– А че? Вещь! «Джеймесон» все-таки…

– Пошли, пошли, пацаны! – поторапливает стейдж-менеджер.

Группа уходит. В проеме между сценой и коридором я вижу силуэт Артиста, который считает про себя, вставляет инэйр и выходит на сцену.

Мы остаемся вдвоем. Нас опять бросили на сорок минут. Никита делает вид, что очень занят, бегает из гримерки то на второй этаж зала «слушать звук», то в пультовую, то на улицу.

– Ты от меня бегаешь? – Я спрашиваю в лоб.

– Нет! – Он таращит глаза, стараясь быть убедительным.

– Все нормально?

– Конечно, ты чего! Есть фильтр?

Ничего не нормально. Все ненормально. Все сломано. Мне больше никогда не нальют ванну, не сыграют через дверь «My girl», не пошутят на тему «Задница – метр!» у какой-нибудь координаторши. Мы не будем соревноваться в игре «чья девка краше» и «чей номер ночью громче». Все безвозвратно и стопроцентно похерено этой ночью.

– А чего тут обсуждать? Работать дальше надо. И все.

Его клинит и он повторяет:

– И все. И все.

– О`кей. Все – так все. Работаем.

Стейдж-менеджер садится крутить косяк, я иду в гримерку Артиста и смотрю на свое грустное лицо в зеркале. Обиднее всего, что вся эта охрененная псевдоромантика случилась в самом высоком здании по дороге из аэропорта Шереметьево. Обидно, что он обвел меня вокруг пальца.

«И все! И все…»

Через сорок минут группа сходит со сцены. Все как будто бухали без продыха, концентрация кумара и агрессии в воздухе запредельна, но основное отрицательное шкалит только от одного человека из коллектива.

– Уважаемый менеджмент, гребаный крот, – мерзко вопит басист, – а где мой бруcничный пирожок, на хуй?

– Да вон же он. В холодильнике, чтоб не испортился, туда-сюда! – ткнул в витрину холодильника для напитков стейдж-менеджер.

– А я это, бля, как понять должен? Телепатически? Сквозь тернии к звездам, а?! Угадай мелодию?!

– В битву экстрасенсов тебя точно не возьмут! – ржет Никита.

Опытный менеджмент никогда не пойдет на прямой конфликт с группой. Особенно сразу после концерта. У стейдж-менеджера стальные нервы.

Я достаю из холодильника пирог и ставлю его перед басистом.

– А вилку?! Есть вилка тут?! Что за сервис, ебать ту Люсю!

Если бы вилка оказалась у меня в кармане, я не удержалась бы и воткнула ее прямо в его жилистую правую руку. Слышу хруст поврежденных сухожилий. Опытный менеджмент никогда не пойдет на прямой конфликт с группой.

Заходит Артист. Басист затыкается, никто резко ничего не требует, никто не орет, не истерит и не выебывается. Примерный полуголый мальчик басист вместе с остальными ребятами остывает после выступления.

– Поехали? – обращается Артист ко мне.

Я киваю, молча беру пальто и выхожу следом. На черный асфальт Бульварного кольца падает точками снег.

28 января, Air Baltic

Группа едет в Ригу. На два дня. Градус настроения примерно ноль или чуть ниже. Кажется, лучше всем нам и впрямь сейчас сдохнуть тут от этой гребаной депрессии, только бы не продолжать тупое бесконечное нытье. Автобус с группой выехал на Ленинградку в направлении Шереметьево, прямо передо мной трясется в такт московским дорогам «Триумф Палас», где два дня назад было весело, а теперь словно и не было этого веселья. Теперь только так и получается думать. Интересно, это здание когда-нибудь снесут? Когда? Один из грандиозных плюсов профессии – куча знакомств. Здесь правило шести рукопожатий сжимается до одного, а мечты управлять миром переходят из разряда бредовых фантазий во вполне себе будни. Может быть, я могу выяснить план Москвы на сто пятьдесят лет вперед и мне станет легче, если я узнаю, что этого дома однажды не будет?

Никита слинял на свободные места в хвосте самолета.

Подальше от меня и басиста, который всю дорогу до аэропорта твердил только об одном: сколько получают басисты на Западе и как же его, бедолагу, недооцениваем мы.

