Когда, полгода спустя неразлучные друзья вернулись в родное министерство, их карьера самым загадочным образом пошла вверх. Все эти внезапные метаморфозы убедили Нимфодора в полезности знакомств во враждебной стране, где, видать здорово заботились о благе хватляндских служб безопасности.

Очень быстро Борофф и Зайкинн, при помощи дорогих наставников из Стервляндии, пошли в гору. Особенно Нимфодор. Тут польстив. Там одарив дорогим подарком. Жажда власти вынуждала бедолагу Бороффа карабкаться по служебной лестнице всё выше и выше. Начальник службы Всеобщей Безопасности, затем заместитель министра Особой Безопасности, затем секретарь Совета Министров. Таким образом, в один прекрасный день, он подошёл в непосредственную близость к премьеру.

Само собой разумеется, подобный взлёт произошёл вовсе не благодаря таланту Нимфодора. Ну, а учитывая атмосферу интриг и зубоскальства, царящие в Хватляндском государстве, то вообще и говорить нечего. Окончательно его захватывающую дух карьеру решил коварный шаг этого интригана, граничащий с неограниченной наглостью.

Всё случилось, когда Борофф понял, что нынешний премьер фон Жруанвиль не сможет более удержаться на своём посту, и решил воспользоваться этим. Давно уже, и не только по собственному желанию, Нимфодор собирал компромат на премьера. Но вовсе не обо всём информировал своих шефов в Стервляндии.

Будучи секретарём Совета Министров, он имел доступ ко всем лицам, в том числе и к тогда ещё кандидату на пост премьер–министра Фридриху фон Шайтану. И Нимфодор решил воспользоваться этим своим преимуществом. Он послал фон Шайтану письмо с просьбой встретиться, «дабы рассказать о том, как недостойно превышал наш премьер свою власть».

После этой встречи на свет вылезли страшные подробности политических деяний фон Жруанвиля. Последовавший вслед за этими скандальными разоблачениями, взлёт Фридриха фон Шайтана удивил многих. Этот взлёт, непосредственно сопровождающийся невероятными привилегиями Нимфодора, который из простого «Борофф» внезапно стал «фон Борофф», заставил многих государственных деятелей почесать в затылке, ища обоснование подобным привилегиям.

Интересно, что двигаясь вперёд, Нимфодор не забывал своего давнего друга. И тащил Базиля за собой вверх. Этот новоявленный гигант политики считал, что если рай на небе ему заказан, то уж рай в Хватляндском государстве он обеспечит себе сам. И изо всех сил старался забить в этом раю славное местечко на двоих.

4

Холодный ветер, врываясь в открытую балконную дверь, больно бил Диагора в спину. Было темно, и писать стало всё труднее. Но профессор боялся встать. Боялся пошевелиться. Ему казалось, что любое, даже самое ничтожное движение может спугнуть верную мысль. Ветер, между тем, налетал на город бешеными порывами. А под окном билось о скалы рассвирепевшее море.

Курвиль спал. Или притворялся спящим.

Впрочем, Диагору было не до анализа происходящих событий. Он, конечно, слышал про волнения в городе, знал о голоде, наступающим на Хватляндию. Но, как раз сейчас профессор Биовпоможения был на пороге своего величайшего открытия, которое, возможно, сумеет решить проблему голода. Он чувствовал это нутром. Оставалось всего ничего…

Но, как раз, одна последняя деталь никак не встраивалась в общую схему его теории. Вопросы бросались на бедного учёного из каждого закоулка его ума. Плохо было с ответами.

– Полцарства за отгадку! – шептал учёный себе под нос.

Вот только где ему было вообще взять это самое царство? Вы заметили, что у тех, кто владеет царствами, не часто рождаются гениальные мысли? Зато у того, кто разражается открытиями, как вулкан – лавой, не только царствами не пахнет, но и платить за аренду квартиры, случается, нечем.

Уже давно Диагор понял, что наука подобна статистике. Всё в ней может быть доказано, даже нелепица, которой жителей планеты Зиг кормили ещё в начальной школе целые века. Вспомнить хотя бы нелепую теорию о том, как люди, якобы, произошли от обезьян. Удивительно лишь то, что обезьяны как–то резко перестали путём труда превращаться в людей.

