Внезапно позади напевно зазвонил мобильный, и Август уловил удивленные возгласы профессора:

– Как?.. Кто?.. Зачем? Да, есть. Здесь он. Хорошо. А это так необходимо? Ну хорошо. Нет, не имею. Не смешите меня! Ну, пусть. Бухта Любви. Встречу. Вечером.

Август невольно снова оглянулся. Профессор сидел, напряженно выпрямившись, будто встрепенувшись от укуса, опустив руки с бумагами, и улыбаясь глядел вслед Августу. Потом махнул ему рукой – мол, давай, иди куда шел, и снова углубился в бумаги.

Сначала Август хотел заглянуть в свою палатку, чтобы найти плавки. Но потом, прикинув, решил лишний раз не тревожить свой «гарем». Раннее утро считается лучшим временем для преступлений и откровений. «Пойду-ка и я побазарю с морем, как говорится, без лишних аксессуаров, откровенно, во всей красе», – как к исповеди после литургии приготавливался к утреннему купанию Август.

Выйдя на узкую полоску пляжа, бредя по серой гальке и валунам, он вдруг уяснил себе, что этот поход был не совсем обычным. Необычность его заключалась в том, что в нем загадочным образом собрались все близкие Августу люди, так или иначе последние семь лет влиявшие на расклад карт его судьбы. Теперь он стоял на каменистой сцене у моря, лицом к безлюдной серповидной бухте. Сзади тихо и одобрительно шушукались в огромном зрительном зале волны, и словно ошеломленный фокусом невидимого мага, Август зачаровано проникался эксклюзивной постановкой, будто именно для него сочиненной мизансцены.

«Бухта… бухта Любви… моя бухта… моя бухта любви… – мысленно бухтел Август, – как незамысловато! Можно сказать, даже упрощенно. Но как это своевременно именно для меня. Или еще вот как… Э… может, еще банальнее – Райская бухта. Оттого что здесь, как в раю, собрались те, кто мне нравится или раньше нравились, и те, которых я любил или думал, что люблю. Те, которые не выросли до друзей, но и не опустились до врагов. И все же не превратили этот рай в ад, хотя дороги туда часто пересекаются. Удачное совпадение? Или, если слегка преувеличить, то – предопределение? Во всяком случае – удивительная режиссура!»

Вода ласково приняла его в свои объятия. Пустившись вплавь на спине, громко болтая ногами, Август челноком вспенил тихую гладь моря. Дно у берега было диким, уложенное скользкими валунами, и выходить местами приходилось на четырех конечностях. Август сел на песок, и капли, одарив его радостным блеском, убегали по нему обратно в свою обитель. Укутанный солнечным теплом, он млел на пляже совершенно голый. На берегу было по-прежнему пустынно. Вдруг с террасы склона по тропинке посыпались камешки, и пересушенный черноморский шибляк засухоустойчивых кустов барбариса, боярышника и шиповника сочно зазеленел мангровыми зарослями Амазонки, так как из них вынырнуло «каноэ» его Кэти. Еще неумытая и заспанная, в ночной мятой футболке и максимально коротеньких шортах, с приобретенным за две недели индейским загаром, она будто хотела убедить Августа в том, что голливудские сюжеты вполне жизненны. Бережно, как ценные музейные экспонаты, поочередно выставляя литые бронзовые статуэтки ног, Кэт медленно спускалась вниз, не замечая прилипшего спиной к гальке голого партнера по сцене. Ему показалось, что по пляжу пронеслось радостное стадо резвых солнечных зайцев. Прижмурив от слепящей яркости картины глаза, он старался не шевелиться, боясь осквернить своим присутствием церемонию утреннего омовения. Непуганая «мисс грациозность» иногда ойкала и машинально материлась, когда ступня соскальзывала на тропинке, шурша камешками. Распущенные нечесаные космы рыжеватых злаков на голове казались Августу так идеально естественны своим немытым блеском на солнце, что он бы хотел в данную минуту стать диктатором и запретить все расчески в мире. Впрочем, зная себя, через пару часов приказал бы приставить каждой проснувшейся женщине по парикмахеру. «Все женщины должны иметь личного парикмахера!», – и Август подумал, что это мог бы быть его победный слоган на каких-нибудь политических выборах. Такая ставка могла бы быть удачной, так как ему всегда казалось, что женщин больше, чем мужчин, и они по своей склонности к общительности закономерно объединяются в разные сообщества. Их всегда больше на рынках и на службах в церквях, в коридорах университетов, офисах и в городском транспорте. «Если сделать упор на красоту, тогда женщинам ничего другого не останется, как выбрать меня», – иногда так мечтательно Август проводил время, жалея о том, что его мысли так и останутся невоплощенными и вообще неузнанными, теми же самими женщинами.

