Как всегда, поцеловав на прощание ей руку, Николай отошел на несколько шагов и вдруг окрикнул ее снова:
– Вера Анатольевна! Чуть не забыл! Вот, возьмите, ватрушки, еще теплые, к чаю, – высокий и нескладный мужчина достал из-за пазухи сверток и протянул его миниатюрной женщине.
– И правда, теплые! – удивилась Вера. – Откуда это? Спасибо Вам!
Когда Николай быстрым армейским шагом шел к остановке, Верочка добралась, наконец, до своей кухни, поставила чайник и первым делом вымыла фрукты. Они и правда оказались чудесными, будто из детской книжки: твердые зеленые яблоки с красным бочком и сочные медовые груши. Хозяйка разложила их в плетеные корзинки, потом выпила чай с одной из ватрушек и начала готовить ужин. Ушла грусть и дневные огорчения, Олина тревога и чудовищная усталость. Она включила музыку и открыла окно. Золотой листопад уже подходил к концу, бездонное небо опустело, чистый бодрый воздух ворвался на кухню, и она увидела, как поредели деревья во дворе и как под фонарем бродит соседка со своим пекинесом, пристраивающимся то к одному, то к другому дереву. Эти простые незатейливые жизненные моменты сделали ее такой счастливой, такой благодарной за все. Ей захотелось позвонить Николаю и поблагодарить за фрукты, поделиться своим настроением с тем, кто забрал ее усталость, но природная скромность остановила ее. Не хотелось, чтобы он увидел в ней немолодую экзальтированную особу. А он был бы очень рад услышать ее голос, потому что сам, вспоминая свои слова, корил себя за неловкость и нерешительность.
Какой все-таки чудесный получился вечер!
Глава 15
«Астролог» был прав: все, что дорого Верочке, хранилось в детстве в безукоризненном порядке, даже старые любительские фотографии, сделанные в школьные годы, не говоря уже о тех мелочах, что были связаны с взрослением сына. В плетеном сундучке она держала камушки и ракушки, которые они привозили с моря, старые детские книги, надеясь передать их внукам, крестильный набор Макса, пару чепчиков, комбинезон с желтым зайцем, зеленый свитер с улыбающимся жирафом, первые пинетки и любимые игрушки сына. Среди старых школьных фотографий она наткнулась на ту, где они с Маринкой стояли вдвоем, в классе у Ирины Ивановны, улыбающиеся и крепко держащиеся за руки. Даты на оборотной стороне не было, но Вера знала – это седьмой класс. Тот самый Саша, с которым она по-соседски обменивалась книгами, в то время всерьез увлекался фотоделом. Он оборудовал крошечную ванную комнату под лабораторию, там и проявлял пленки, печатал фотографии вопреки запретам матери. Она сердилась, требовала освободить помещение: у нее были дела поважнее, чем мальчишеское баловство. Так она говорила Верочкиной маме, забежав так, по-соседски на несколько минут и засидевшись на пару часов, пока уставший и хмурый не возвращался домой отец, прервав их женское щебетание, не сказав при этом ни единого слова.
Саша накануне праздничного дня притащил в класс треногу, протянул через все помещение провод, повесил лампу и долго настраивал свет. Девчонки уже устали позировать и не верили в то, что птичка, в конце концов, вылетит из старого фотоаппарата, но Сашка убеждал всех, что все обязательно получится. Маринка и Вера, проявив чудеса долготерпения, все же дождались своей очереди. После уроков взволнованные и нарядные, они прибежали в школу переодевшись. Марина щеголяла в новой клетчатой рубашке и индийских джинсах, устав от воланов и девичьих платьев, в которые наряжала ее мать. Верочка была в синем сарафане с вышивкой. Справа на груди красовалось солнце, окруженное цветами, и такое же ярко-желтое светило, улыбающееся и вполне живое, было на расклешенной юбке слева. Историю этого сарафана Вера не помнила. Наверняка, мама достала где-то по знакомству, из-под полы, и сделала этим дочь очень счастливой. Ни у кого больше такого сарафана не было. Он ей очень шел. На юбке сбоку прятались боковые карманы, и Вера, позируя, спрятала одну руку в карман, другую доверила подруге. Нижняя губа поджата, на лице неестественная улыбка уставшей девочки, примерявшей во время ожидания улыбки и позы разного рода. Как всегда, на фотографии была запечатлена самая неудачная из всех возможных улыбок. Все, конечно же, от смущения. Вспомнилось, как долго она ждала эту фотокарточку, как была ей рада, хотя и слегка разочарована. Кто же знал, что она так глупо подожмет губу и некрасиво улыбнется?