Невероятно, но факт: ложные теории сохраняются долго. Намного дольше, чем истинное Знание. Как часто в общепринятые трактовки прошлого вложено так много средств и вовлечено великое множество научных авторитетов. Благодаря этому ложные версии упрямо сохраняются, невзирая на противоречащие им данные новых открытий. Всё это вовсе не способствует поискам Истины.

И ведь какое число учёных во Вселенной считают, что им известно об этом мире всё. И официальная наука по–прежнему стоит на трёх китах дарвиновской «теории», которая не сумела найти ни одного доказательства, подтверждающего свои предположения. Хотя уже стало понятно, что в эволюцию Земли, а потом и Зига, не раз вмешалась рука путешественников во времени и пространстве.

Древнейшие народы оставили на покинутой когда–то зигянами планете Земле неоспоримые доказательства того, что путешествия во времени и пространстве действительно имели место. Об этом говорят и наскальные рисунки самых древних народов и те мифы, которые дошли до зигян в устном или в письменном виде. Это и мифы Древней Греции, и «Веды» Древней Индии и Ветхий завет Древней Иудеи.

Диагор изучил всё это древнее наследство. И тогда всё то, что раньше казалось ему ясным и понятным, перестало быть таковым. Вначале ему трудно было связать воедино вопросы Мироздания. Непонятно было: кто есть человек? куда идёт? зачем вообще пришёл в мир? А главное, каким образом он появился? Но стоило только посмотреть истине в глаза и всё приобрело смысл. Вместе с привычными представлениями в прошлое ушло самое главное – страх мыслить как не принято.

И тогда Диагору стало не интересно, хочет ли официальная наука признавать всю правильность Знания, которым обладали самые древние народы Земли, или им угодно закрывать глаза на очевидные факты истории.

Трудно ему приходилось – ведь в своё время он был накачан ложными представлениями о Мироздании. И подойти к вопросам ДНК, интересовавших его более всего на свете, без предвзятости было чрезвычайно сложно. Тогда он решил забыть, чему его учили в Университете и вернуться к Истоку Знания – к древнейшим рукописям. И раз, решившись на это, он постиг, наконец, истину.

В мучительной борьбе за знания промелькнули годы. И вот он, по–новому мыслящий учёный близко подошёл к решающему открытию.

Синяя ночь озарялась металлическим блеском молнии. Прозрачные волны с яростью бросались на чёрные камни пристани. И холодная белая пена, растекаясь, лилась обратно в море. Диагор с любопытством наблюдал за попытками пены вернуться обратно в солёное лоно, как вдруг, на него нашло… Это было как наваждение. Он даже оторопел от того, каким простым оказалось решение.

– Но если это так, то вырисовывается интересная картина… Если это так, то всё, что наука до сих пор считала незыблемым, летит в тартары, – пробормотал он.

Его охватила первобытная радость сознания собственной силы. Да, жизнь всей планеты была сейчас в его руках!

Стрелки часов отсчитывали последние секунды полуночи. За окном – призрачная тьма. На несмятой подушке – сладкие сны. На неиспользованной ещё бумаге – безумства мысли.

Тёмное небо звало его к наслаждениям. Луна улыбалась, как заговорщик. А у ног блестел тёмный омут. Его поверхность отражала луну. Но Диагор не нуждался в этих ненужных повторениях. Набрав воздух в лёгкие, он нырял в мир цифр. Здесь, в этом омуте, правили иные законы. Сомнения остались там, наверху. Он всматривался в летающие в воздухе формулы. Слушал своё безумие. И вдруг на него нашло …

– Эврика! – воскликнул он.

Вскочил со стула. Подошел к окну и высунулся наружу, вдыхая свежие запахи майской ночи, полной грудью. С наслаждением раздул ноздри. Холодный воздух обволок его разгорячённое тело. Он быстро захлопнул окно и разбудил–таки жену. Она открыла глаз, и оттуда вырвалось голубое, хищное пламя.