Катя стала прокладывать себе путь по дикой гальке пляжа метрах в тридцати от беззвучного Августа. Она внимательно глядела под ноги, боясь оступиться. Потом двумя вечно желанными для всякого мужчины движениями вывернула вверх футболку и спустила вниз шортики. Утреннее солнце светотенью увековечило в памяти наблюдателя изгибы ее тела. Видимо, это священнодействие красоты породило многие мировые события в истории. Август это ясно осознал, когда его тело само стало наливаться желанием. «Если бы не эти валуны слева, она бы меня уже заметила» – вдруг как из дымящегося ствола охотника выпала пустая гильза мысли.

Ему пришлось прикрыться, и тогда Катя стремительно обернулась: глаза ее расширил страх застигнутой врасплох жертвы. Она выпалила историческую фразу:

– Боже мой, это ты!

И слегка прикрывши грудь:

– Ты мог убить меня одним звуком!

Через дюжину мгновений она, уже успокоившись, оглядела мокрое голое тело Августа. Задержавшись на уровне его бедер, сдвинула брови, затем подняла одну и наконец, закатив глаза к небу, произнесла по-актерски с паузами:

– Я смогла бы… оценить вас лучше, если бы вы вместе… встали.

Августу не хотелось прерывать глупостью судьбоносный момент, но он просто не знал, как реагировать: «Встать и что дальше? Сыграть романтическую сцену совместного купания? А что, если профессор выйдет на утренний променад? Тогда наверняка одной неловкостью не обойдется и придется… Хотя будь что будет…»

– Я вижу, ты испугался больше, чем я, о, змей горе-искуситель! – и Катя очень мудро бросилась вплавь. – Ты хоть попытаешься меня догнать, подлый соблазнитель?

– А что мне остается делать? – пробурчал Август и сам удивился своему сконфуженному голосу.

– Что ты там бормочешь? Если не сможешь меня догнать, тогда… я найду кого-то посмелее! Ха! Испугался? Вот так с вашим братом и нужно! – Катя была воодушевлена сценой.

Август попытался вернуть дезертировавшие мысли и крикнул ей что есть силы:

– Ты, Катька, совершенно меня оглушила своей красотой!

– Ха! Слабое оправдание! Вот через 30 лет я тебе вспомню эту сцену. Как же с тобой идти под венец? Не-е, нужно срочно браться за твой боевой дух!

Катька! Вот чертовка! – уже плывя, Август осознал всю беспросветную глубину своей трусости. – Я тебя сейчас догоню и возьму на абордаж!

– А твой абордаж за дно не зацепится? Давай дыши глубже, у меня разряд по плаванью, – и Катерина удивительно правильно вытянулась на воде, включив крейсерскую скорость.

Август аж присвистнул, притормозив. «Так вот откуда эта ее корма и миражи с силуэтом каноэ».

– Ну, тогда придется осадой брать! – крикнул он ей вслед, но она уже не слышала, полностью отдавшись бегству. Осознав бессмысленность погони и изрядно запыхавшись, Август вернулся на пляж. Он решил, что курить нужно меньше, а внимание Катерине уделять больше.

Потом ему вдруг еще раз вспомнилось, что когда в первый день практики они подбирались растянувшейся вереницей по шоссе к подножию подъема в горы, то Катька как будто всплыла самой заметной бульбашкой посреди кипящего котла других радужных пузырьков девочек-геологов. Пузырек был веселый и симпатичный. Особенно по ночам в палатке, когда процесс помещения в спальный мешок затягивался и превращался в игру догонялки в мешках. Бесцеремонно рука Августа будто зашаливший щенок пробовала зубками-пальцами мягкость шариков-грудей Катеньки, и та, не сразу вспомнив о своем и его статусе, мягко снимала пятипалого щенка и шлепком отправляла прочь.