– кранты, а потом начала я в молчанку играть. Главное – не дать им врубиться, а мне вызвонить. Жали на

меня они крепко, но мне удалось жало оставить, а яд удалить

!..

-Нет, я тебя, этот, отказываюсь понимать! Переходи на нормальный язык.

-В общем, я с ними гоняла порожняк… Они хотели меня раздеть до кишок, но я

им, васюрикам, вколачивала баки.

– Да переходи ты к нормальному разговору. Прекращай свой блатной жаргон!

– Ладно, извини. Так вот, они хотели с меня допрос снять, а я им показала дулю.

Подруги выпили по одной, потом ещё и продолжи

ли беседу.

-Хочется как следует заложить за бороду,– сказала Настя.

– Настя, переходи, этот, к конкретному разговору, говори нормальным языком!

П

рекращай свой жаргон! Поняла?

-А ты меня, Вера, не пытай! У меня знаешь, сколько было доп

ытчиков! Тебе и присниться не может столько. Скажи мне лучше, сколько твой бабок получает?

-Ты про зарплату?..

– Про неё, проклятую!..

– Настя, я не буду с тобой тюремным языком блатыкать! Мы с Толей

такую серьезную науку вороча

ем, что мне стыдно даже слушать твои слова. Н

е в тюрьме мы, этот… Получае

т он сейчас четыре сотни… А, если удачно защитимся, то будет получать еще приличне

е.

– Какую же вы науку тянете, грызете?

– Я же тебе уже говорила. Преподает он политэкономию. Наука, я тебе скажу, очень каверзная. Сегодня один постулат выставят,

а завтра другой, а ты дефилируй между этими постулатами, лавируй, чтобы не попасть впросак.

– У вас, Вера, тоже свои жаргоны, только научные. К

ак же он, бедолага, пишет?

– Страшно тяжело ему достается писанина! Видела у него, этот, разрез на культе? Это врачи ему сделали приспособление, называется клешня Крукенберга, значит. Какой-то хирург придумал, по фамилии Крукенберг. Вставляю

ему туда ручку, он и пишет, этот, клешней… Теперь уже сам наловчился брать

ручку, вилку и ложку.

– Ты мечтала, Вера, выйти за летчика, а вышла за инвалида…

– Мечтала, даже переписывалась с летчиком,

но, этот, не судьба, Насть. погиб он…

Внезапно набежавшая слеза обескуражила Веру, она смахнула её,

подошла к Насте,

обняла.

-Помнишь, как мы с тобой, этот, ухажеров дурили?– спросила. – Скажем, значит, приходите на речку, а сами в

кустах прячемся, наблюдаем. Соберутся человек, значит, пять, ходят, волнуются, а мы в кустах помираем со смеху. Помнишь?

-А то не помню! А как мы с тобой решили сорвать танцы в клубе, помнишь? Принесли перец молотый, пол посыпали. Н

а всех танцоров такой чох напал… Повыскакивали они на улицу, слезы текут, а мы кишки рвем…

– Помню, этот, как же!

– Я в лагерях тысячу раз всё прокручивала, перебирала по косточкам наши проделки. Лежу на нарах, Марьевка всплывает перед глазами. Я захожу в каждый двор, в дом, вспоминаю имена, здороваюсь, расспрашиваю обо всём. И

ли захочу, например, вызову лето, купание на речке. Всех подруг, весь класс переспрошу за ночь. И

будто дома побываю…

– Родители твои, этот, живы, знаешь? Только они какого-то парнишку приютили, а его полевод конём затоптал, значит… За колоски…

– Мне сведущие языки сообщали о родителях. А о мальчонке впервые от тебя слышу. Перед тем, как из лагеря удалось нарисовать ноги, мне о родителях сообщили. Отсычили весточку через третьи уста.

– И

сколько вас бежало, значит?

– Эх, Вера!.. Бежали трое, а четвертая была «живая консерва».

– Что за

«консерва» такая?

– Живая. Т

ебе, Вер, этого не понять. Не хочу и трепаться.

