Анна Николаевна была слегка полновата, зашнурована в грацию, (шила их сама) очень подвижная, с классическим профилем и красивой посадкой головы. По утрам укладывала причёску горячими щипцами и уходила преподавать в сельской школе домоводство.

Дома ходила на небольших каблучках. На крыльях веселой шутки падала в кресло и разводила в комичном отчаянии руки: «Василь, не смеши людей!» – заходилась порой таким чистосердечным смехом, что от счастья сжимало грудь.

«Нюра с Васей живут, как старосветские помещики», – говорила о них мама Веры.

Своих детей у Анны Николаевны и Василия Степановича Меньшиковых никогда не было, только приемные от второго мужа, Артура Яновича Рапп.

Первую жену Артур нашел на фронтах гражданской войны. Она была почти вдвое старше его. В гарнизоне прозвали её «маркиза».

Девятнадцатилетний Артур оставил родителей, поместье в Латвии, пошёл воевать за Советскую власть.

Женившись на простой заблудшей женщине с двумя детьми, надеялся избавить себя, таким образом, от сословных пут, спасти «маркизу» от пьянства и беспутной жизни, вырастить приёмных детей здоровыми духовно и физически.

Замужество не спасло «маркизу» от дурных привычек, постоянно меняла поклонников. А дети играли в пьяниц.

Анна Николаевна, влюбившись в красного комиссара, развелась с первым мужем, фабрикантом и миллионером. В глубине души нередко называла его торгашом, лавочником. Взяла от маркитантки двух мальчиков, один из которых тяжело болел тифом, выгнала вшей, остригла ногти, волосы, вылечила шершавые от холода и грязи «цыпки» на руках. Нашила братьям свежих рубашек: «Гоша, Костик, на вас приятно теперь посмотреть и вдруг такие страшные слова. Или я ослышалась?» – отучая подростков от позорных слов.

Во время второго замужества Анна Николаевна продала много ценных вещей, чтобы выкормить детей. Не одну ночь просиживала Анна над чертежами мужа.

Артур Янович Рапп после гражданской войны был назначен директором первого в стране авиационного завода при ЦАГИ. В редкие часы досуга исполнял всю домашнюю работу. Становился художником, вышивал гладью, сотворил аппликацией удивительный коврик с летящими утками. Играл с детьми в жмурки, обвязав подушками углы тяжелого обеденного стола.

Овдовела Анна Николаевна рано. Артур Янович «сгорел» на работе от скоротечной чахотки.

«Пока не поставлю детей на ноги, замуж не выйду». Так она и сделала. В пятьдесят лет вышла замуж за Василия Степановича Меньшикова.

Вера уже взрослая помнит в селе Красном большую комнату с гравюрами Федора Толстого, как она и Аня сумерничают в потертых креслах. Между ними овальный столик на гнутых ножках покрыт кружевной вологодской скатертью. Рядом переносной столик для рукоделия. Ящики в нём раскрывались на обе стороны лесенкой.

В молодости Анна Николаевна издала два своих альбома по вышивке.

– Много образцов ручной работы досталось мне от мамы, – вспоминала Анна. – Вечерами вся семья собиралась за круглым столом. – У каждого дело в руках. А папа читал нам вслух священное писание.

Сейчас в комнате потрескивают дрова, отражаясь пламенем в «горке». Так Анна называла стеклянный медицинский шкаф с остатками уцелевшей после революции посуды и серебра. Попискивали в корзине гусята, родившиеся зимой, и слегка дымила печь.

– Вера, гусят в руки не бери.

– Я только одного из-под другого вытащу, – и забиралась в кресло. Начинала рисовать в альбоме замки с башенками, воздушными переходами. – А это Марк Волохов из «Обрыва» Гончарова. (Прочла «Обрыв» на год раньше школьной программы.) – Анечка, хочешь тебя нарисую.

- Вера, подойди скорей к окну, слышишь, как хорошо поют на той улице?

– Давай петь вместе.

…На порог явилась молодая женщина. Анна Николаевна притянула ей корзину с гусятами. Женщина укрыла их платком, поблагодарила и ушла.

– Анечка, зачем ты их отдала?!

– Вера, у неё трое маленьких детей. А ты всё равно скоро уедешь.

Кроликов Анна Николаевна тоже раздавала соседям. А плодилась эта живность от большой к ним любви как наказание.

Приходили к Анне Николаевне в дом учиться вышивке деревенские девчата:

– Хочу такой же коврик с утками, как у вас на стене!

