«Эти насекомые сдохнут без нашей помощи, к гадалке не ходи. Тайга растворит их как кислота».

Рецидивист Корней Васильевич, известный последние годы под кличкой Рыжий, лежал ничком на земле, с шумом втягивая запах дикой земли. Он не помнил, сколько времени провел в забытьи, и долго ли идет через непроходимую тайгу. Из пятерых, сбежавших из колонии, в живых остались только двое: он и его подельник Ганька Фуфыр. Гришка Сохатый помер от нескончаемого кашля, который, по-видимому, у него не долечили тюремные врачи. Сенька Революция повесился на ремне, сжав кулаки в фиги, неизвестно кому адресовав свое проклятие. Все, что Корней Васильевич знал о нем – Сенька не из блатных, он попал на зону по политическим причинам и всегда был непонятен другим заключенным, хотя и пользовался уважением за лютый нрав и стремление везде найти правду. Леня Кабак был убит Ганькой Фуфыром. Произошло это ночью, довольно далеко от места ночевки сбежавших зеков. Корней Васильевич не знал подробностей. Он подозревал, что история с неприятным душком, но тратить силы на догадки уже не было.

Рыжему и его собратьям по несчастью довелось сделать с виду несложное открытие: планета может оказаться весьма недружелюбной.

Ощущение, будто их с ног до головы выкрасили невидимой краской, которая является маркером для злого рока, и он не остановится, до тех пор, пока не уничтожит своих жертв. Краска эта, как татуировка: не смывается и кричит о том, кто ее носит. Крик слышат волки, воющие по ночам, коварные болота, патрульные вертолеты и самый страшный враг – комары. Они проникали в щели истрепанной телогрейки, высасывая, капля за каплей соки измученного тела. Эти удручающие обстоятельства складывались в одну большую кару, имя которой – страх и отчаяние. За звоном бешеных насекомых слышался топот потревоженных духов леса; в темноте, мрачными тенями носились они между деревьями, то там, то тут ломали ветки, подвывали в такт ветру, насылали на чужаков волны безумия, заставляя их бежать без оглядки в неизвестном направлении, навстречу собственной гибели.

Рыжий с ненавистью сжал в кулаки два пучка травы и рывком заставил себя подняться. Как ни странно – стало легче. Вспышкой появилась система координат, определяющая, где верх, а где низ. Шатаясь, он прошел несколько метров.

– Фуфыр!! – крикнул Рыжий, сам удивляясь, как хрипло и слабо звучит его голос, – Фуфыр, ты где?! Подъем!

Одновременно в разных местах хрустнули ветки деревьев, и беглец начал диковато оглядываться, как будто его с двух сторон загоняют в ловушку.

– Фуфыр, только не вздумай сдохнуть, слышишь меня? – он остановился и продолжал. – Если ты это сделаешь, я буду каждый год мочиться на твою могилу, богом клянусь!

– Кому то придется сдохнуть все равно, – раздался голос за спиной у Рыжего.

Корней Васильевич оглянулся и увидел своего бледного подельника: это был коренастый невысокий человек, голову и подбородок которого покрывала одинаковая черная щетина.

Фуфыр спокойно смотрел на своего товарища по несчастью, а руки сжимали здоровенный сук, заточенный перочинным ножом. Даже видавший всякое Рыжий содрогнулся от вида этого человека в телогрейке с импровизированным копьем и голодным, буравящим взглядом.

– Фуфыр, не чуди, – спокойно сказал он.

– Нет еды, не выжить, – с трудом выговаривал слова Фуфыр.

– Ленька Кабак. Ему ты тоже самое говорил, мразь?

– Я сказал ему, что нашел мертвого фазана, и предложил съесть его вдвоем. Он стал крысой, когда согласился на мое предложение, и умер за дело, по понятиям.

– А меня ты за что осудил?

– Тебя? – Фуфыр попытался сплюнуть сквозь зубы, как он часто любил делать, но не нашел слюны во рту, – да ни за что, я понял, что нет ничего, кроме тебя, меня и чертова леса. Законы, понятия – фуфло все это.

– Понятно, – ответил Рыжий, опустил взгляд и аккуратно нащупал заточку в кармане телогрейки.

