такой-то день смеяться!…– пытался устыдить странную женщину железнодорожник в форме. – Все от горя не знают, куда себя деть, а она…

– Господи! Да что же она тут расселась? Неужели нет управы на таких?

– Умер… Наконец, умер,– тихо шептала женщина и снова заливалась беспечным смехом.

– Это вокзальная побирушка, – определил подошедший на вызов милиционер. – Не трогайте её! Чего вы к ней пристали? Мы разберемся, выясним, по какому поводу непотребный смех. Может, она ненормальная. Р

азойдитесь.

– Ума не нажила! Расселась, зубы скалит…

– Наклюкалась, видать…

В это время к толпе подошли Анатолий и Вера, они устремили взгляды к странной женщине. У Веры непроизвольно вырвался крик:

– Не может быть!

Она дернула мужа за рукав, сказала:

– Смотри!

Настя! Моя подруга из Марьевки. Ты же её знаешь. Это же Настя Карпухина! Помнишь?

– Не мели чертову! – полыхнул необычным словом Анатолий. – Твоя подруга вышла замуж за партийного секретаря

Николая Горошина и теперь где-нибудь в Москве обитает.

-Нет, это она. Настя, Настя! Моя самая лучшая подруга!

– Пойдём по делу!– настойчиво потребовал Анатолий и закусил посеченную осколком губу.

Странница перестала смеяться, поправила волосы, посмотрела вроссыпь то на Веру, то на Анатолия. Взгляд её казался отрешенным, задернутым пеленой лет. Только стремительные искры в тягуче-томных глазах выдавали заинтересованность и страх. Нежданная встреча взорвала её изнутри, словно шторм прошёл по её телу. Она встала, подошла к Вере, печальным взглядом, неотрывно смотрела на неё. Страдальческим, судорожно-взволнованным проблеском окатило ее лицо.

– Ве-е-ера!– тягуче, надрывно закричала странница на всю привокзальную площадь, и косматая голова её забилась на плече у подруги.

Глаза у Веры замутились, она спросила:

– Что с тобой сделалось, Настя? Где ты, этот, живёшь? Откуда едешь? Почему, значит, в таком виде?

Подруга ничего не могла вымолвить, только твердила:

– Ой, Вера! Ве-е-ра!

– А я смотрю: ты или не ты? П

охожа, этот, но в таком виде я тебя не ожидала встретить,– обрадованно-изумлённо заговорила Вера, пытаясь дознаться до сути: – Что с тобой произошло? Где ты была, блукала все эти годы? Я совсем тебя, этот, потеряла. Мы же с тобой самые – самые задушевные были!..

Вот так встреча, вот так оказия! Почему ты гиблая вся? Где живёшь? Куда едешь?

Настя взяла подругу за руку и повела в вокзал. Следом неохотно пошел Анатолий.

– Это вот мой муж Толя, – представляла на ходу своего супруга Вера. – Ты Толю знаешь. Бутырина помнишь? Пришёл, значит, вот такой с фронта… Поженились и переехали в город. В

ойна пощипала его, этот, крепко, как видишь…

Настя молча тянула подругу по ступенькам к укромному месту. Удивленные глаза её таили тревогу. Она стеснялась своего вида. В

зале ожидания отдернула руку, пошла рядом, подвела подругу к железному Феликсу

, показала рукой за постамент, где виднелась подстилка из ветоши и картона.

-Ты тут ночуешь, значит?– тихо спросила подруга.

Кивнув головой, Настя молча прижалась к Вере.

– И зимовала тут?– спросила с обнажённым сочувствием и жалостью Вера, надеясь услышать отрицательный ответ, потому что считала себя виноватой в том, что не пришла раньше и не помогла подруге.

Настя поникла взглядом.

-А питалась как? Кто тебя кормил?

Прямой житейский вопрос поверг Настю в жалость и муку воспоминаний, она тихо вымолвила:

– Питалась… С горем пополам.

-Толя!– обратилась Вера к мужу. – Давай забирать её к себе. накормим, отмоем… Мы же с ней вместе, этот, вот с таких пупырышков. – И Вера показала кончик указательного пальца. -В школе за одной партой сидели. Не могу я вот так оставить подругу!..

Анатолий медлил с согласием.

-А где же твой, этот, муж Николай Иванович?-спросила Вера.

– Ой, не спрашивай, – махнула рукой Настя,– ничего не знаю.

– Так забираем?– подступилась с вопросом к мужу Вера.

– Ты же знаешь, какое у нас сейчас положение. На носу защита диссертации. Каждая минута на учете…

– Так не пропадать же тут подруге! – с обидой высказала Вера. – Накормим, отогреем, а там, этот, видно будет. В Марьевку отправим. Там родители заждались. В

прошлом годе, летом, видела их, тоскуют, журятся и сохнут по тебе. Мальчонка у них появился. Говорили, что как будто бы это твой сын, значит. Полевой сторож конём его истоптал насмерть. Вот такая его судьба, значит. Не твой ли, случаем, сынишка был?

При упоминании о сыне Настя встрепенулась, замельтешила глазами, но ничего не сказала – понимай, как хочешь…

– Собирайся, Настя. И

з Анатолия лишнего слова не выбьешь. Угол есть, диван свободен – не помешаешь. Собирайся.

Вера всячески старалась присахарить мужу словцо, уговаривала.

Транзитные пассажиры с любопытством наблюдали за тем, как прилично одетая пара забирала побирушку.

Только безмолвно, нахмуренно стоял Анатолий, тревожно смотрел в окно, где пыхтели паровозы, сотрясая своей могучестью землю.

– Посмотри на неё,– тихо сказала Вера,– попридержи свой норов! Давай забирать Настю.– И, г