– Я неделю назад оставила сообщение на автоответчик, ты не слушала?

– Извините! – не своим, а каким-то истерическим и писклявым голоском вступаю в диалог и, испугавшись этого чужого голоса, пробую снова:

– Извините, вы меня с кем-то путаете, Валентина!

Бортпроводница качает светлой головой и резюмирует:

– Путаю? Ах вот так… Понятненько.

После чего уходит, оставив меня пристегнутой в кресле в полном замешательстве.

– Ты чо? Это же та баба из «Рамады»! – шипит мне в ухо стейдж-менеджер Никита.

– Э-э-э-э!

– Ты даешь!

Видя мое непонимание, стейдж-менеджер продолжает:

– Меньше месяца назад, отель «Рамада», Астана, ты с этой бабой в бассейн ходила еще. Хорошая девка… Реально, что ли, уже телок своих не запоминаешь? Она еще тебе на ужине показывала, как жонглировать четырьмя яблоками за раз…

– Бля-я-я-я-я-я. А-а-а-а! Это она?

– Это она.

– Пиздец. Неловко вышло.

– Да уж.

Стейдж-менеджер цокнул языком и вставил наушники. Из них доносилась нервная песня Muse.

Самолет начинает шуметь, заходят последние пассажиры-«опаздуны». C видом провинившихся школьников они стараются прошмыгнуть незамеченными. Валентина меняет бизнес-класс на эконом – лишь бы не видеть меня, наверное. Эвакуационные выходы и как пользоваться спасательными жилетами нам демонстрирует тощий стюард.

Что ж, все-таки я превратилась в мудака, в того самого, от каких предостерегала подруг.

– Мне страшно, – говорю я Никите, но он не слышит.

Во время взлета я незаметно касаюсь рукава сидящего рядом стейдж-менеджера.

24 декабря, рейс выполняет авиакомпания Air Astana

Авиакомпания Air Astana, которая еще на языке автозамены кириллицей исправляется на «эйр сатана», примечательна тем, что на этих бортах выдают железные приборы, даже в эконом-классе. Не помню других авиакомпаний, где так легко и красиво рискуют. Казахи, могут себе позволить!

Мне иногда хотелось воспользоваться этими приборами в превентивных целях. Любая гастролирующая группа – клубок конфликтов. Его мы с пацанами тщательно наматываем из недосказанности, эгоизма, усталости, скопившейся сексуальной энергии, переходящей в ярость, и холода, который идет изнутри. В любой группе, хотите вы этого или нет, рано или поздно появляется тот, кто считает чужое. Тот, кто очень и очень завидует.

Конкретно я в этот раз отчаянно мечтала закрыть глаза на взлете, а затем открыть их, когда шасси коснется земли, и узнать, что нашего дорогого басиста съела моль. Ну или ладно – что парню досталось наследство, и он уехал в Австралию навсегда. Или что он опоздал на рейс. Или хотя бы забыл паспорт. Да что угодно! Но нет – он сидел сзади и громко думал.

Перед вылетом из Алматы басист по достоинству оценил мой новый чемодан и, сделав лицо мистера Хэнка, изрек: «Ну ничего себе у нас менеджмент: с чемоданами за четыреста евро путешествует!» Естественно, он смачно ругнулся. Такая гнусная, паскудно-искренняя реакция. Я чувствовала себя ужасно: мужчина, рок-музыкант с отличной по всем трезвым меркам зарплатой считает, сколько я потратила на чемодан. Жуть.

Во время взлета вкладываю свою ладонь в горячую руку стейдж-менеджера. Он не сопротивляется.

Москва. Никуда не едем

Утром я приехала домой, но весь день не могу выйти из квартиры.

На лестничной клетке в пуховике и шапке сидит Сумасшедшая Поклонница Моих Пальцев Алена.

Ей двадцать четыре, и она меня преследует.

Я вижу ее в на экране домофона.

Мы познакомились два месяца назад в ночном клубе на лесбийской вечеринке «Битчез». Алена была чертовски милой в дешевом полиэстровом желтом платье и с бабочкой, нарисованной на щеке блестящей зеленой краской. Я выглядела по дресс-коду – черное, мундштук.

В туалете клуба моя подруга Директор Скандально Известного Режиссера Рита, которая пришла на вечеринку из любопытства («попялиться на таких же психушек, как ты»), предложила кокаин.

