– Куда ты, отец, в такую рань? – спросила Грета. – Ещё ведь темно совсем, ты хоть позавтракай.

– Ничего, пока дойду до места, уже и рассветёт, а на завтрак заверни-ка мне с собой кусок сала с хлебом, да луковицу не забудь.

Одевшись, Оскар заткнул за пояс небольшой топорик и направился к выходу. На мгновение его взгляд задержался на двустволке, висевшей у двери, но тут же с усмешкой, будто отгоняя какую-то нелепую мысль, тряхнул головой и вышел во двор. Ночью выпал небольшой снежок, дышалось легко, в морозном воздухе был отчётливо слышен малейший шорох. Улыбаясь своим мыслям, Оскар углубился в лес.

Уже почти рассвело, когда он добрался до поляны, на которой росла его ёлка. Присев на поваленную ветром сосну, он стал разворачивать свой немудрёный завтрак. Вдруг его словно кольнуло в спину: как человек, большую часть своей жизни проведший наедине с природой, Оскар шестым чувством ощутил на себе чей-то взгляд.

«Чепуха какая-то, – подумал про себя лесник, – кому здесь быть?»

Однако это неприятное чувство не покидало его. На мгновение ему показалось, что он слышит чьё-то прерывистое дыхание у себя за спиной. Отложив завтрак, Оскар резко обернулся. В это же мгновение большая серая тень шарахнулась в сторону, стряхнув облако снежной пыли с соседних кустов.

«Волк», – подумал Оскар.

Под ложечкой неприятно засосало, вспомнилось ружьё, что осталось висеть на гвозде возле двери. Правда, за поясом был топорик, но им только и можно было, что срубить ёлочку, а идти на зверя…

Волк не уходил, но и нападать, видимо, не решался. Он стоял за кустами метрах в десяти, и Оскар не мог разглядеть его полностью. Опытный охотник, Оскар бывал в переделках и посерьёзнее. Он был ещё крепким стариком, но вступать в единоборство с волком без оружия ему совсем не хотелось. Здесь никогда не знаешь, чем дело может обернуться.

Так они простояли с минуту. Вытащив из-за пояса топорик, Оскар сделал шаг в сторону кустов. Волк тяжело отпрыгнул на тропинку и присел. Это был крупный самец, каких Оскар не встречал уже давно. В лесу стало совсем светло, и Оскар наконец мог разглядеть своего противника как следует. Волк был старый и худой, свалявшаяся шерсть серыми клочьями свисала с его боков. В свете наступившего дня он уже не казался таким грозным, несмотря на свои размеры, скорее, он вызывал чувство жалости. Стоило Оскару сделать ещё один шаг, как волк прижал уши и беззвучно оскалился, показав свои жёлтые полустёртые зубы. Когда-то они служили ему грозным оружием, а теперь…

«Старость не радость, – подумал Оскар. – Отгулял ты, видать, своё, серый разбойник».

И тут его словно обожгло: у волка было только три клыка!

Да, только три: верхнего левого не было. Это он, старый знакомый, сомнений быть не могло. Если бы не хватало какого-нибудь другого зуба, можно было бы допустить, что он просто вывалился от старости, но именно этот клык был ему знаком.

…Было это давно, лет десять-двенадцать назад, в середине лета. Объявился в округе волк: задрал нескольких овец у соседей, а потом уже настолько обнаглел, что почти у самого дома загрыз телёнка. Тут терпение у людей кончилось. Собрались охотники и решили: без волка домой не возвращаться. Выследили и обложили место, где находилось волчье логово. Наконец их труды увенчались успехом: меткий выстрел одного из охотников положил конец разбойничьим на бегам. Это оказалась довольно крупная волчица, а в логове нашли четырёх волчат. Троих Оскар без труда посадил в мешок, а когда очередь дошла до четвёртого, самого крупного, тот ловко увернулся и больно укусил Оскара за руку. Чертыхнувшись, мужчина инстинктивно отдёрнул руку, а волчонок стрелой вылетел из норы наружу – и был таков. В память об этой встрече у Оскара на правой руке, чуть пониже локтя, остались три отметины. Очевидно, один зуб у волчонка был сломан, а к тому времени зубы у волчат должны были быть уже постоянные, а не молочные. И это был верхний левый клык! Как бы там ни было, а память осталась на всю жизнь.

