– Ты уже встал? – потягиваясь со сна, проворчала она.

– И уже ухожу, – ответил он, натягивая рубашку на худое тело.

– Это в такую–то рань? – зевнула она.

– Пять часов утра. Отличное время для открытий, – возразил он. Бедняга Диагор просто сиял от радости.

Счастье… Для кого–то просто слово. Ну а учёному надо было только знать, что его идея чего–то стоит. Пусть даже ошибочна. Но ведь и ошибка исследователей – это будущий ключ к отгадке. «Ошибайся, но не переставай обдумывать!» – было любимым девизом Диагора.

Как человек, мало думающий о человеческих пороках, Диагор имел обыкновение обсуждать с женой все свои идеи. И всё бы ничего, но делал он это всегда так долго и утомительно, что Катарина всегда теряла терпение. Ей было непонятно его стремление к истине и его увлечённость своим делом. Вот и сейчас, Катарина нервно повела плечами. И взглянула на мужа почти с ненавистью. Не спорить же с этим влюбленным в себя эгоистом! Пусть упивается своими фантазиями!

К сожалению, образ мыслей этого удивительного учёного казался другим человеческим существам совершенно диким. Поэтому окружающие либо понимали его плохо, либо не понимали совсем. Как любой мыслящий человек, Диагор не переносил рутины. И отчаянно жаждал некой смеси романтической любви, нежности и пафоса.

Но даже самому себе не смел признаться, что подобного сочетания в природе просто не существует. С самого детства он знал, что не похож на других людей. И хотя это мешало ему в общении с другими людьми, но однозначно помогало в работе.

– Если б ты знала, Катарина, какое важное открытие я только что сделал! – воскликнул он, просунув в рукав левую руку. И вдруг замер, – Я вот одного только не понимаю, каким образом… Да, каким образом… Может, здесь следовало бы применить формулу Гартинга?

Эта мысль так увлекла его, что он, забыв про всё на свете, уселся и вновь погрузился в расчёты.

Катарина взглянула на него с сожалением, как на больного. И отвернулась к стене.

Что за дело дураку до порывов гения?!

Через несколько минут она уже мирно посапывала. Ей было наплевать на несущую ДНК, на искусственное биовспоможение и даже на всеобщий голод. Беспощадная душа эта жила в своём мире. В этом мире правили её собственная красота и чужие деньги. И именно к деньгам она более всего и тянулась. Ну, а гений её мужа, в переводе на денежный эквивалент, с каждым днём терял свою стоимость в её глазах. И всегда ей казалось, что она, Катарина Крауновская, достойна большего. Что её бесподобную персону должна окружать небывалая роскошь.

Впрочем, надо быть к ней справедливой. Катарина Крауновская обладала многими талантами. Умела говорить как–то особенно сладко. Заглядывать в глаза как–то особенно доверчиво. Высказывать старые и затёртые до дыр истины как–то особенно воодушевлённо. Придет час, и вы узнаете обо всех тайнах её темной души. Но не торопитесь! У нас впереди ещё достаточно времени.

Ну, а пока Катарина сладко посапывала, Диагор одержимо работал. Он, конечно же, не мог предвидеть, что станется с ним, да и со всей планетой Зиг из–за только что сделанного им открытия. Хотя… даже если ему и стало бы заранее известно всё, что произойдет, он, несомненно, продолжил свои поиски.

Разве человек может избежать того, что сама Судьба вписала пламенными буквами в папирус его бытия?

Творца толкает к славе сама его сущность.

5

– Господа фон Борофф и фон Зайкинн только что вернулись из командировки и хотели бы доложить обстановку в стране, – доложил президенту розовощёкий секретарь и засеменил к двери, изо всех сил изображая деловое рвение.

На пороге он замер.

– Может, чаю? – спросил он, извиваясь от подобострастия.

– Не до чаю! – рявкнул фон Шайтан. – Веди этих оболтусов!

Не успел он произнести эти нелестные слова, как в кабинет протиснулся, тяжело отдуваясь, толстяк фон Борофф, бесцеремонно толкнув в спину эфемерного секретаря. За ним вскочил на красный ковёр длинный, как жердь, фон Зайкинн. Вытянувшись, они молча ждали, когда секретарь плотно закроет за собой дверь.