Во время взлета я беру за руку сама себя и думаю о том, как было бы в тему замутить со стюардессой, но на борту их всего две, и обе старые и страшные.

1 февраля, Москва

Мне хотелось срочно кому-то рассказать о произошедшем, но случай представился лишь спустя несколько дней. Я вытащила на встречу свою подругу – Второго Режиссера Сонечку. Она была занята сразу на трех проектах, но после моего звонка взяла час перерыва и примчалась в наш любимый ресторан.

– Тебя никогда не застать, а тут сама позвонила! Полюса перевернулись! Еду! Жди! – выпалила она, и вот мы уже сидим в «Северянах».

– Уволь его! – выслушав, посоветовала Сонечка.

– Он прямо меня бесит, – продолжила она, – человек-пельмень какой-то. Отказаться от тебя из-за работы. Это так… примитивно.

Сонечка очень меня любит. В хорошем человеческом смысле. Она любит со мной пить водку (редко), ходить в баню (очень редко), а еще пить вино и шляться по магазинам. Второй Режиссер пашет с утра до вечера во имя провального кинематографа. Это чисто коммерция, никакой души, никакого авторского кино и артхауса. Душу Соня спасает в церкви. В отличие от других православных в моем окружении, Второй Режиссер спокойно произносит слова «педик», «секс», «трахать мозг» и «адище». К моей увлеченности девушками относится терпимо, в душу не лезет, лечить не тащит, но сейчас видно, что у нее появилась надежда на то, что я соскочу в большой сексиз малого, пусть и без венчания.

– Уво-о-оль его! – Сонечка пытается изобразить электропилу.

Я сказала, что тупо увольнять за то, что парень хотел приударить, но оказался рациональным и не стал идти до конца, потому что работа важнее.

К тому же в глобальном плане у Никиты есть два судьбоносных преимущества:

1) его задница всегда прикрыта моими стараниями,

2) его никогда не уволят, потому что он без преувеличения виртуозно добывает травку.

Соня ела селедку под шубой и отвечала левой рукой на нескончаемые сообщения в телефоне.

– Я тебя слушаю! Не их! Тебя! – объяснила Второй Режиссер, заметив мой взгляд. – Но скоро пора бежать – они там на истерике все. Что у вас там было в отпуске в целом?

Я рассказала, что в отпуске было хорошо. Хоть и скучно. У Второго Режиссера отпуска не было пять лет, поэтому слова «скучно» она не понимала.

Продолжая есть селедку под шубой, в основном налегая на «шубу», Соня слушала про мои приключения: закаты, рассветы, ванны, косячки и прочие дары от дорогого мироздания, а также про новое белье, новые простыни, новые чулки и другие приобретения.

– Отпуск закончился, и вы вернулись в ваше реалити-шоу, где тринадцать мужиков, а женским полом наделена одна ты, – резюмировала Сонечка, выслушав мою историю. – Понятно все. Картина, мать ее, маслом!

Она не понаслышке знает, что в наших профессиях действует жесткий сексизм. Баба не может облажаться, мужики же могут делать что угодно – всегда будет виновата баба. Особенно хреново, если кто-то поймет, что с по умолчанию виноватой во всем бабой у тебя был или намечается роман.

В спорных моментах Никита сейчас выдерживал позицию, в совершенно абсурдной степени противоположную моему мнению. И изо всех сил стоял на своем. Доказывал, что он на своей стороне, а никак не на стороне директора в юбке.

– Картина маслом, именно так! – подтвердила я вывод Второго Режиссера.

– Вот и я говорю! Все – бегу, убегаю! Официант! – Соня уже надела пальто и подвязала воротник павловопосадским платком. – Счет!

Чмокнув меня в щеку, Сонечка выбежала на выход и у дверей помахала мне рукой, а потом пригрозила пальцем, крикнув напоследок:

– Уво-о-оль его!..

***

Спустя несколько дней после обеда с Вторым Режиссером объявился Никита. Звонок раздался поздно вечером, когда я сидела в корейской маске из свиньи. Маски мне подарила Директор Скандально Известного Режиссера Рита со словами: «Изумительная вещица, там есть пятачок и ушки, поржать можно! Тебе с твоей работой только ржать и остается, как и мне с моей!»