Сам не зная зачем, Оскар сделал ещё пару шагов в сторону волка. Тот, отступая, хотел перепрыгнуть через поваленное дерево, но сил не хватило, и он пополз под сосной на брюхе, с трудом сгибая лапы. Оскару показалось, что волк застрял под деревом и не сможет выбраться. Когда он подошёл поближе, взгляды их встретились. В глазах зверя не было ни злобы, ни страха: в них была тоска и мольба. Кажется, волк хотел сказать: «Я старый и больной, я очень голоден, и я в твоей власти, пожалей меня».

«Вот незадача, – подумал Оскар, – придётся сосну чем-то приподнять, что ли?»

И в тот момент, когда Оскар обернулся в поисках подходящей палки, чтобы приподнять дерево, волк из последних сил рванулся вперёд и выбрался из-под сосны, оставив на его шершавой коре клочья шерсти. Тяжело дыша, он сделал несколько шагов и остановился. Так они стояли друг против друга, два старика. О чём думали, что вспоминали?

Оскар взял ломоть хлеба и бросил его волку. Тот дёрнулся было в сторону хлеба, но чувство осторожности одержало верх, и он остался на месте.

– Бери, бери, я угощаю по старому знакомству, – усмехнувшись, сказал Оскар.

Волк, словно поняв его слова, подошёл и мигом проглотил хлеб.

– Да-а, видать, плохи твои дела, коли ты, гроза лесов, на хлеб кидаешься, – проговорил Оскар.

Волк опустил голову.

– Ладно уж, видно, оставаться мне сегодня без завтрака, – сказал лесник и кинул волку оставшийся хлеб и кусок сала.

Теперь уже, не раздумывая, волк сначала съел хлеб, а потом осторожно, словно желая растянуть удовольствие, начал жевать сало.

«Зубов, наверное, порядочных не осталось, а целиком глотать – вредно для здоровья, – подумал Оскар и негромко рассмеялся, – придёт же в голову такое!»

Волк тем временем закончил трапезу и поднял голову.

– Ну что, старый бродяга, подкрепился?

Их взгляды снова встретились. Оскар даже вздрогнул от неожиданности: это был не взгляд дикого зверя, хищника. В глазах волка светилась благодарность и что-то ещё, что невозможно описать.

«Даже собака так не смотрит, – подумал старый лесник, – прямо как человек».

Волк, словно поняв, что пора и честь знать, потоптался немного на месте, затем повернулся и трусцой направился прочь. А старый лесник стоял и смотрел ему вслед. Пробежав метров пятьдесят по тропинке, волк обернулся, а затем нырнул в чащу кустов и растворился в сумраке леса. Пошёл лёгкий снежок, засыпая волчьи следы.

«Ну вот, скоро следов совсем не видно будет», – подумал Оскар, и на душе у него вдруг стало очень тепло.

На площади перед Домским собором уже собралась порядочная толпа. Был чудесный летний вечер, солнце стояло ещё довольно высоко, но жара уже спала. Люди, радуясь хорошей погоде, которая этим летом нас особенно не баловала, в ожидании начала концерта прогуливались по площади. Наконец медленно отворились массивные дубовые двери, и людской поток хлынул в прохладный полумрак собора.

Летом, в разгар туристического сезона, здесь собирается довольно пёстрая публика. В большинстве своём это истинные ценители музыки, многие приезжают сюда издалека, чтобы послушать один из лучших органов Европы – большой орган Рижского Домского собора. К сожалению, нередко заходят сюда и люди случайные, только лишь ради того, чтобы потом, при случае, можно было бросить в кругу знакомых:

– В Домском соборе? Да, конечно, бывал, ничего орган, неплохой…

Вообще мне «везёт» на соседей. В кинотеатре чаще всего мой сосед сразу после начала сеанса начинает разворачивать шоколадную обёртку. Делает он это осторожно, понимая, что мешает окружающим, но от этого процедура разворачивания только затягивается и длится до тех пор, пока кто-нибудь, не выдержав, не шикнет на него. В театре где-нибудь поблизости найдутся два-три человека, которые начинают довольно громко обсуждать каждую реплику, а в цирке мой сосед хочет непременно объяснить мне секрет головоломного фокуса. На этот раз впереди меня сидел полный мужчина, который всё время доставал что-то из кармана и беспрерывно жевал. К счастью, делал он это совершенно беззвучно, за что я был ему очень признателен.