– Жилкин-поживалкин, ты серьёзно?! – И задумалась:
Прежде всего, что такое общее решение? Это войти в коллектив мягко и полюбовно. У каждого человека образовалось по подобию полушарий мозга две половинки сознания, как бы теневая – подпорченная со времён оных, и белая, которая тянется к свету. Черная половинка души все равно есть! Пускай хотя бы почаще спит и бездействует. А вот белая…
В проветренном холодноватом зале, заваленном всевозможными мольбертами, подрамниками, началось производственное собрание. От художников пахло масляными красками, разбавителем.
Вера говорила в мягких тонах на доброжелательную пока аудиторию. Но рвавшийся местами голос звоном упирался в потолок, задевая над макушкой переплеты давно готового завалиться стеклянного потолка, в котором постепенно иссякала небольшая толика неба:
– Разобрать хотя бы актовый зал в Детчинском совхозтехникуме. Богатейший совхоз. – Вспомнила, как Юра ездил туда принимать работы и взял её с собой. «Да, Филипп тут петуха дал!» Но работы принял. – …Так вот, общее решение было таковым…
Секретов заволновался. Вера, взглянув на него, не стала продолжать.
– …Или, например, стена у них же перед входом в актовый зал. – Над отоплением, рядом с электрощитом и пожарным краном висят «Танцы», – великолепная выколотка на меди…
Ветлова почувствовала тишину недоумения в зале:
– Я полагаю, что надо было сначала каким-либо отделочным материалом дать работе достойный фон.
– Это должны делать не мы, а сам заказчик, – заметил председатель худсовета Ермаков.
– А нам надо вовремя подсказать, поставить условия, – предложила Ветлова.
– Заказчику ставить условия? – усмехнулся Ермаков.
– Правильно говорит! – подал голос Епихин. – У наших побратимов гедеэровцев…
Воспрянув духом, Ветлова обрушилась на «царапкоп»: (Царап копейка, – так прозвали художники свой художественный фонд.)
– А Госбанк расписали опять-таки вы, Филипп Николаевич, вместе с Павлом Чуркиным!
– Вам надо бы знать, я сам ходил в Госбанк убеждать, что лучше бы им иметь дело с реставраторами. …Реставрировать десять лет можно! – пылал Секретов благородным гневом.
– Простите, – прервал внимательно слушающий обе стороны Павел Андреевич Загорюев, секретарь правления Союза художников. – Вера Николаевна, вот вы взяли смелость, нас здесь чистите задним числом. А почему не пришли ко мне и заранее не поделились своими мыслями? Получается, партизанским методом за спиной работаете, будто мы враги вам?
– Павел Андреевич, – Гриша Бурлаков встал, – вы всегда держите у себя под сукном у кого какие заказы! Вы что, не знали, кто делает Госбанк?! У нас есть специалист по общим решениям, а вы его обходите.
– Продолжайте, Вера Николаевна, – Загорюев желал во всем разобраться сам.
– Я понимаю, что существует план. Но надо думать ещё и о том, как организовать всех ребят в общем решении творческих задач, чтобы каждая работа не была, как овощ в винегрете, например кафе «Чебурашка», а звучала бы с достойно.
– Директором её надо ставить! – крикнул Чуркин.
Вера остановила шутника хмурым взглядом:
– Порой возникают серьёзные конструктивные переделки…
– Для таких замашек надо создавать конструкторскую группу, – бросил реплику Сева Пересев, – тогда и план будет реальный!
– Строители должны сами отвечать за качество работ! – рявкнул Чуркин.
– Молодец Павел, ухом начинаешь работать, а не брюхом, – одобрил Бурлаков.
– Где строитель? А подать сюда Тяпкина-Ляпкина! – бушевал Чуркин.
– Или такой случай, бетонный забор, который проходил по фасаду хлебозавода, удостоенного правительственных наград, делал его похожим на концлагерь…
– …Слишком образно говорите, да не по делу, – скислил лицо председатель худсовета Ермаков.
Евгений Иванович Ермаков образования специального не имел, но считал себя закончившим академию художеств, потому что на творческих дачах работал в паре с академиками.
Гриша часто его спрашивал: «Женя, кто у нас самый хороший художник в фонде?» «Я и есть!» «А почему?» «Я председатель худсовета! Или ты запамятовал?».
– Понимаю ваши благородные намерения, Вера Николаевна, я сам такой! – вздохнул Евгений Ермаков. – Мы все страдаем и переживаем на одном языке.
– Страдать надо молча, – вставил Гриша.
– Вернусь к прозе! – Ермаков повысил голос до авторитетных нот. – Но кто бы стал на хлебозаводе, ради ваших идейных убеждений, бетонное ограждение выламывать? Разве что вы? А худфонд, простите, такие заказы не берет!
– Я сейчас закончу, – смутилась Ветлова. – Тут ещё одна мысль, …небольшая.
Зал притих.
– …Ведь когда мы приходим к врачу, мы не даём ему наказ, как нас лечить. Почему заказчик диктует? От этого бесправия мы теряем профессиональные качества! – Ветлова взяла свои листочки и села.
– Нет, позвольте, – всполошился Ермаков, – желательно теперь узнать, о каком бесправии художников вы говорите? Вам за исполнение заплатили! А могли бы и не платить, – чего не существует в жизни, за это деньги получать как-то неэтично, – и сложил руки крестом на обширной груди.
Гриша Бурлаков взорвался:
– Император, сними лучше свою корону и почеши ею в затылке. За эскизы по договорам всем обязаны платить, даже если они потом не исполнены в натуре.
– Да, но она хочет заказчика воспитывать и нас заодно, – обиженно заявил Ермаков, сгреб в карман свой блокнот и сделал вид, что аудиенция окончена.
– Вот теперь, Женя, ты говоришь понятным языком! – рассудил Гриша. – Пойдем с тобой в бухгалтерию, так же доходчиво расскажи нам о своих этических делах. Доходы ведь получаются не трудовые.
– Григо-рий…, – Загорюев стукнул пару раз торцом карандаша по столу, – хотите нам сообщить что-то, идите к столу.
Гриша стал протискиваться вперёд и ворчал на ходу:
– Хорошо мы с Зоей в эту аферу с «Чебурашкой» не влезли, хоть мы тогда голодные сидели. Нам тоже кусок большой от стены предлагали…
Гриша встал у стола, выпрямился:
– Знаете, почему в «Космосе» так обляпали колонны кабанчиком в чёрно-белую шашку, испортив навязчивым соседством нашу с Зоей роспись?! Потому что от нас же, от художников, запашок халявы чуют. Худо, братцы, худо жить. Но до общего решения мы должны дозреть, его увидеть и поддержать все художники. Мы здесь собрались люди благородной, а не коммерческой профессии, разъединяющей каждого по рублевкам и долларам. Градус потепления начинается с творческих людей. Когда же у нас появится желание перестать обрабатывать заказчика, как саранча, считать зазорным для художника гнать кичуху, будь то пошлость политического, рекламного или салонного толка, – на потребу придуркам?! И начать выстраивать общее решение грамотно! Запишите в протокол.
– Мордобря! – радостно воскликнул Чуркин и стал надевать своё кепи так, чтобы козырек был аккуратно по оси.
– Ветлова всем мозги промыла, – заключил Епихин.
В конце собрания отметили высокое качество росписей Зои Бурлаковой в библиотеке и «Танцы» Севы Пересева, – выколотку на меди.
Собрание окончилось. Юра бросал в сторону Веры жаркие взгляды, хлопал себя в грудь, мол, это он надоумил жену выступить:
– Давай, Ветла, жми на педали. Домой сейчас идешь? А то останься – событие отметим. …Потолковать надо.
– Миша один дома, – и ушла, застегивая на ходу пальто.
Она хотела сегодня испытать случай. Можно ли будет, раскрутив колесо Фортуны, подталкивать его дальше? Сколько способов, навыков и примеров надо подключить ради общего решения, чтобы случай улыбнулся, наконец!
Ещё студенткой ей казалось, что стронет, сдвинет этот плавучий остров заблудших людей, которые намерились плыть куда-то, но зигзагами. Ведь так всё просто, так понятно, как жить, как плыть, как невыносимо, нестерпимо ясно одной это понимать. Не что надо делать, а именно к а к!
Кликни её сейчас кто-нибудь тащить этот остров измученных от кривды людей и фальшиво-бесшабашных весельчаков, с которыми столкнула её жизнь, и всем взрывом душных сил, в величайше-трепетной солидарности с теми же самыми оторопело-потерянными шутниками, вроде Чуркина, Вера тащила бы этот блуждающий остров к просвету.
