После короткого замужества, закончившегося таким нелепо-водевильным образом, родители, в особенности мама, не смогли отказать себе в удовольствии высказать привычные в таком случае фразы:
– А мы говорили!..
– Ты же видела: он несерьезный.
– А чего ты ждала, если он был мастер только бренчать на гитаре? Отец, который думал, что младенец сам попросит его накормить?!?
Финалом был, конечно, отцовский приговор, не подлежавший обжалованию. Верочка даже видела, как отец высказался в несвойственном ему стиле после уговоров матери.
– Ты, дочка, теперь мать – и занимайся сыном. Экспериментов достаточно. О личной жизни забудь, пока он не вырастет. Мы, конечно, поможем, но это твой сын, а мы всего лишь бабушка и дедушка.
Все эти слова были совершенно бесполезными. Верочка, потрясенная своим новым положением и мужниным предательством, окунулась в воспитание сына с большой радостью, и думать не думала о новых отношениях. Чувствовала, что не имеет на это право перед растущим сыном, а главное – смотрела на всех мужчин с недоверием. На долгие годы единственным и самым близким мужчиной в ее жизни стал Максим. Так случилось бы и без отцовского предупреждения.
Маленький сын был, безусловно, самой большой жизненной удачей Верочки. С ним ей жилось все лучше и интереснее, с каждым прожитым днем, месяцем и годом. В их мирное существование и взросление мог ворваться серый хомячок или волнистый попугайчик, дети друзей и знакомых, двойка или победа на спортивных соревнованиях, но главным была симфония огромного материнского счастья, дивное тепло и телесный уют, которого хватало на всех пригретых четвероногих и хвостатых. Благодаря Максиму Верочка вновь прочитала сказки своего детства и нашла в них новый, прежде упущенный смысл. Они вдвоем, тесно прижавшись друг к другу и укрывшись одеялом, могли часами слушать любимые пластинки. «Бременские музыканты» с прекрасными песнями Олега Анофриева, «Крошечку-Хаврошечку» и «Дюймовочку» можно было слушать бесконечно. Это уже потом, когда сын вырос, Вера наткнулась на интересную статью какого-то заморского психолога, утверждавшего, что программа будущего зависит от того, какую сказку ребенок любил в раннем детстве. Спорное, конечно, но во многом интересное предположение – что только не влияет на нас в детстве? Теория, однако, Верочку заинтересовала, и она стала переспрашивать друзей и знакомых, пытаясь проверить ее подлинность. Выходит, сказку о трудолюбивой Хаврошечке и о жертвенной любви Элизы из «Диких лебедей» Андерсена трудолюбивая Верочка любила неспроста? Максим, например, мог слушать «Оловянного солдатика» до бесконечности и вырос настоящим мужчиной, стойким и несгибаемым. Старый знакомый и в прошлом коллега, узнав о теории психолога, с улыбкой скептично подметил:
– Ну, а я больше всего любил те сказки, где главным героем был Иванушка-дурачок. И что же вы после этого обо мне скажете?
– Это очень просто, – будто не заметив подвоха, быстро отреагировала Верочка. – Вы всю жизнь ищете себя, проходя через множество препятствий, но ведь Иванушка всегда, в конце концов, оказывается умнее других!
– Можете вы, Вера Анатольевна, все так преподнести, что я и сам себя начинаю уважать. Сам себе завидую, – отшучивался Николай.
Два друга, неестественно ярко-красного цвета, длинноногий и короткошерстный щенок Чип, в белой шапочке, будто работник супермаркета или кафе, и коричнево-белый Питрик с длинными черными ушками и красивым ошейником, украшенным красным сердечком, жили с Максимом долго, лет до двенадцати. Да и потом, повзрослевший хозяин, если и готов был расстаться с другими игрушками в пользу соседских детей, то только не с Чипом и Питриком. Они спали с ним на одной кровати по очереди, вечерами устраивалась ссора среди игрушек, чья же сегодня очередь спать с Максимом. К Чипу мог присоединиться ленивый пес с высунутым языком по кличке Лежебока или львенок, похожий на героя известного мультфильма. Назавтра друзей выбирал себе Питрик. Первоклассник Максим, входя домой с плохой отметкой, у порога шепотом уговаривал маму: «Ты только Чипу и Питрику не говори, ладно?».
