Теме нашей русской манеры восприятия окружающего мира, основанной на нашем характере и привычках, объединенных в модное слово «менталитет» и результатах ее влияния на общий человеческий климат там, где собирается больше двух представителей нашего народа, должна быть посвящена отдельная глава, а лучше – целая книга. В нашей истории это будет параллельная линия с некоторыми вынужденными остановками. Но исключительно – для озвучивания фактов, а не для анализа, ибо я не психолог, чтобы копаться в глубинах русской души, расцвеченной всевозможными цветовыми гаммами в зависимости от количества выпитой водяры, которая и вкуса-то своего не имеет.

Единственное, что я понял за время выполнения написанной кем-то для меня жизненной программы, первая часть которой включала в себя период сумрака развивающейся алкогольной зависимости, а вторая – просветления благодаря мудрому влиянию большого босса, это то, что трезвый постсоветский человек даст фору представителю любой нации. Но только фора теряет весь свой смысл с первым послеобеденным стаканом, поднятым с пожеланием всего хорошего другим представителям рода человеческого, после чего мы сами опускаем перед собой шторку сумрака. И дальше – только пьяная, бесперспективная и безавторитетная пустота.

Конечно, это – только мое субъективное мнение. И хотя доказательств в его поддержку у меня полно, даже мои родные чада слушают меня вполуха и вполмозга, а второй его половиной продолжают делать старые как мир ошибки. Вопрос «что делать?» остается без единого ответа, но зато с кучей неэффективных рекомендаций, поэтому от нравоучений перехожу к простому изложению событий.

6.

Надо сказать, что на дальнейшие события мы практически никак не влияли, а как бы наблюдали за ними со стороны. Мы оказались в структуре одной из влиятельнейших и богатейших компаний в стране, нам выделили свою нишу – это приблизительно как поставить в гараж купленный грузовик вместе с шофером. И поэтому все наши усилия по созданию для себя какого-то особого статуса выглядели как-то неуместно.

В стране не было касты моряков, вот и на нас не обращали особого внимания, и все наши геройства уходили в виде сухих фактов на пыльные полки истории. Все окружающие нас люди очень трепетно относились к своей жизни, в их понимании она должна проходить сытно, размеренно, без всяких напряжений и рисков, в окружении детей. Мы для них были непонятны, а потому настораживали. Испанское слово «маньяна» («завтра»), с помощью которого не отказывают, но откладывают решения на неопределенный срок, стало частым ответом на наши порывы что-то изменить или построить вне программы, по которой они жили местные жители.

Наша жизнь, словно горящая то ли демоническим, то ли святым огнем, с ее множеством лишних законов, ограничений, обязанностей и долгов непонятно перед кем (вот ведь ужас!) резко отличалась от спокойного течения дней с незыблемым и трепетным сохранением своего «я» у гвинейцев.

На этом фоне только хозяин компании Маноло выделялся подобной, обжигающей всех находящихся рядом манерой жизни. Он был испанцем и в различных спорах частенько заменял ответ «маньяна» на более конструктивное «ОК».

Конечно, он тоже понимал нас не до конца. Например, когда нам привели новых членов экипажа, капитан с помощью местного переводчика, когда-то учившегося в Союзе, начал сам оценивать и отбирать претендентов. Но наблюдавший за всем этим индус, специально присланный из офиса компании, сказал, что маньяна эти люди, может быть, и не подойдут, но поскольку они уже отобраны сеньором ХЕФЕ, то пусть пока поработают.

Последовавший затем взрыв эмоций кэпа, который бы не понял единоличный командантеМаноло, погасил вовремя появившийся большой босс.

– Вы что же, – спросил он, – хотите вообще остаться без помощников? Берите кого прислали, а они внутри потом сами разберутся, кто вам подходит, а кто – нет. Для контроля за всем, что происходит и будет происходить к вам приставлены индусы, свои пожелания доводите до них, а они принесут вам ответ начальства.

