С самого утра, еще до первых петухов, Аарон отправлялся в лес налегке, только счетчик Гейгера и радиоуглеродный измеритель были ему помощниками.

Быстрый и бесшумный, он исследовал квадрат за квадратом окрестных лесов, уделяя внимание любой впадине, поваленному дереву, резкому звуку.

Терпение – качество, которое воспитывали в нем с потом и кровью, с тех пор как он помнил себя, не давало Аарону поддаться отчаянию.

«А может, не было аномалии? Нет. Имя Аарон Блаватский не присвоят агенту для заурядного сбора данных» – это человек-тень ясно осознавал.

Приборы не показывали ничего необычного. Но кое-что привлекало внимание агента. Тишина. Ночью насекомые и птицы совершенно не издавали звуков. Бесшумной тенью скользил Аарон по тихим деревенским улочкам, вглядываясь, вслушиваясь, внюхиваясь в эту жутковатую тишину.

«Думать. Думать. Если аномалия была замечена, она не могла не оставить следов. Она где-то тут, замаскировалась и пережидает время. Знать бы, с кем или чем приходится иметь дело. Кто возможные свидетели? Устранить всю деревню с виду не выглядит большой проблемой, с этим справился бы любой рекрут, но организация отправила Тень на задание, значит, надо искать дальше».

Наметанный взгляд запоминал все: лица, предметы. Неискушенному наблюдателю, несмотря на глубокие теоретические знания в области прикладной психологии, было тяжело проанализировать мимические и поведенческие реакции местного населения.

Аарон чувствовал, что Стеклов, оказался в деревне не случайно, хотя ничто не выдавало в нем Врага.

Никита поздно ложился, поздно вставал и прогуливался в окрестностях. Затем он долго сидел перед пачкой листов бумаги, пытаясь писать – после чего, как правило, сминал написанное и выбрасывал в мусорное ведро.

Было бы неплохо отправить эти записи в криптографический отдел, потому как, даже применив все известные формулы, он, Аарон, не смог обнаружить никакого тайного кода. Сами же тексты представляли поток сознания образованного, циничного и эгоистичного мужчины средних лет, с плохо осознаваемой тягой к чему-то настоящему, искреннему и прекрасному, что никак не могло обрести форму в этих текстах.

Это что-то напоминало. Неужели у писателей, если он конечно писатель, тоже своя миссия? Ему, Аарону, нужен искусственный образ для того, чтобы изменять события, Никите Стеклову – сминать, выбрасывать бумажки. Жалкие люди, не имеющие цели, не знающие миссии, рефлекторно придумывающие для себя замену – эти несчастные не знают: на Центральных планетах для них нет места. Наставник говорил, что миссия есть у каждого человека, но в большинстве случаев люди не знают ее сути.

А что, если Стеклов понимает свою миссию? Может, его оружием являются слова? Что если враг настолько хитер, что вместо подготовленного следопыта и убийцы он прислал агента, специализацией которого является создание текстов? Нет ничего абсолютного.

«Думать. Не дать логическому мышлению ослепить себя. Если дедуктивный метод не работает – используй иррациональное мышление».

Аарон заметил, новый, по-особенному смятый лист в мусорной корзине. Хотелось спать, но агент только раздраженно встряхнул головой, прогоняя сон. Развернув лист, он начал читать:

Третья сила

Александр шел по тротуару, думая, насколько он глуп, и как в любую секунду самый искренний порыв оборачивается полной нелепицей. Одним небрежным жестом, одним холодным взглядом. Любые, самые красивые слова легко разбиваются о стену непонимания. Уж кому как не ему это было не знать. Сколько ожиданий он разбил, сколько прекратил страстных речей, просто хладнокровно щелкнув пальцами. Но почему он несется к ней, почему его сердце бешено колотится? Он попытался подумать о чем-нибудь пошлом и неприличном:

