Весь год были перелеты. «Аэрофлот», Lufthansa, Georgian Airways, S7, Ural Airlines, Air Astana, Air Berlin, Ryanair, «Азербайджанские авиалинии», Alitalia и, наконец, Air France. И в каждом из этих десятков самолетов у меня было место у крыла – 5F, 7F, 11A. Иногда в бизнес-классе, тогда место 2 или 3 у прохода. Со мной летала неразлучная парочка – бирюзовый чемодан, маленькая сумка и неизменный ноль килограмм в багажном отделении. Путешествовать лучше всего налегке, будь ты директором супермодной группы или обросшим пыльной щетиной искателем приключений. Ручная кладь – это и есть твой единственный гарант на искомую свободу.

Я летала с заложенным носом, с отитом, летала в наркотическом и алкогольном состояниях, трезвой и счастливой, трезвой и совершенно несчастной. В таком режиме прошел год, и мне уже можно было не снимать квартиру в Москве, поскольку основное время я проводила в других городах. Стюарды меняли форму по сезону и язык – по необходимости, сменяли друг друга аэропорты и страны, неизменной константой оставался бирюзовый чемодан марки Samsonite, маленькая черная сумка Marc Jacobs и привычка держаться за руки первые минут десять после взлета. Иногда я брала за руку соседа, если это был коллега или друг, но чаще всего – саму себя.

Традиция брать за руку во время взлета и держать до тех пор, пока не исчезнет значок «Пристегнуть ремни», появилась после прыжка с высоты четыре тысячи метров.

– А почему мы парашютисты?

– А потому что мы боимся летать в самолетах!

После этого звучит отсчет и «ready-set-go». Я падаю вниз. Боже, у меня же еще планы выпить с этими ребятами шампанского в гостинице «Парашютист», где в номере ржавая раковина, из окна с деревянными рамами дует, но видны тонкие березы и взлетная полоса, где матрас тощий, а в спину врезаются пружины. На стене возле раковины белый потрескавшийся кафель, на нем следы чужой зубной пасты. Бу-э.

Я падаю. Где-то там внизу плешь из песка.

Всего год назад меня сбила машина, и мне жаль, если снова будет больно коленке. Машина – черный «мерседес», она проломила мне грудину, сломала ногу в трех местах, разорвала мениск и лишила Нового года. За рулем сидел пьяный двадцатилетний ублюдок, который пытался сбежать и оставить меня на льду, но его поймала проходившая мимо учительница немецкого языка.

Мне вообще везет со всем немецким. С криком «стой» она вцепилась в дверь его уже отъезжающей машины. Он остановился. Если бы нет, то он переехал бы меня второй раз. Быть дважды сбитой одним и тем же «мерседесом» – это какой-то черный анекдот.

Я падаю и думаю: «Только бы не коленом!»

Потом: «Только бы не пятками!»

В голове суетится подслушанная от работников аэродрома история про девушку, которая несколько лет назад прыгнула и запуталась стропами в электрических проводах и таким вот чудом осталась жива. Ну, проболталась она так пару часов, на волоске от того, чтобы поджариться, как унылый стейк. Зато жива! Отличные новости, у меня тоже есть все шансы выжить, главное – не задеть колено.

Внизу деревья, поля, дома, где-то справа тонет в дымке гостиница «Парашютист». У меня все еще есть на нее планы, поэтому надо целиться и попасть в плешь, не задев колена, пяток и лица.

Пых! Ноги мягко входят в песок, я валюсь на бок и смеюсь. Странное ощущение: как будто смеется кто-то другой, а я в этот самый момент болтаю ногами, сидя на высоковольтной жердочке где-то далеко-далеко. Живая, да еще какая!

Спустя час я, Длинный Худой, Взрослый Профи и Близняшки сидим у меня в номере. Пьем шампанское с водкой. На завтра обещают ветер, и вряд ли будут прыжки. За окном раскачиваются березы, кажется, сейчас переломаются, видно, что ветер действительно очень сильный. Уже стемнело, но бутылки с алкоголем не заканчиваются: «Абрау-Дюрсо», брют и «Хортица – Серебряная прохлада» как будто испытывают нас.