В структуре компании все было распределено до мелочей, каждый знал, чем конкретно он должен заниматься, и поэтому наша, казалось бы, ценная универсальность им не нравилась и не приветствовалась. Для нас очертили мелом круг и попросили за него не переступать.

Единственным непререкаемым авторитетом для нас был большой босс. Пообщавшись с ним, я очень хорошо усвоил, что радикальными средствами авторитет не заработать. Только демократическим путем, уважая многочисленные «Я». Нужно учиться быть гибким, терпимым и максимально убедительным в своей настойчивости – даже если на сто процентов убежден, что твоя правда лучше, чем другая. Криком и матом ничего не добьешься и свою тактику не внедришь и не отстоишь. А именно так и попытался вести себя капитан.

Уж очень болезненно он переносил присутствие местных специалистов. Особенно когда нам объявляли, что из офиса прибыл очередной механик, присланный сеньором Маноло. В понимании капитана, человек, просто поднявший с земли упавший гаечный ключ, автоматически приобретает в этом регионе статус механика, а уж тот, кто постоял на палубе парохода, вообще становится механиком судовым. Мало кто знает, что отличает судового механика от обычного, и я, не вдаваясь в подробности, просто скажу, что и сейчас разделяю точку зрения нашего капитана, да простит меня Великая Африка.

Ведь что не дает этому континенту рвануть вперед? Отсутствие собственных настоящих технических кадров. Именно настоящих, хочу подчеркнуть это особо. Они учатся всему, но только не логическому техническому процессу – будь то эксплуатация или ремонт. В основном, ребята думают, что машина едет сама, знай только заливай вовремя бензин. Тот, кто открыл капот и узнал, что свечки ставятся не только в церкви, уже механик, и таких механиков полным-полно, а потому полным-полно и металлолома. Во дворах, на дорогах – повсюду стоят автомобили и трактора, а сколько их навсегда припарковано в джунглях!

Но вот с капитанами и штурманами здесь настоящая осечка. Их нет. Ну разве что кроме капитанов лодок-каюк, но те, как правило, не любят заявлять о себе громко. Что делают местные? Сперва пытаются, стоя у тебя за спиной, запомнить, как и что нажимать и куда крутить. На первый взгляд несложно, движения в принципе одни и те же – но это если не учитывать разнообразия экстремальных ситуаций. Но кто хочет думать о плохом!

В общем, уже через некоторое время начинают потихоньку поскуливать, что, мол, уже и сами капитанить могут, и даже на железном пароходе. Но это – до первого экстремального случая, будь то штормовая швартовка или, что посерьезнее, посадка на мель. Потом начинаются всхлипы и сопли с объяснениями, что все от лукавого. Ну так вот получилось. Но сами при этом никогда не виноваты. Нужно спасать свое огромное «Я», а потому и валят все на бога, погоду и иностранцев, то есть на нас.

Но все эти выводы придут ко мне потом – вместе с набитыми шишками и порванными нервами, которые не восстанавливаются в прежнем нежном виде, а становятся грубыми и крепкими, как бревна с красного дерева, брошенные в воду.

Так что порвав кучу нервов с подбором команды и окончательно убедившись в том, что рассчитывать ни на кого и ни в чем нельзя, мы, как говорится, занялись практикой. Первый рейс в Камерун был пробный: нам предстояло выяснить курсы, места якорных стоянок, проходы по рекам, места швартовок у причалов.

Это был трудный рейс. Подробных карт этого района у нас не было, только старые советские большого масштаба. Капитан с помощником рисовали самодельные карты, наносили на них поворотные буи, глубины и фарватеры проходов.

Для налаживания связей и представления нового судна-транспорта с нами пошли два доверенных лица руководства компании. После трудного, но, в принципе, вполне рядового рейса эти ребята-индусы изменили свое поначалу слегка высокомерное к нам отношение, и даже много лет спустя, уже став директорами, общались с нами очень приветливо. Они поняли, что уважать надо не только тех, кто считает деньги в чистом прохладном офисе, но и тех, кто эти деньги добывает. А как мы их добываем, думаю, они почувствовали и телом, и душой. По возвращению на них было просто страшно смотреть.