Фуфыр взял сук наизготовку и, собрав последние силы, бросился в атаку. Корней Васильевич замер и, когда его подельник уже готов был пустить в ход свое оружие, схватил сук рукой и ловко выкинул руку с заточкой в горло нападавшему. Кровь обильно хлынула из поврежденной артерии, а противник, казалось, равнодушно замер на месте, затем уронил палку и, зажав горло рукой, лег на землю. По его телу прошла крупная дрожь, а в горле забулькало.

Победитель устало сел рядом, вытер заточку о штаны противника и положил в карман.

– Фуфыр, если что и могу сказать хорошего напоследок – ада, похоже, там нет. Он здесь. Да и кому захочется целую вечность жарить кусок дерьма? Закурить бы, а? Есть у тебя?

Фуфыр в ответ что-то прокашлял в предсмертной агонии.

Рыжий постучал ладонями по карманам убитого, убедившись, что у того нет табака.

– Да, действительно, откуда ж у тебя? – заключил он.

Когда несчастный последний раз дернулся и затих, Рыжий закрыл ему глаза и медленно побрел через заросли. Однако уже через несколько шагов он остановился.

Первобытное желание плоти врага выделяется вместе с желудочным соком, желчью, слезами и спермой. Взрывая кожу, изнутри пробивается животное, древний предок, с зубами и четырьмя лапами. Оно давно выиграло в жестокую игру, называемой эволюцией, и умирать не собиралось. Загрузка программы инстинктов.

«Есть инстинкт выживания?»

«Конечно. Надежная старая версия. Идеальная совместимость. Обновленное лицензионное соглашение».

«Чего мне это будет стоить?»

«Если убьете койота, мы заберем его кости. Ну и немного контроля. Кто-то должен присмотреть за всем этим бардаком».

Корней Васильевич, беглый преступник, сглотнул слюну и, обернувшись, пристально посмотрел на Фуфыра; чувство голода отчаянно боролось с отвращением, пока Рыжий, сам того не осознавая, не направился в сторону мертвеца.

Отец, сын, деньги и ненаписанная история

Никита Стеклов достал из внутреннего кармана коробочку, открыл ее, зацепил мизинцем часть порошка и высыпал на зеркальце. Он открыл бумажник, растер порошок кредитной картой и сформировал две ровные дорожки. Вернув карту на место, ловко свернул в трубку стодолларовую купюру пальцами одной руки, после чего изящно вдохнул порошок, манерно оттопырив мизинец. Выпрямившись, Никита потер нос, давая порошку раствориться. Несмотря на то, что он был один в комнате, Стеклов все делал артистично, как если бы выступал на сцене театра.

Эйфория под закрытыми веками. Волны высшего разума проходят через плоть. Как хотите, но в этот час бытия мясо приобретает свойство бриллианта. Алхимики тела бродят, поодиночке зачитывая через вены, ноздри и легкие свои молитвы. Голодные души, поедающие сами себя, резонируют с космической пустотой. Разумная плесень…

«Доктор, синхронизируйте меня с вечностью!»

Доктор, седой и белобородый, как бог из древних книжек: «Это мы можем, если у Вас найдется несколько монет».

«Конечно, доктор, а зачем еще нужны деньги на этой планете?»

«Ну-с, извольте пройти курс временной эволюции».

Никита даже элегантно поклонился невидимому зрителю. Утро обещало быть прекрасным. Наконец-то привезли скульптуру, за которой он давно охотился.

Никита Стеклов был коллекционером и почитателем искусства с одной оговоркой: он собирал произведения, созданные при его жизни. Жизнь слишком коротка, чтобы вглядываться в прошлое, слишком непредсказуема, чтобы смотреть в будущее, и слишком нелепа, чтобы жить настоящим. Но если в твоей крови есть частица божественного яда, заставляющая сознание пульсировать за пределами черепной коробки…

– Божественно!

Он произнес это вслух, глядя на фотореалистичную копию принцессы Дианы, приобретенную у голландского скульптора Эрвина Фолла. Принцесса выглядела как живая, только кровоподтек в углу рта намекал на трагический поворот в ее судьбе.