– Ну, докладывайте! – нетерпеливо подрыгивая ногой, приказал фон Шайтан тем, кого он минуту назад назвал оболтусами. – Что, в конце концов, происходит в стране?

– Мрут усе к чёртовой бабушке, – объяснил фон Зайкинн и для пущей убедительности, решительно рубанул рукой воздух. Казалось, он наслаждался создавшейся ситуацией.

– Каково положение на островах? – спросил премьер.

– Эпидемия приостановилась было, – доложил фон Борофф с таким видом, будто это было его собственной заслугой, – но вспыхнула с новой силой…

О, Нимфодор всегда знал, что и где следует говорить! Базиль почувствовал укол ревности. Всю свою сознательную жизнь он преклонялся перед Нимфодором и, одновременно, ненавидел его. Оба они были личными советниками премьера. Нимфодор фон Борофф – советником по Особо Секретным Делам, а Базиль фон Зайкинн – советником по Крайним Случаям. Друг для друга они всегда были неразлучными друзьями, ну, а для премьера – людьми, которые брались за любые, даже самые сомнительные поручения.

– Да шо уж там говорить, – вмешался Базиль, ибо ему показалось, что премьер слишком внимательно слушает Нимфодора. – Вымерли ужо все. Вообще, ситуация складывается весёленькая…

– Да уж послал Бог помощничков!!! – гавкнул фон Шайтан, наградив советника по Крайним Случаям свирепым взглядом.

– Я только в том смысле…, – замерев в страхе, пробормотал Базиль. Его сизые, чисто выбритые щёки, задёргались в нервном тике.

«Вероятно, он решил, что я один довёл Хватляндию до сегодняшнего её состояния», – подумал он с неприязнью.

– Докладываю, – решительно заговорил Нимфодор. – Во всей стране не осталось ни кур, ни коров, ни поросят. Вся Хватляндия питается травой. Скоро будем мычать… да что, будем. Я вот уже мычу. Му–у–у!

Вот что значит – Нимфодор фон Борофф во всей красе! Он, в отличие от Базиля, всегда и в любой ситуации находил правильные слова и правильный тон. Нет, фон Зайкинн решительно не мог смириться с подобным положением дел!

– Каждый год страну бичуют новые болезни, – прерывая дорогого друга, заявил он важно. При этом загорелое лицо его с мощной нижней челюстью двигалось в такт его словам. Двигался короткий ёжик коротко остриженных иссиня–чёрных волос. Двигались большие уши.

– Сначала спятили коровы. Потом появился куриный грипп. Вымерли свиньи, ушли в небытие страусы. Вот, настала очередь крокодилов.

– Почему не доложили? – рассвирепел вдруг премьер.

Фон Зайкинн с удивлением взглянул на шефа. Его быстрые глаза неприязненно стрельнули по смуглому, гладко выбритому ассиметричному лицу премьера. Но, Базиль, тотчас же, притушил этот правдивый взгляд, придав ему кисло–сладкое выражение.

– Мы, собственно…, – просипел он, напрасно пытаясь найти нужные слова, и бросил беспомощный взгляд на Нимфодора, ожидая поддержки.

Но Нимфодор фон Борофф молчал и внимательно разглядывал свои упитаненькие, похожие на сосиски, пальчики с блестящими плоскими ногтями.

– Спрашивается, чем станут питаться жители Хватляндии? – глухим голосом осведомился премьер. – И вообще, как понять происходящее в стране? И что делает министр Жизни и Смерти, чтобы исправить ситуацию?

И поднял тяжёлый взгляд чёрных тусклых глаз на своих советников. Те замерли, недоумевая, какой именно реакции он ждёт от них. Фон Борофф на всякий случай оторвал взгляд от ногтей. Приподнял брови, изображая глубокую задумчивость. И, чтобы потянуть время, медленно закурил сигару.

– Насчёт фон Саботажа, – нехотя проговорил фон Зайкинн, – хотел напомнить вам, что вот уже полгода он…кх–кх… сидит в дурдоме и…

– Ты что, имеешь в виду, что пока государство переживает страшное бедствие, министр Жизни и Смерти отдыхает в психиатрической клинике?! – с изумлением воззрился на советника по Крайним Случаям премьер.

– Так точно, господин премьер!