– Пока рановато. – Анна вынимала свой альбом с филейными работами.

У девочки разгорелись глаза. Взяла пяльцы, натянула батистовый лоскут.

– …Дуняша, а на пальчик твой сейчас птичка сядет.

– Какая ещё птичка?! – убрала жеманно оттопыренный мизинец.

– …А под юбку воробей залетит.

Застеснявшись, девочка быстро сомкнула колени.

Явилась Полина, принесла парное молоко:

– Мой Ленька опять пьяный пришёл.

– В театр его свози, – ответила ей Анна Николаевна вполне серьёзно. – Мы с Артуром Яновичем хотя бы раз в месяц в театр ездили. Василю говорить об этом не приходится. …Хотя бы в храм теперь сходить. Он не хочет. Вот вышивка мне осталась, да кулинария. И однажды вырвалось у Анны Николаевны из души, – «высоко ворона летала, да низко села», – поминая незабвенного второго мужа Артура Яновича Рапп.

– Полина, сейчас угощу тебя по особому рецепту. Отнеси кусочек мужу. Всё достойно ему сделай.

– Глумитесь, Анна Николаевна? Вы нашей жизни не понимаете!

– Эту жизнь я вижу очень хорошо. – Помолчав, добавила некстати. – …Без пищи духовной наши дни становятся докукой.

–…А полы вы тоже в корсетах моете? – наблюдая за директорской женой.

– Мою, когда никого дома нет. …Полина, так привыкли считать, раз ты вышел из нерабочей среды, значит бездельник?! В институт учиться нас не брали. Муж мою сестру Ольгу до сих пор барством попрекает. А ей семи лет не было, когда революция свершилась. Девушкой поступила в ГИТИС на искусствоведческое отделение. Со второго курса её отчислили, обнаружив в анкете, что Ольга Николаевна Могилко дворянского происхождения. Брат Володя разыскал в архивах родословную, род наш по линии отца пошёл от митрополита Петра Симеоновича Могилы – деятеля украинской культуры. Он покровительствовал писателям, художникам, книгопечатанию.

Вера, притихнув, прислонилась к Аниным коленям.

– Анна Николаевна, вы потому не белоручка, что вас жизнь обломала.

– Полина, ветер в доме нашего детства свистел на четыре стороны! По нескольку раз на день город брали то белые, то красные, – сначала полки богунцев, потом таращанцев. Папа ушёл в белую армию, пропал без вести. В гараже у Володи мотоцикл стоял. Кто-то карбид оттуда выбросил, он шипит в снегу, воняет. Думали, что это мы так подстроили… Утром перед окнами дома покойник на дереве качался, – наш младший Коля. Семнадцать лет ему исполнилось. Солдаты не давали снять. Ворвались в дом, стекла прикладами перебили, диваны штыками пропороли, библиотеку на пол разбросали. Стали фотографии топтать. Один из них, – руки в боки, – сапогом прихлопывает: «А эту нам дадите?» Взяли под руки Катюшу, ей пятнадцати лет ещё не было, насиловать повели. Катя вырвалась, убежала. Потом нас девочек и маму садовник к себе припрятал. После ухода бандитов старшеклассницы полы в гимназии от кровавых луж и мозгов оттирали…

Мелодичную четверть пробили напольные часы. Пришёл Василий Степанович высокий, в лохматой шапке, совсем ещё не старый человек.

– Здравствуй, Полина. Почему твой Леонид Игнатич на работе сегодня не был?! Хоть прежние порядки заводи – штрафами да розгами. Строгача ему завтра всыплю!

– Приболел. Ничего не ест третий день…

– Ещё раз прогул – пусть увольняется!

Полина спрятала банку с кроликом и заторопилась уйти.

– А что Аня, не заходил к нам сегодня дед Мороз?

– Сама давно его кличу.

– Только что в сумерках на улице его повстречал, запоздал маленько. Делов-то у него – сама знаешь. Ну-ка, Вера, сбегай на крыльцо, может, что оставил нам?

– Валенки! Белые, пребелые! – запела девочка, возвращаясь с валенками в дом.

– Пошли дорожки чистить.

– Ура!

…В хорошую погоду Вера отправлялась за околицу. Сверкала снежная равнина. От Аниного дома вился слабенький дымок, как от парохода в океане. Аня, душечка, можно мне туда? Начало смеркаться. И скорее побежала вдаль, желая успеть до темноты вытерпеть всю эту необъятность…