Вероятно, именно поэтому, во все времена исследователи пытались провоцировать вдохновение различными способами. И вытаскивать Музу из мира вдохновения буквально за волосы. Известный математик Хватляндии фон Виппер, к примеру, возбуждал приступ творчества, нюхая гнилые яблоки. Он так никогда и не объяснил, через какой тайный трепет этот запах перерождается в его организме в живую плоть цифр и формул. Да и никто, вероятно, этого не знает.

Только с любовной лихорадкой можно сравнить лихорадку исследователя. Только любовное исступление тождественно поиску истины.

– Взгляни–ка, Адонис! – произнес, наконец, решаясь, Диагор. И жестом пригласил своего ассистента заглянуть в микроскоп.

Адонис оторвался от своего аппарата. Он был удивлён: обычно во время работы профессор был молчалив, деловит и суров. Ну а сейчас Диагор просто заходился от волнения. Впрочем, молодой человек не стал долго анализировать происходящее. Послушно подошёл к столу шефа и заглянул в микроскоп.

– Ну, как тебе это нравится?

Адонис молча всматривался в микроскоп.

– Произошло чудо, профессор! – наконец восторженно вскричал он. – В клетке и следа не осталось от наследственных болезней.

– Я за ними всю ночь наблюдаю, – объяснил Диагор и привычным жестом потёр тыльной стороной ладоней уставшие глаза.

Напряжение последних дней, наконец, оставило его. И он почувствовал усталость, накопившуюся за последние годы в каждой клетке его тела.

За окном округлившаяся луна лениво лила свой свет на землю. Было слышно, как он падал, разбиваясь о каменные террасы, и рассыпался по полям. Как он собирался в ручьи и, журча, падал в море, отчего солёная вода наливалась тяжёлым серебром.

– Мне, наконец, удалось предотвратить летальность клонируемых клеток, – проговорил Диагор нарочито безразличным тоном.

– Они жизнеспособны, профессор! Жизнеспособны! – и Адонис захлопал в ладоши, как ребёнок.

– Ещё бы они не были жизнеспособны! – слабо улыбнулся Диагор в ответ.

Его красные от усталости глаза светились радостью. Со счастливым вздохом откинулся на спинку металлического кресла и прикрыл глаза. Шея его собралась морщинами.

– Вы гений, профессор!

– Я знаю, – признался Диагор, мерными движениями растирая затёкшую шею.

– Наконец–то человек сможет жить достойно!

– Ты думаешь, ему позволят жить достойно? – удивился Диагор. – История всякий раз доказывает нам, что это невозможно. Достоинство – это роскошь, доступная лишь отшельникам от науки.

13

Ещё совсем недавно Фотис фон Саботаж, министр Жизни и Смерти, обсуждал с премьером, каким образом возможно будет разогнать Академию Наук Хватляндии, и продать её здание миллиардерам Стервляндии под жилые квартиры.

И хотя продажа государственного имущества – дело непростое, эти двое прекрасно справлялись с этой почти неразрешимой задачей, распродавая старейшие здания столицы своим соседям и врагам – стервляндцам.

– А ведь мы с Фридрихом так удачно продавали Хватляндию по частям! – с каким–то упоением делился бывший министр с соседом по палате событиями своей прошлой жизни. – И только какие–то старые задрипанные академики пытались вставлять нам палки в колеса, вопя, что мы продаём–де культуру с аукциона. Да мы что, дураки, что ли?! Кто на эту самую культуру позарится? Кто даст за неё ломаный грош?! Да мне она, к примеру, и даром не нужна!

– Культура!!! Это ещё что за безобразие?! – кивал головой сосед, соглашаясь. Культура была чужда ему. Мучили проблемы иного сорта: ему с каждым днём всё труднее было сосредоточиться даже на самых простых вещах. Особенно мешали вечно суетящиеся возле него медсестры.

– А как я был великолепен, когда придумал клонировать динозавров! – и бывший министр гордо задрал двойной подбородок.

И почему всё недавнее его величие в одночасье стало всего лишь облаком воспоминаний? И как получилось, что на рассвете 13 декабря, его, всё ещё министра, всё ещё очень важного и холёного, но уже связанного по рукам и ногам, везли в глухой чёрной карете три чёрных жеребца–робота в неизвестном направлении?