Парни смеются, что на нас, девчонок, коктейль «Северное сияние» не действует. Они и не подозревают, что водку я и Близняшки по-тихому выливаем в чайную кружку с отбитой ручкой. Мои собутыльники – профессионалы парашютного спорта: Близняшки пятый год занимаются бейсджампингом, Длинный Худой – главный фрифлаер в Европе, Взрослый Профи и вовсе рекордсмен мира. Им ничего не страшно. Практически ничего. На фоне этих смелых людей я – мелкая мышь, трусиха, которая боится быть без отношений и в отношениях боится быть тоже, повернутая на успехе только из-за страха проиграть и не жалеющая никого, кто оказывается на пути, лишь потому, что кто-то может оказаться лучше.

Я шестидесятипятикилограммовое сыкло, которое в прекрасный момент свободного падения думает только про колено, пятку, лицо. Не про друзей, не про семью, не про работу, не про саму восхитительную возможность свободного падения, а про свои конечности.

Оказывается, я рассуждаю вслух. Они внимательно на меня смотрят, а затем признаются в своих страхах. Забавно, но мастера парашютного спорта боятся летать пассажирскими самолетами. И вот именно здесь, в этой временнóй точке, происходит тот самый разговор про «держать за руку на взлете». В этом уверен каждый из них – и Длинный, и Взрослый, и Близняшки. И я соглашаюсь. Это классная традиция. Это важно, потому что вместе и правда не страшно.

Мы напиваемся и начинаем курить прямо в номере, кидая окурки в чашку с водкой. Я засыпаю на костлявом матрасе под рассказы о прыжках, богах, смерти и жизни.

Из всего произошедшего за этот длинный день я зафиксировала ощущение свободного падения и понимание, что вместе не страшно, а человеку важно держать за руку другого человека, а если другого нет, что ж делать, обними сам себя на десять минут после взлета или доставай парашют.

ГЛАВА I. ТРАДИЦИИ, ОТПУСК И ЕГО ОКОНЧАНИЕ

23 декабря, «Аэрофлот»

Группа летит в Алматы на заказник.

Заказник – это неанонсируемый коммерческий концерт для корпоративного или частного клиента.

Группа – это группа, в которой я работаю директором.

Может быть (скорее всего), ты ее знаешь, может (если не говоришь по-русски) нет. Может, ты прямо сейчас начинаешь петь какую-нибудь их песню (счастье, что я не нахожусь рядом!). Или презрительно фыркнешь: «Они че, еще живы?» Последняя реакция характеризует тебя как заносчивого мудака. Если ты девочка, то, cкорее всего, наградив Артиста неправильным псевдонимом, завизжишь что-то из серии: «Он такой классный! Женат?» Если ты мальчик от 18 до 35, то обязательно споешь что-то, переделав манеру исполнения и даже строчку из песни, что бы это ни значило. Это же так смешно! Возможно, еще ты спросишь, не педики ли эта группа, и: «А че, реально кто-то из них поссал на могилу Фрейда?» Тот, кто занимает ответственный пост в крупной компании или планирует связать себя священными (аминь!) узами брака, конечно же, уточнит – сколько за песню на закрытом концерте? Я отвечу – нисколько, и по одной песне никто ничего, конечно же, не играет, если это не эфир на телевидении или радио.

В целом мы с вами не найдем общий язык, потому что все, что вы хотите и на что способны в отношениях с рок-звездами – это либо самоутвердиться за их счет, либо купить их. Редко кто выдаст простое «ок», узнав, что у меня за работа.

Итак. 23 декабря рейс в Алматы выполняет авиакомпания «Аэрофлот».

Стюардесса с кукольным личиком, предлагая бокал с шампанским, смотрит на меня в упор, а затем улыбается, будто бы узнав во мне старого приятеля. Говорит вполголоса:

– Привет! Мир тесен! Вот и встретились! Поговорим после взлета?

Я смотрю направо, где сидит мой коллега. Может быть, у стюардессы косоглазие, и блуждающий взгляд обращен на самом деле не на меня.

– Рада тебя встретить… Так необычно…

Продолжаю пялиться на бортпроводницу. Круглые бедра, светлая кожа, все это лучшее из славянского в красной униформе. Проводницы «Аэрофлота» вообще самые эффектные. Ты кто и что тебе от меня надо? Она (на золотом бейдже написано «Валентина») точно обращается ко мне: