Прятала «друга» в карман, опять бралась за кисти, повернув стульчик на пятнадцать градусов к ушедшему за это время солнцу.
Бесхитростная ясность девушки лежала на поверхности. Тень – это приспособляемость, доказывает наличие света реального и поиск наиболее удобного варианта в жизни среди людей.
Но в Иннесе была расплавленная в чистом виде сама незащищённая доброта. Кротость характера естественно и неотразимо защищала её от вероломства среды. Олеандрова не нуждалась в дружбе, не страдала от этого. Росла независимая, как ромашка в поле, никому не причиняя зла.
Однако Вера её побаивалась, опасаясь обнаружить в Инессе некое с ней сходство. Ветлова, как и она, не принадлежала ни к одной из группировок. Но в отличие от Инессы, никакой уговор с собой или, ещё хуже, обращение к «другу» не помогали утвердиться в своеобразной отрешённости от людей фальшивых, неискренних. Инна, сочувствуя Ветловой, всегда её выручала кнопками, красками, даже кистью:
– Хочешь, эту возьми, пишу ею детали. Принесу тебе завтра новую кисть.
Чтобы Инесса не приносила кисть, Вера обходилась огрызком, чувствуя себя в чем-то виноватой перед странной девушкой. И сделала ей однажды сюрприз:
– Инна, смотри, какие я тебе пёрышки нашла от горлицы, охристое и лазурное.
Олеандрова взирала с недоверчивой полуулыбкой, бережно спрятала подарок в пенал для карандашей. На перемене, когда осталась в аудитории одна, примерила два пера за ленточкою в волосах, проверив себя в зеркальце.
Обе эти девицы стали потехой для группы на протяжении пяти лет.
После окончания училища новоиспечённые художники, иначе говоря, эти «цветные пёрышки» от неуловимой «Жар-птицы» творчества бескорыстного и неподдельного, разлетелись по свету.
Олеандрова поступила в Строгановку на монументальное отделение, – там работал её дядюшка. Затем стала добросовестным исполнителем мозаичных работ по чужим проектам. Окрестилась, нашла себе небесного Собеседника, и всю жизнь обращалась к Нему за советом и помощью.
Алле Кожиной разрешили предоставить в качестве дипломной работы макеты декораций к пьесе Шекспира. Впоследствии состоялась модельером и крупным предпринимателем в театральном мире.
Борис Кочейшвилли принёс на защиту холст с многоликой толпой людей, дожидавшихся на дебаркадере катера. Среди простого люда затерялись туристы-художники с этюдниками на плечах. Борис получил отличную оценку. Спустя несколько лет уехал за границу с группой авангардистов.
Юра Жилкин выставил на диплом почти ёрнический холст: студенты общежития столпились у газовой плиты, с диковатыми, почти узнаваемыми лицами, радея у конфорок себе «за харч». Работа Жилкина «Ужин у плиты» неожиданно была отмечена комиссией высоким балом. Возгордившись, Юра собрался поступать дальше в Суриковский институт.
Ксюша Филина исполнила к диплому картину с младенцем у груди. Второй раз замуж так и не вышла. Всю жизнь проработала в московском издательстве «Малыш» художником детской книги.
Вера Ветлова хотела передать на холсте ветер, приближение грозы: надвигаются тучи, женщина спешит снять с верёвки бельё. И кто-то зовёт её на лодке в промозглую даль, сложив руки рупором.
Но вернёмся к истокам…
2. «Труды и дни».
Поезд мчался в вихре снега с притушенными огнями, разметая перед фарами снежную пыль. Затормозил на полустанке. Проводник открыл тамбур, посветил фонарем во тьму. Сильный ветер метнулся под ноги.
– Вася, Васенька! – Вера в кроличьей шубке спрыгнула вниз.
– Я боялся, что проводник тебя не разбудит! – дядя Вася поцеловал девочку, подхватил на руки и понес.
– Пусти, я сама, – брыкалась Вера, обхватив руками шею дяди.
– Как Леля отпустила тебя в одних ботиночках? Сюда с лошадью и не пройти по снегу. Не забоялась одна ехать?
Кончался пятый час утра. Дядя Вася посадил племянницу в сани, укутал тулупами, повязал сверху пуховый Анин платок и повез в село Красное, где он был директором мукомольного комбината. Василию Степановичу минуло пятьдесят два года, Вере двенадцать.
– А где твой возница Яша?
– Зачем Якова в такую рань будить? У меня лошадка смирная, дорогу знает.
Продрогшая лошадь бежала быстро. Снег скрипел под полозьями.
– Дядя Васенька, можно я с тобой на твою мельницу пойду? …А на бричке летом меня покатаешь?
Ветер утих. Начало светать. Девочка задремала, не заметив, как подъехали.
Дом каменный, одноэтажный. Из трубы валил дым. Вера вошла на порог.
– Вот и приехали! Верочка! – Аня прижала к груди племянницу с раскрасневшимися от мороза щеками, Напольные часы пробили семь раз.
Сразу горячий украинский борщ, яркий как вино, жареная индейка, малиновый компот и – спать в перину. Начались каникулы.
В перине жарко, никто в этом доме на ней не спал. Но от птицы оставалось много пуху. Приходилось шить перины и подушки.
– Аня, нагнись.
Тётя склонилась над ней, вырез платья у Анечки стал тяжелым, девочка обняла её за шею, щёки Анны пахли пудрой, и шепнула ей на ухо:
– Я вас двоих очень-очень люблю.
– Спи, егоза, на новом месте приснись жених невесте.
– Зачем мне жених? Я подремлю немного, и мы всё будем делать вместе.
Вера была поздним послевоенным ребенком, единственным в семье военнослужащего. Николай Петрович хотел воспитать дочь по-спартански, «замачивал» до посинения в море, приучал ходить босиком, стрелять из ружья. А также умению признавать свои слабости и ошибки. Домашним каждый раз подавал шутливый пример: «Виноват, товарищ начальник, исправлюсь!»
«Такая стоеросовая дылда уродилась, – сожалел отец, – ни на что не будешь пригодной в жизни. Стране нужен труд, инженерно-технические кадры, – прежде всего по стратегическим соображениям! А замуж скакать, да мужей ловить – ума большого не надо».
…Сейчас Вера спит. Снятся ей на Анином огороде высокие цветы космеи, похожие на розовые, желтые, сиреневые ромашки. Отец находит её в этих зарослях, продолжает бить подтяжками за упрямство, дикость, непослушание. Вера плачет: «Ты сам разбил охотничий термос!» Ветки цветов щекочут ей шею, нос. Рядом сидит дядя Вася и водит перышком по её лицу. Вера чихает и открывает глаза…
Вздрогнув пружинами, часы отбивают час дня.
– Ты никак, атаман, во сне плакала? Сейчас пообедаем и пойдем с тобой на мельницу.
– Ура, нам задали в школе сочинение на тему «Труд»!
На фабрике яркий свет, жарко, пыльно, вертятся большие кастрюли с воронками на дне. В лаборатории наоборот холодно. Там проверяют зёрна на влажность, на всхожесть. Дядя Вася в рабочем ватнике, держит семена как цыплят на ладони и озабоченно заглядывает в микроскоп, смогут ли семена встать весной «на ножки».
Его сотрудники измазаны мукой. Василий Степанович что-то выговаривает нелепым людям. Нахмуренные лбы у них в муке. И у девочки начинается смех.
– Будущая журналистка, – оправдывается дядя и отправляет Веру домой.
– Анечка, у дяди Васи так смешно было, люди зачем-то бегают, суетятся, а носы и щёки у них напудрены как у клоунов.
– Не каждый труд во благо и во здравие, – говорит Аня – девочка, отдохни в каникулы. А сочинение на тему «труд» сама жизнь тебе напишет.
Вставала Анна Николаевна раньше мужа. Кормили кроликов, чистили клетки. Выпускали с Верой гусей во двор:
– Как начнут ещё затемно игогокать, так моей крылатой кавалерии скорей ворота распахивай! Гуси когда-то Рим спасли, подняв ночью крик. У гусей слух чуткий.
Девочка садилась на крылечке, подзывала птиц к себе, кормила с ладони и пела им романсы: «Утро туманное, утро седое, нивы печальные, снегом покрытые…»
Белоснежная свита холёных красавцев в щегольских фуражечках удивлённо кивала в такт высокими тульями, теряя интерес к зерну.
3. Часы с боем и платье к выпускному балу.
В городах стали появляться первые телевизоры. Анна Николаевна оставила Москву, квартиру приемным детям и уехала за Василием Степановичем Меньшиковым (третьим мужем) в село Красное.
