– Можно сигаретку?

– Конечно!

– А зажигалку?

Я прикуриваю, наши глаза встречаются. Дальше идет пятиминутка вопросов «давно ли ты с ними работаешь», «а интересно ли», «а какие города», «а ты замужем». И вот после этой пятиминутки, когда на кончиках пальцев остается один лишь сигаретный фильтр, я спрашиваю:

– Где здесь можно поплавать?

И мы сбегаем от всех и идем в бассейн, на берег озера, в море. Мы смеемся, напряжения нет, одна лишь легкость. В номере есть бутылка шампанского.

– Обсохнем и по бокальчику?

– Разумеется!

Завалить на гастролях девушку легко и приятно. Иногда у меня выходит лучше и честнее, чем у стейдж-менеджера. Кроме того, моя игра спортивнее – я плаваю. У меня есть преимущество: никто не станет меня разыскивать и предъявлять беременность, никто не устроит мне скандал, да и вся связь останется в полном секрете. О том, что ты спала с директором группы с грудью третьего размера, ни одна даже самая болтливая фанатка не будет трепать направо и налево, как это делают случайные девчонки мужской половины банды. (Слухи о размере каждого из них суть переходящее женское знание от Владивостока до Сан-Франциско с заездом в Якутск и Кострому.) О моих размерах трепаться не будут. Обо мне вообще ни одна из них не скажет.

Я свободна и защищена, а в моей постели никогда не бывает холодно. М-м-м-м… Де-е-е-ву-шки.

***

Секса с мужчиной у меня не было тринадцать лет, но, кажется, за год совместных соревнований за внимание женщин вот он, приз: Никита и я в одном номере. Мне страшно и интересно. Это мой напарник, мой друг, мой хрен разбери кто еще, но кто-то важный. Это единственный пацан на свете, который понимает меня и принимает. Пока он ловко крутил косяк, я старалась держаться непринужденно. Ходила из стороны в сторону по сорокаметровому номеру то на пятках, то на носочках.

– Ты че? – прерванное десятиминутное молчание.

– Да так, задумалась…

– Не надо думать! Надо дунуть!

Мы встали на стулья у стеклянной панорамной стены. Пятьдесят седьмой этаж. Москва на ладони. Мы видим всех, никто не видит нас.

Летят самолеты, едут машины, поезда идут. А мы стоим тут, два оторванных от дел панка, курим косяк в президентском люксе прямо в противопожарную сигнализацию и пьем шампанское.

Где-то между скуриванием косяка и совместным заходом в кровать он шлепнул меня по заднице:

– Слушай, это все круто, но, если мы сейчас замутим, мне надо будет уволиться.

Заправляет выбившуюся прядь волос мне за ухо, целует в лоб, как целуют детей, проверяя, нет ли температуры.

Мы проходим к кровати, свет гаснет. И в темноте я слышу последнюю реплику на сегодня:

– А я не готов.

Утром мы вышли из высотки: он пошел пешком в сторону Белорусского вокзала, я уехала к себе на такси. Вечером нам надо было встречать группу. Отпуск закончился. Скалли и Малдер так и остались коллегами.

26 января, Москва

Вечером мы встретились в гримерке Buddha bar. Кроме нас с стейдж-менеджером, все не виделись друг с другом целый месяц. По лицам читалось: и еще бы столько. Звукорежиссер сел на диету пищевой паузы и реально сбросил килограмм десять. Голос басиста выдавал фирменные трели про «ебаный в рот, где мой кетчуп, на хуй?». Световик старался вести себя незаметно, ведь спросят же, где новый световой райдер. А райдера-то и нет. Гитарист бренчал на гитаре – по ходу, он весь отпуск усиленно учил новые блатные песни. Репертуар гитариста включал многих от Вертинского до группы «Ноль», но чаще всего он пел про женщин-проституток или богемные похождения шпаны. Барабанщик явился несколько помятым и с красным лицом. Видимо, закончил пить накануне, часов за пять до саундчека. Клавишник был весь выглажен и по традиции выглядел отлично. В каждой его клетке и клетке его рубашки просвечивала жена. Классная девчонка, которая по своей сути не кто иной, как его менеджер. Трубач завел роман с молодой актрисой и как будто сам помолодел. Никита, парень, с которым я проснулась утром, был угрюм и словно меня избегал.

Не имеет значения, кто и что делал вчера и даже этим фантастическим утром. Все в сборе, и сейчас начнется наш очередной заплыв. В тур входим мягко, отыграв ни к чему не обязывающий заказник.

В работе менеджера очень важна тактичность. Нельзя после отпуска сразу ехать. Нужно дать группе возможность размяться на заказнике или концертном эфире, чтобы снова «пощупать» друг друга, привыкнуть, вспомнить все. После этого можно седлать кофры и ехать хоть на край света. Нельзя сразу кидать откисшую на отдыхе группу в тур. Кассовый зритель увидит: что-то не так. И переведет по своему разумению.

Сегодня в Buddha bar как раз такая разминка. Заказник на семьдесят человек, день рождения женщины тридцати пяти лет с грустным лицом и грустными гостями. Им всем там в зале грустно – зато у нас охуительно весело.

В гримерке на твердой позиции запах перегара, блючиза и рыбы. Это невыносимо и раздражает.

– Алло? Мы подъезжаем! Две минуты, встретишь? – звонит водитель Артиста.

Я выхожу на улицу, все начинают суетиться. Подбегает агент, помощница агента, начальник службы безопасности – крепкий простой мужик, пожалуй, единственный из всех не вызывающий отторжения. Все, кто хоть чуть-чуть участвует в дележке этого пирога, хотят засвидетельствовать свое почтение, а еще больше – причастность к Артисту.

Я стою и жду. Холодно.

– Киса-а-а моя, а можно фотку с ним? – берет меня за локоть агент.

– Бр-р-р… Нет.

«Нет» я говорю с интонацией суки. Просто не надо лапать меня. И без «кис», пожалуйста. Агент в костюме цвета рижских шпрот вздыхает разочарованно. Панибратство не прошло. Подъезжает машина, выходит Артист.

– Привет!

– Здаров!

Мы обнимаемся, он целует меня в уже подмерзшую щеку, и мы идем к нему в гримерку. Здесь нет ни сыра, ни рыбы, ни колбасы, ни любой другой херни. Артист приехал работать, а не ужинать. Но запрошенный в райдере эстетский минимум на столе: яблоки, чай, бутылка шампанского, пачка бумаги и три маркера черного цвета.

Он снимает куртку и вешает ее на крючок. Артист выглядит идеально всегда: эра интернета, лишив звезд статуса полубогов, не отняла у них идущего изнутри лоска, харизмы и уверенности в себе. А, помимо перечисленных качеств, у Артиста еще есть характер и стиль.

– Сколько играем? – интересуется он по-деловому.

– Сорок.

– Корпоратив?

– День рождения.

– Ага…

Задумчивый, он садится, пишет сет-лист. Я сажусь рядом и синхронно делаю десять копий от руки. Так быстрее, чем просить у шпротного агента принтер. Ребро ладони черное от маркера. Как всегда.

– Все в сборе? Отведешь?

Мы идем к группе. Едва зайдя в гримерку к пацанам, морщимся: надо убрать эти вонючие сыр и рыбу из райдера. Невыносимый запах.

– Здарова! – Артист жмет руку всем, кроме световика, который все еще прячется в углу.

– Че, Толстый, бухал, что ли?

– Ну так, погудели с товарищем из Сургута…

– Ну-ну! Оно и видно. Сургут… Красавец, чо!

Все хихикают. Немного из вежливости, что ли. Я отдаю сет-листы технику, тот распространяет их. Гитарист делает пометки, какую песню на какой гитаре играть. Техник забирает пакет с водой, полотенца, сет-листы и уходит на сцену. Через пятнадцать минут все уйдут, и мы с Никитой останемся вдвоем. Меня мучает вопрос: стоит ли обсуждать с ним произошедшее, или лучше сделать тупой, но действенный вид, что ничего не было.

– Народ, пошли, все готово! Блин, а это… Кмх… Где клавишник, блин?

Стейдж-менеджеру очень жарко, и в попытке остыть он часто одергивает горловину футболки. Ему бы сбросить килограмм пятнадцать, чтобы не потеть, как женщина в климаксе.

– Иду! – Голос клавишника доносится из курилки.

Гитарист наливает себе стакан чистого виски.

– И я, пожалуй, пригублю.

Барабанщик кидает взгляд на Артиста. Не дожидаясь ответа, он суетливо чокается с гитаристом и делает жадный глоток.