– Садитесь, – показал на кресло болотного цвета и массировал немеющий затылок. – …Чувствую, опять дождь пойдет.

Малиновый отсвет солнца залил ей щёки. Вера стала развязывать планшеты, на которых поправила цепочку размеров с печатью «Утверждаю» и подписью Кирьянова.

– Разве эти кружочки могут помочь делу? Я сам таких кружочков сколько угодно наставлю. – Еремеев неожиданно нагнулся через стол и положил свою административную ладонь сверху её стынущих пальцев. – Надо же вам заработать хоть что-нибудь на этом объекте, – откинулся в кресло и с изучающей прямотой глядел ей в глаза. Повременив, признался:

– …Но ведь это почти скульптура в металле!

– У нас хороший скульптор, – напомнила Ветлова.

– Ко мне вчера Секретов приходил, …посоветовал общее решение слегка пересмотреть. Объемы большие, а смета получается скромной. Раскрасим первый этаж живописью, второй этаж – тоже живопись, две стены. Стекла сделаем под витраж! Общая площадь росписи около ста квадратных метров. Центральный кинотеатр, как шкатулочка будет! И план хороший для вашего начальства.

…Ветлова никак не могла завязать веревку на планшетах.

– Ну, скажите, стоит ли нам с вами нервничать из-за этого, как разлученные влюбленные? Живописцы у нас деловые. Видели кафе «Чебурашку»? – и чему-то усмехнулся, обнаружив своё второе дно. Потом серьёзно добавил.

– Мы утром с Секретовым на планерке решили, – западную часть расписывают ваши известные «циркачи-монументалисты» Зоя с Гришей Бурлаковы. А южные витражи Филипп Николаевич Секретов берет на себя и Жилкина. …Вы жена Юрия Жилкина? – Вадим Тимофеевич продолжал наблюдать, как она пытается увязать планшеты. – Вера Николаевна, прошу сделать «Космос», название которого мы с вами уже отстояли, чтобы все шесть букв подать на нём теперь плоскими.

– Будут плоскими, – (как ваши шутки). – Пойду домой.

Эх, Жилкин-поживалкин, здесь так и надо жить, как приспособились смиренномудрые. Кто-то толкнул Ветлову на остановке заплечной сумкой, веревки развязались и планшеты рассыпались по мостовой.

Дома села за упрощенный вариант, как посоветовал Еремеев, с уверенностью, что это будет последний…

20. Купидон.

– Вот, давно бы так! – сжалился над ней сегодня Юра. – Сделай, как велят, – и, собираясь уходить, ответил на вопросительный взгляд жены:

– Закончу в фонде эскизы, приду пораньше,…сегодня хоккей. От росписи Госбанка я отказался.

– А кто Госбанк делать будет? Реставраторы?

– Не моя забота. Хотя бы тот же Чуркин. Что я пёс – битых уток в зубах таскать? Скажи спасибо, что я сам не влез в это сомнительное дело.

– Так пускай мастер Додин реставраторам позвонит.

– Что он враг себе? …Скорей уж ты иди к ним.

– Пойдем вместе.

– Чтоб меня идиотом считали?

– А разве тебя уже не считают таковым, раз ты отказался от Госбанка?

– Тут есть нюанс. Я отказался от него в пользу более выгодного, ради росписей твоего «Марса-Космоса».

– Юр?! …Самой что ли к реставраторам идти?

– Вдвоем чего там делать? Где их найти, знаешь?

Реставраторы помещались в здании заброшенной церкви. В громадном зале, залитом голубым сиянием дневных ламп, расплылись под сводами меж колонн, как лодки по озеру, чертёжные столы. На стенах развешены, как после потопа, фотографии руин великолепных соборов, зданий классицизма, барокко, архитектурные детали резных украшений карнизных досок, обломки наличников, чугунное литье.

«Тише плыть – надежней выплыть!» – можно было написать на девизе реставраторов. Здание Госбанка они знали прекрасно, разбуди их даже в внеземной цивилизации:

– Мы сейчас завалены работой, но этот объект наш. От него не откажемся ни в коем случае. Однако сроков пока никаких дать не можем.

Подошел человек с задорно вьющимися поседевшими кудряшками, похожий на постаревшего купидона. Радостное благоволение к людям валило от него, как банный пар. Узнал цель прихода Ветловой.