– «Консерва, консерва»… Как же она бежала? Как?

– Ногами и бежала… Хотела мать увидеть, отца, а мы её в определенный момент замочили и разделали… Нет, Вер, не буду тебя расстраивать. Тебе с научными взглядами меня не понять…

– Как это «замочили»? Замучили, значит?..

– Да, Вер, « живая консерва» для того и берётся, чтобы в случае голодухи пришить и спастись остальным. Шестьсот километров до ближайшего посёлка! Как ты думаешь?… Кругом тайга. жратвы никакой. Вот в самый трудный момент открываем «консерву…»

– Ой, ой, Настя! Не говори об этом Толе! Да он сразу же… Н

е ожидала я от тебя такого, Настя! Так вы, значит, живого человека, этот…?

Настя кивнула головой, затихла, чувствуя

неловкость. Испуганный взгляд подруги обжигал ее изнутри.

– И что же, этот, вы её, значит, съели?.. И ты ела?..

Настя уронила голову на стол, затряслась…

Осуждающим взглядом Вера смотрела на подругу. Поселившийся

в ней азарт городской жизни не допускал такого безумия. Вера, раскрыв рот, так и стояла, словно безмолвный крик застрял у нее в горле.

– Господи-и-и! -запричитала она. – Да что же, этот, делается? Да неужели можно ни за что живого человека, этот?..

– Вера! -подняла голову Настя. – Если бы мы её не порешили, я бы не сидела у тебя за столом, кости мои давно бы в тайге волки изглодали. Ясно?

Пригвоздив подругу презрительным взглядом, Вера отпрянула на другой край стола, отбежала к окну, заметалась по кухне, не зная, что делать после такого страшного признания.

– Не знала я, Насть, о твоём прошлом, значит… Е

сли Анатолию рассказать, то будет тошно, этот, нам с тобой…

Вышвырнет он, Насть, сразу. У него же авторитет в институте, с ним считаются, значит. Если там узнают…

– Уйду я, Вера, уйду. Не переживай, -

сказала Настя.– Куда ты мои вещи дела?

-На помойку, этот, выбросила. Они же вшивые и рвань на

рвани!

– Ты мне их, Вер, принеси, а твои я сниму. Не люблю быть должной. Хватит, отогрела душу немного,

порадовалась вашему счастью, домом подышала, теперь мне пора…

Сколько лет в лагерях мечтала о доме, о тепле… Ты даже представить не можешь!

– Я понимаю, Настя, жалко мне тебя, этот, до слёз. Как посмотрю на тебя, как вспомню, этот… криком кричать хочется, но пойми и нас с Толей… Мы тебе добра желаем, значит, не обижайся, пойми нас правильно. Скажи мне, этот,

«живую

консерву», значит, и ты ела?..

– Порешила ее моя подруга, а ели вместе…

-Ой, не надо, не говори больше об этом!

Вера схватилась за сердце, пошатнулась. В ее

глазах поплыли круги. По-рыбьи хватая воздух, она сказала:

– У себя в доме слышать такой, этот, ужас! Пойду гляну, закрыта ли дверь, не слышал ли Толя? Ой, не знаю, что с тобой делать, Насть?

Она пошла проверять дверь в кабинет, вернулась, сообщила:

-Он ведь на одно ухо почти, этот, не слышит – контузия у него, так что всё нормально. Н

о ты, Насть, меня ошарашила! Такое приснится, так испугаешься насмерть, А тут, этот, ты рассказываешь ужасы и даже не морщишься.

– Сама меня за язык тянула. Расскажи да расскажи. Вы что на воле н

е жрете друг друга?

-Мы в научном мире вращаемся… Т

акого нет. Боже у

паси!

– Кому ты рассказываешь, Вер! Среди ученых поголовный каннибализм. Они же поедом едят друг друга! Я-то знаю.

– Не слышала

такого…

-Вот начнете защищаться – услышишь. Завистники появятся, изуверы, анонимщики, сплетники, жалобщики.

– Такого Толя не допустит. Он их культями затолкает. Он же один на танки шел! Ему нечего бояться.