И вот он здесь, в клинике для душевнобольных. И от свободы его теперь отделяет двухметровая железобетонная стена. Фон Саботаж угрюмо осматривал место своего заключения и грустно размышлял.

Если он отлучён от власти не за свой великолепный прожект о клонировании динозавров, а за подвиги, сопряжённые с грандиозным скандалом Южного вопроса, тогда его дражайший друг Фридрих фон Шайтан вполне способен избавиться от единственного свидетеля своих преступлений. Ведь не в одиночестве он, Фотис фон Саботаж поддерживал деятельность Тима фон Тёмненького!

И Фотис с мечтательной улыбкой вспомнил своего сообщника. Ах, воистину, у Тима был неистребимый талант делать деньги из воздуха! Будь его, Фотиса, воля, он бы утвердил государственную премию специально для своего подельника. И назвал бы её: «За смелость мысли».

Кто ещё на целом свете, кроме Тима, смог бы догадаться, каким образом обесценить вполне благополучные районы под Курвилем в самый короткий срок?

Ведь именно умница Тим впервые придумал, как заставить зажиточных граждан Хватляндии продавать свои особняки за бесценок и даже по своей воле. Для этого, правда, министру Жизни и Смерти пришлось издать закон, по которому мусорная свалка Курвиля переместилась ближе к тому району, который предвиделось ограбить.

Проходило всего несколько месяцев, и несчастные жители ещё недавно благоухающих предместий с ужасом избавлялись от своих насквозь провонявших особняков. И продавали не кому попало, а – через подставных лиц – прямиком Тиму фон Тёмненькому. Организация этой операции была первоклассной. После того, как последний дом сдавался перед зловонием мусорной свалки, предместье быстренько сносилось подчистую.

Ещё через месяц–другой мусорная свалка перебиралась ближе к другому предместью. А в это время на пустырях бывшей мусорной свалки быстро росли великолепные особняки, которые продавались исключительно богачам.

Ровно через полгода после проведения подобной блестящей операции на счетах трёх людей появлялись баснословные деньги. К их великому сожалению, долго красть в одном месте было невозможно. Именно потому бедняге фон Тёмненькому приходилось напрягать ум в поисках всё новых путей обогащения.

А это привело к неприятному феномену: слишком много людей стало посвящено в детали операций, которым лучше было бы оставаться во мраке неведения. Тайное становилось явным.

Меж тем, грязненькие делишки просто не выносят света. Им спокойнее существовать во тьме. Спокойнее и безопаснее.

14

И вот, сидя за крепкими решётками клиники для душевнобольных, Фотис вспоминал. Как с ним, всесильным министром, всё это вообще могло произойти?! Да очень просто. Бездумная эйфория, растущая из корней безнаказанности, приводит и не к таким ошибкам.

Фотис фон Саботаж, во всех прожектах всемерно поддерживаемый самим премьером, стал неосмотрителен. И тайна понемногу стала просачиваться наружу. Фотис был просто удивлён, когда почти одновременно вплыли наружу сразу несколько громких скандалов, связанных с его деятельностью. Тима фон Тёмненького всё чаще стали вызывать к следователю.

И если раньше фон Шайтан только посмеивался при упоминании об этих судебных процессах, то теперь стал грозно насупливать брови при виде министра Жизни и Смерти. Избавиться от бывшего любимчика премьеру помог случай.

Как–то некстати фон Саботаж вспомнил, что он не только министр, но и учёный и поделился с премьером своим проектом клонировать динозавров. Премьер понял, что если он сейчас же не избавиться от своего сообщника, враги избавятся от него самого. Так Фотис фон Саботаж министр Жизни и Смерти был заключён в психиатрическую больницу.

Но если премьер спас себя самого от грозящего скандала, то фон Саботаж вовсе не чувствовал себя в безопасности. И каждый момент ждал, что в один прекрасный день его так же, как и Тима, могут найти выпавшим из окна, или удавившимся на собственном поясе. Так что лучше всего срочно убраться отсюда и как можно скорей. Но как это сделать?!