Представлял Марию в старческих панталонах до колен, от которых на теле остается неизменный след от резинки; о том, как она растолстеет, увлечется современным искусством и заведет подружек, обожающих мартини и не стесняющихся собственной наивности. Он представил ее матерью пары сопливых ребятишек, вечно занятой стиркой, готовкой, визитами в больницу; много раз он видел, как думающая женщина, заведя детей, становилась как будто выпотрошенной. Волосы на полукружиях сосков, походы в театр на комедии положений, разочарованный взгляд, отдых в санатории среди унылых, толстеющих людей и их назойливых отпрысков – все это тонуло в вое. Это был голос вселенной. Он был столь захватывающе ощутимым, что Александр буквально видел его; вой был синим, и он вещал: это твой последний шанс…последний шанс…

Запредельный голос отдавался в ушах, и противоречия смешивались. Все, что оставалось Александру – двигаться в потоке синего, к той, кого он так жаждал, заставившей его, казалось, навсегда зачерствевшее сердце кровоточить.

Он шел, перешагивая крупные лужи, букет в его руке терял лепестки, но его владелец не замечал этого. Казалось, ничто не могло остановить отчаянной попытки встречи с Марией, и до ее кафе оставалось буквально два квартала, когда то ли синий вой, то ли ветер потревожили третью силу.

Третья сила представляла собой обломок ржавой трубы, которую когда-то использовали в конструкции, поддерживающей вывеску ресторана. Было почти одиннадцать вечера, когда ветер свернул набок бог весть когда повешенную надпись “Temple bar”, и, движимая ускорением свободного падения труба устремилась вниз, обретя свободу с тех времен, когда трубы еще не делались из легких, безопасных сплавов. Труба приземлилась на шейные позвонки Александра, пробив насквозь сложную, но хрупкую человеческую конструкцию. Он замер и рухнул у стены бара. Если бы это мог видеть извращенный эстет, он бы заметил, что иногда человек и опасный предмет, встретившись, превращаются в нечто вроде скульптурной группы, ужасной и величественной; становятся синтезом грубой, роковой силы и загадочного, сложного существа, ставшего частью неживой, зловеще молчащей вселенной.

Мария уже сидела в любимой кофейне, смакуя второй латте с заменителем сахара, когда в дверь вбежала взволнованная Люси с газетой в руке. От волнения девушка была покрыта блуждающими красными пятнами.

– Мари, – выдохнула она, – Александр погиб, – и девушка, уронив газету на стол, опустилась на стул рядом, не зная, что сказать.

Мария спокойно развернула газету. Это было дешевое желтое издание, одно из многих, которых она никогда не читала.

«Труба убила известного пианиста» – гласил заголовок.

Под крупным заголовком красовалась фотография мертвого Александра, сделанная уже при свете дня – с опухшим, обезображенным лицом и вывалившимся языком.

Мария захлопнула газету, с плохо скрываемым отвращением.

– Он был пьян? – спросила она тихо всхлипывающую Люси.

– Я не знаю, – тихо ответила девушка.

– Mon ourson, я говорила тебе, что ты плохо закончишь, – изрекла Мария, обращаясь к чему-то незримому, и изящно достала мундштук.

Она щелкнула пальцами, и худощавый официант податливо подбежал, изображая воплощение внимания.

– Фруктовый десерт, – сказала Мария.

Аарон вернул лист в смятое состояние обратно в корзину и задумчиво почесал голову.

«Получается, Никита Стеклов в своих текстах тоже является убийцей? Только он убивает несуществующего человека. Нет. Не надо философии. Ключ к разгадке лежит ближе. Метод? Каким методом воспользовался Стеклов?»

Аарон вдруг вскочил и в волнении заходил по комнате, по выработанной привычке совершенно бесшумно.

«Это же очевидно. Стеклов вызвал аномалию. Чтобы показать одну аномалию, он создал другую. Нелогичное событие, меняющее ход вещей. Как он, Аарон, был глуп. Неужели он надеялся, что честь носить это имя достанется агенту, пользующемуся жалким дедуктивным методом?!»

Солнце опять вставало над Степанчиковым в необъяснимой тишине.

И когда первые легкие звуки нарушили предрассветную тишину, а предметы начали обретать свои очертания, человек-тень покинул деревню.