Во время взлета держу стейдж-менеджера за руку, он проводит пальцем по моей ладони. Или мне показалось? Может он просто пошевелил пальцем, как Черная Мамба.

***

На обратном пути все повторилось. Я взяла его за руку, и он несколько раз ответно сжал мою ладонь. Звукорежиссер, случайно скользнув взглядом мимо, быстро отвел глаза и уставился в телефон. Господи, глупость, ничего личного, это просто безобидная сентиментальная традиция – держать за руку при взлете. Зачем делать значимой такую ерунду? Во время расставания в аэропорту звукорежиссер заинтересованно поглядывал на меня. Такой, типа, взгляд: «Эй, а я кое-что про тебя знаю, но буду помалкивать, ага?» Ага.

Москва. Никуда не едем

В какой-то момент я вдруг осознала, что, как в лучших традициях худшей беллетристики, все зашло слишком далеко. Мы cо стейдж-менеджером Никитой стали друзьями. Дружба наша чаще всего выражалась в том, что он покупал мне кофе на вынос и держал дома охлажденной бутылку шампанского для меня.

– Приезжай, я сделаю тебе ванну! – однажды позвонил он.

Я приехала. Обо мне ни один друг так не заботился никогда. Запомнить, что у меня нет ванны, что я только о ней и мечтаю – на это способен лишь человек с уровнем сознания менеджера. По cостоянию квартиры было видно, что в ней отчаянно пытались прибраться. По крайней мере, избавились от коробок из-под пицц и пустых пивных бутылок. Ванна сияла, рядом брошена почти израсходованная упаковка «Пемолюкса». Синие крупицы от чистящего средства забились в трещины на напольном кафеле. Полотенца пахли его дорогими духами. О том, сколько стоят духи стейдж-менеджера, знают все: однажды их разбили в гримерке, и шорох был во всех смыслах изрядный. Злоумышленника, разбившего духи, так и не нашли, но в преступлении мы подозревали басиста. Хотя, конечно, он был «невиновен».

Пока набиралась вода, Никита, расположившись в глубоком кресле на балконе, раскладывал травку и табак в разные кучки, а затем добавлял из них в третью.

Свернул косяк, взорвал, протянул мне.

– Расслабляйся!

Я сделала две хорошие затяжки и ушла в ванную, прикрыв неисправную дверь. Сквозь тонкие стены было слышно, как он играет на гитаре Muse и Nirvana. На случай внезапного вторжения хозяина квартиры я лежала, втянув живот и окружив любопытные области островками пены. Забавное, небось, было зрелище. Но дверь не открывалась.

Он просто играл, а когда я вышла, выдал очередное хрустящее полотенце («для волос») и осведомился, достаточно ли хорошо мне было.

Так протекал весь отпуск. Это были самые свободные дружеские отношения, в которые мне только удавалось угодить. Где я просто лежу в ванне. Он просто играет на гитаре. И мы просто курим и выпиваем иногда по бокальчику-другому. Мне не надо было выслушивать, поддакивать или рассказывать. Так способны дружить только пятнадцатилетние. После ритуала «ванна-музыка-косяк» я уезжаю домой, где никого нет. А он остается в своей берлоге, где ванна все еще наполнена запахом моего шампуня.

Телефон терзали агенты, прокатчики, сотрудники, фанаты. Иногда третьей линией пытались прорваться подруги: Сонечка, Рита и Люся. Я не брала трубки. Мне был ничего не нужно. Кроме этих ощущений: тебя ждут, тебе рады, от тебя не хотят секса и отношений. И с тобой немногословны.

Но, шоу, которое, как известно, должно продолжаться, становилось все ближе. Отпуск был на исходе.

За месяц разлуки и редких телефонных контактов по работе мы успели порядком изныть от безделья. Мы продолжали работать, только ритм сбавился раз в сто-пятьсот. В привычные нормальному человеку восемь часов в день, а не в наши нормальные менеджерские двадцать четыре умножить на семь. Мы тосковали друг по другу, по группе, угасали без тура и «нормальной загрузки».

В один из таких депрессивных дней, кажется, он был последним перед, я позвала Никиту в кино. Фильм оказался плохим: про то, как одна американка, актриса-аэрофобка, отправилась поездом во Владивосток.

Операторская работа – отстой.