– Завтра же пойду в отдел культуры! – От него и вымытых его кудрей повалил такой густой пар чистоты помыслов и доверия к людям, что усомниться в успехе дела было невозможно. Это была известная личность Днепровский Михаил Михайлович главный архитектор реставрационных мастерских:

– Знаете, какая наша хрустальная мечта? – даже не выяснив, что за человек стоит перед ним, слепо обожествляя всех подряд сквозь призму своей возлюбленой архитектуры. – Заинтересовать вас?

– Попробуйте.

– Создать из Золотаревского дома, где сейчас Краеведческий музей, памятник русской культуры. На нынешние дни интерьеры там раздроблены, росписи замазаны, полузакрыты. Так обстоят дела. Но, не боюсь предсказывать, это будет уникальный музей русской культуры начала девятнадцатого века!

Вера смутилась его горячности, понимая, что точно так же купидон выкладывался бы любому с улицы, пронзая стрелами любви к зодчеству.

– Ах, как давно я мечтаю об этом музее. В нём всеми красками засверкала бы прекрасная мебель, посуда, бронза, блекнущая сейчас в сумбурной экспозиции Краеведческого музея.

– Михаил Михайлович, кто нам этот дом отдаст?! – заметил человек, сидящий под нимбом дневной лампы в дальнем углу храма.

– Поживем, увидим. Такой музей должен стать делом общерусским, слишком мало у нас памятников, подобных Золотаревскому дому! И совсем нет музеев русской культуры в целом, – синтеза искусств. От нашего общего решения интерьеров пойдет мощная энергетика на всю нацию. Вот какие у нас грандиозные и заманчивые планы. Нам нужны люди преданные. А вы, кстати, не хотели бы у нас работать?

– У меня своё дело пока не сделано, – прикладывая к разгоревшимся щекам тыльную сторону холодных пальцев.

Ветлова ещё надеялась не в девятнадцатый век вернуться, а продвигать своё «общее решение» тяжелым составом с людьми дальше. И постаралась уйти таким образом, как идут из храма, чтобы не разумели её «нет», будто она повернулась к девятнадцатому веку спиной.

Ветлова вышла на улицу и подумала, ах, если бы пар открытости и чистоты помыслов валил также и от фондовских художников, то лукавое смиренномудрие испарилось бы само собой.

21. О вредности характера и о преступных мыслях.

Сегодня Юра пришел рано, принес колбасы, булок. Деловой, предприимчивый, развернул эскизы витража для киноконцертного зала «Космос», чтобы посоветоваться с женой. И если надо, чуть доработать перед советом, не предполагая, как серьёзно она была против этой раскраске по стеклу.

И все, которые пришли с Юрой, стали извиняться перед ней, которым нужно, «если не затруднит», четыре чистеньких стаканчика.

Протянула на подносе небольшие хрустальные рюмочки:

– Для водки, – пояснила она, всё ещё под впечатлением официанта из ресторана «Ока».

– Кыска, иди хоть эскизы оцени. Выпей заодно с коллективом! Остограмься.

– Как у вас идёт дело с музыкальной школой? – Филипп подошёл заглянуть через её плечо на чертежи. – Покладистый заказчик?

– Ничего, – ответила уклончиво, продолжая скрипеть колесиками рейки.

Вслед за Юрой и его компанией пришла Юрина мать. Открыв дверь своим ключом, решительно поставила на скамейку в кухне полведра меда, повязанного марлей. Проверила в холодильнике свертки и что-то увесистое положила в морозилку.

– Ма, привет! – Юра сунулся в ведро. Это что, помощь арабским странам?! Ложку дегтя туда не влила?

– … Другим словам разучился уже? – отмолчавшись, ответила мать. – Мясо в холодильник вам положила. Какие-то ошмётья там лежат. Есть вам нечего. Всё по ресторанам ходите! Нет, чтоб за мясом в очереди постоять.

Сима прошла в большую комнату, села в кресло и начала ко всему приглядываться, – ревизия всевидящего ока ревнивой и любящей матери!

– Библиотека, а не гостиная зала, – высказалась, наконец, Серафима Яковлевна, оценив привезенную мебель.

Чувство нелепой вины стало беспокоить Ветлову.

– Если бы у тебя был в семье лад, я бы к вам не ходила. Без тебя проживём. А сына в обиду не дадим. Он и художник, и заработать может, и фото у него как картины. По столярке – золотые руки, на музыкальном инструменте сыграть горазд. Разве мы с отцом должны теперь отказаться от сына и не любить его, раз он на тебе женился?!