Маруся же светилась от счастья, невзирая на все и демонстрируя два ряда зубов, с которыми устал бороться врач из городской поликлиники. Пластинки, установленные ортодонтом, не выдерживали противостояния с сушками и бубликами, зубы постоянно болели из-за конфет и сладостей. Пластинки терялись, ломались, их устанавливали вновь, заменяли новыми, которые тоже приходили в негодность. Мама, уставшая отпрашиваться с работы и сопровождать дочь в поликлинику, в конце концов, капитулировала: пусть будут такие, как есть. Мы же как-то выжили без этих диковинных устройств и ничего – зубы не кривые. Перерастет, и все выпрямится. В общем, ничто не могло лишить Маринку ее вечного оптимизма, даже неровные зубы. Вера эту фотографию любила, потому что таких, отражающих повседневную жизнь, тогда было очень мало. В основном, их делали по важным случаям: в связи с получением паспорта, комсомольского билета, с окончанием школы или во время бракосочетания. Могла, конечно, семья зайти просто так в фотоателье и сделать фотографию, но происходило это крайне редко.
На этом черно-белом снимке видна школьная доска с химическими формулами, сдвинутые парты, цветы на подоконниках, стол Ирины Ивановны и, кажется, ощущался даже запах мастики, которой натирали пол. Еще в Верочкином альбоме сохранилось несколько общих фотографий, сделанных во время школьных экскурсий и субботников – вот, пожалуй, и весь школьный архив.
На другой фотографии, сделанной учителем физкультуры рядом с музеем Ленина, ребят собралось так много, что Вера узнала себя только потому, что знала, в чем была одета. Нечеткий снимок лишил всех лиц. Можно было угадать некоторых по знакомым силуэтам. На этот раз рядом с Верой стояла Света. Это она помнила хорошо, Марина в тот день болела и на экскурсию с ними не поехала. Длинные волосы Светы, всегда заплетенные в косы, и синева глаз всегда привлекали мужское внимание. В классе почти никто не знал подробности ее семейной жизни. Казалось, только Вера и была посвящена, да и то не сразу, а уже в старших классах.
Света была полной противоположностью упитанной и щекастой Марине. Стройная, бледная, голубоглазая и темноволосая девочка была очень заметной. Обе девочки любили Веру и не очень ладили между собой. Каждая хотела дружить с любимой подругой наедине, вдвоем. Вера разрывалась от этого раздвоения. Если случалось им куда-то пойти втроем, каждая из подружек замыкалась в себе, отвечала коротко и неохотно, вяло поддерживая разговор, а Верочка мучилась, потому что не знала, как справиться с этим напряжением и как развернуть их лицом друг к другу. Маринка Веру делить ни с кем не собиралась: это пирожное она хотела съесть сама. Обе девочки ей нравились, каждая по-своему, и она не понимала, почему бы им не дружить втроем. Вместе они могли бы образовать совершенство: неугасающий оптимизм одной, сияющая доброта другой и самостоятельность, сдержанность третьей. Света еще унаследовала от бабушки одаренность женских рук и могла шить, мастерить и готовить то, что девочкам и не снилось. Но пока Марина и Света имели свои секреты, и Вера была доверенным лицом для каждой и хранила их в тайне.
Со Светой они стали общаться лет пять назад, и очень тепло приняли друг друга, повзрослевших и изменившихся. Редко созваниваясь, они отправляли друг другу электронные письма или голосовые сообщения. Света на встречу приехать не сможет, предупредила сразу. Сложное материальное положение. Два сына одновременно закончили школу и поступили в университет. Их обучение стоит немало, и Света не может себе позволить такой дорогостоящей поездки. Марина с облегчением вздохнула, Вера это почувствовала даже по телефону. И все-таки глупая ситуация: не видеться столько лет и хранить в себе какие-то детские обиды и раздражение.