Актерская работа – отстой.

Сюжет – отстой.

Единственное, что было неплохо, это самолеты и поезда. Наши руки инстинктивно соприкоснулись, когда на экране показали взлетную полосу и самолет оторвался от земли.

После дрянного фильма мы гуляли по городу, пили шампанское из горла, кидались друг в друга снежками и как-то совсем опрометчиво оказались в новой высотке «Триумф Палас».

Мы выбрали панорамный номер за двадцать тысяч рублей.

– На чей паспорт оформлять? – поинтересовалась хостес.

– На мой! – хором ответили мы, протягивая паспорта.

Оставив автографы на гостевых карточках, мы зашли в номер, куда хостес незамедлительно поставила еще одну бутылку охлажденного шампанского.

***

Секса с мужчиной у меня не было на этот момент тринадцать лет как. То есть из моих тридцати с лишним практически всю мою сознательную сексуальную жизнь.

Не могу сказать, что завтра я выйду на улицы с плакатом и буду бороться за права ЛГБТ, но девушки меня привлекают больше. Они привлекают меня гораздо больше. И, когда я говорю, «гораздо больше», я имею в виду, что меня может привлечь только девушка.

Девушки, девушки – с нежной белой кожей и кожей оливкового цвета,, с морщинами на переносице и у глаз, с привычкой грызть ластик на карандашах, играющие сережками в своих ушах, наматывающие пряди волос на палец, дышащие на стекла очков перед протиранием о футболку. Девушки! Девушки, носящие в сумках пластырь, карманную книгу стихов Блока, старую гигиеническую помаду и карамельку «Театральная». Девушки с педикюром яркого цвета и девушки, которые никогда не красятся. Девушки с родинками на спине, татуировками на запястьях, знакомые с французскими винами и не проходящие мимо картинных галерей. Цитирующие фильмы Франсуа Озона, крестящиеся в сторону церковных куполов, поющие мантры, собака мордой вверх, приветствие солнцу, бег и веганство. Все это девушки.

С ними ты – король мира. Я – король мира, окруженная калейдоскопом из девушек. Блондинки, рыжие, шатенки, брюнетки, бритоголовые. Женственные и пацанки, стюардессы и проводницы, работницы киноиндустрии, официантки, запутавшиеся мамаши, томные преподавательницы иностранных языков, рафинированные студентки филфака, воинствующие журналистки, бармены и повара, актрисы и риэлторы. Как щелкала у Пушкина орешки белка, так и я щелкаю эти головы, попадая в них, оседая в них до финального «все, пока».

– Все, пока, милая! – это я закрываю за собой двери отелей, квартир, домов и купе поездов.

– Куда ты?

– Завтра тяжелый день, у нас же тур!

И какое в ответ понимание:

– Созвонимся?

– Завтра же!

– Увидимся?

– Скорей бы.

C девушками у меня завязываются отношения, в которых не надо притворяться слабой, ждать, когда тебе догадаются подать пальто и открыть дверь машины. Все это я умею и делаю сама для моих подруг и любовниц «на скорую руку». Это единственный фастфуд, который я люблю и за который готова платить.

Проведи пальцем по запястью, опусти голову на плечо и шепни: «Ты как Скарлетт Йоханссон, только лучше», – уточни размер ее безымянного пальца: «У тебя же шестнадцатый, да?» Поинтересуйся, как называются ее охренительные духи, пригласи к совместному приготовлению ужина – и вот у тебя есть секс не на один, а на пять раз. C девушками больше смеха и легкости, вы одинаковые, и ты все знаешь про ее гормоны, да что там – ты знаешь все про ее жизнь. Ни один парень за первые три часа знакомства не узнает, что девушку лупила мать, куда ушел отец, какая кличка была у ее щенка, как ей делали первую колоноскопию и на какие продукты у нее тотальная непереносимость. У меня больше форы, чем у парней. Последний год в разных городах и странах мы как будто соревновались с Никитой в количестве завоеванных девушек. После концерта на ужине группы с нами всегда от трех до пяти новых чикуль. Административный персонал, координаторы, фанатки, которых пригласил кто-нибудь из парней поехать с нами до следующего города. Время идет, уже принесли горячее. Я иду курить на улицу. Самая растерянная всегда выйдет за мной.