– Неплохое место, кстати! Едва я зевнула, как барменша-мужик вручила мне это. – Рита достает из кармана джинсов пакетик.

– Смотри-ка, – говорю я.

– Паркуа бы и не па? Да?

Мы стоим в туалете и смотрим друг на друга, безмолвно выпрашивая разрешение на преступление перед организмом и законом. В моей сумке есть почти все, и вот уже я перерезаю черную китайскую коктейльную трубочку швейцарскими маникюрными ножницами, чтобы загнать в свой русский нос голландский порошок.

Через двадцать минут я уже танцую, придерживая руками желтый полиэстер, через тридцать пять в том же туалете мои пальцы оттягивают капроновые колготки и хлопковые трусы. Добрый вечер.

Итак, ее зовут Алена. Она носит полиэстер, любит полусладкое шампанское, работает в отделе кадров строительной компании. Она бреется там, где надо, чтобы было гладко. Она живет на станции метро «Теплый Стан». У нее мягкая попа и влажная промежность. Она носит лифчик с застежкой спереди.

Мне весело, и я могу. Это все голландский порошок.

– Алена!

– Да? – Она поворачивает ко мне голову так резко, что ее длинные кудри-пружинки дают мне пощечину.

– Я буду трахать тебя, Алена.

– Ха-ха-ха.

От ее смеха и кокаина я становлюсь самцом.

И ей уже не до смеха. Через три минуты я в Алене уже по запястье. Она громко дышит и стонет, упоминая Господа. Мне плевать, услышит ли кто-нибудь. На ее лицо я смотрю через зеркало. Блестящая зеленая бабочка мечется из стороны в сторону. Отражение своего лица я вижу тоже. Оно безразличное. Это настолько пугает, что я отвожу взгляд.

Через десять минут мы выходим. На полу туалета остается лужа, в которую я специально наступаю кедом.

В коридоре очередь из девушек. Взгляды. Восторг. Осуждение. Под предлогом, что мне надо провериться, я сбегаю в ночь, подхватив Риту, которая возвышается на барном стуле и, прикидываясь лесбиянкой, кокетничает с барменом.

Она в восторге: «Серьезно? Прямо в клозете? Я думала – лесби более нежные, ну ты точно настоящий мудак!»

Мы едем с Ритой ко мне на такси. В машине я закуриваю и понимаю, что от моих пальцев пахнет сексуальным фастфудом.

Я забыла про Алену, как только вошла домой и помыла руки.

А она нашла меня в фейсбуке, раздобыла номер, и я совершила неосторожный поступок – сказала ей свой адрес и заветное «приезжай».

Без кокаина и спонтанности она оказалась слишком реальной:

– лифчик с ложными силиконовыми вкладками;

– дурацкая родинка на щеке, из которой торчал толстый волос;

– кроме тупого быдло-ожидания выходных и хреновой работы в отделе кадров строительной компании, ее ничего не интересовало;

– она путала Чехова с Тургеневым;

– она слушала мою группу и, увидев в моем доме причастность к Артисту, заголосила, что выросла на его песнях.

Во второй раз секс с ней был скучным и горизонтальным, на сатиновых простынях после ее ухода остались кудрявые длинные волосы.

Но ей понравилось, она стала ждать меня, писать сюсюкающие сообщения, грозные сообщения с обещанием рассказать всем про меня правду (буа-га-га!) и делать извиняющиеся визиты без приглашения.

Случайный секс под наркотиками должен заканчиваться вместе с оргазмом партнера и никогда, никогда не повторяться. Это как фастфуд, которому нет места на фарфоровых тарелках в моем доме. Фастфудный секс должен быть за пределами сатиновых простыней, за пределами частной собственности.

Я смотрю в экран домофона и вижу ее, отчаявшуюся, скучающую псевдоромантическую королеву драмы, Сумасшедшую Поклонницу Моих Пальцев.

«Однажды ей надоест, и она отстанет», – думаю я и не выхожу из квартиры до самой ночи.

26 декабря, рейс выполняет авиакомпания «Аэрофлот»

Новогодняя елка в Екатеринбурге для пятисот металлургов. Летим туда и обратно без ночевки, а завтра отпуск. Никуда не поеду. Найду квартиру с ванной и буду в ней лежать все время. В квартире, которую мне оплачивает группа, вместо ванной душевая кабина с приемником. Голая и мокрая, по утрам я слушаю радио Jazzz. В целом все здорово, но иногда хочется лежать целую вечность в пене и тишине.