Прекрасно понимая, что похода в филармонию не избежать, маленький сын просил только одного: не брать его на концерт симфонического оркестра. Такие испытания пережить было нелегко.
– Мамочка, а я знаю! Музыку к балету «Щелкунчик» написал твой любимый Чуковский!
– Нет, сынок. Чуковский – это автор «Айболита» и «Телефона», а Чайковский – это великий композитор.
– Какая разница, мам! Все равно об этом никто, кроме тебя, не знает. – Счастливая мама, сквозь радугу, которая расплывалась на ее ресницах от слез, смотрела на светлую голову сына, умного, быстрого, улыбчивого, и боялась одного – что умрет от любви и счастья, не доживет до его совершеннолетия.
Динозавры были еще одной привязанностью мальчика. «Я буду палеонтологом!» – заявил девятилетний сын. И в их квартире поселились тираннозавры, ихтиозавры и другие их сородичи. Верочка покупала энциклопедии, смотрела с сыном бесконечные документальные фильмы, всячески разделяла с ним его интересы. Летающие тарелки и прочие паранормальные явления были вторым увлечением сына. В этом он определенно пошел в мать: все загадочное и чудесное одновременно и влекло, и пугало, и неудержимо влекло Веру еще в юности. Но вскоре она успокоилась, потому что нашла для себя единственное оправдание всем возможным чудесам. Бог был с ней ежечасно – в скрипе половиц, в хрустящей белой скатерти, в букете полевых цветов, в интересной книге, в музыке Баха и Моцарта, в кудрявом облаке за окном, в голубых глазах пришедшей в гости кошки, в земной и загробной жизни ушедших родственников, в каждом приглашенном на обед госте – дышал и жил Бог, такой же естественный и живой, как растущий за окном тополь. И тогда, когда Верочка это поняла, стало хорошо не только ей одной, но и всем, кто оказывался с ней рядом: и взрослым, и детям, и волнистому попугайчику, живущему в клетке, и всем больным душам, тянувшимся к ней за советом. После них она, правда, опустошалась и уставала, но именно этот живой и сильный свет, вполне ощутимое тепло для многих ассоциировалось именно с ней, с Верочкой.
Семилетний сын не на шутку увлекался пением. Намывая посуду, он развлекался тем, что подпевал любимым детским песням. Но слышал он иногда совсем не то, что исполняли другие:
А облака – белокрылые лошадки,
А облака – что вы мчитесь без оглядки?
Не смотрите вы, пожалуйста «злых собак» («свысока»),
А по небу прокатите нас, облака!..
Чунга-чанга, синий «небосклоп» («небосклон»),
Чунга-чанга, лето круглый год!..
Вечерами лет до десяти Максим все еще просил:
– Мамочка, а можно я с тобой полежу?
– Конечно, сынок! – и они, тесно обнявшись, были счастливы, потому что были друг у друга самыми близкими людьми. Папа, наведывавшийся два раза в месяц, был не в счет. Маленький сын его поначалу очень ждал, а потом перестал верить его обещаниям и намеренно нагружал себя делами и школьными заботами, когда отец обещал его забрать. Если этого не происходило, маленький мужчина делал вид, что совсем этого не заметил. Он не откликался ни словом, ни огорчением на то, что взрослый человек опять нарушил данное сыну слово. Повзрослев, он говорил так:
– Папа обещал позвонить, но, конечно, этого не сделает.
И Вера благодарила Бога за то, что расставание произошло так быстро, и та разлучница, чье лицо в спешке и потрясении она так и не заметила, перестала обретать в ее воображении прекрасные черты, а со временем и исчезла вовсе.
Годам к четырнадцати Вера стала замечать, как сын отстраняется от нее, все больше погружается в свою собственную жизнь. В ней даже такой прекрасной маме места уже не было. И она боялась все испортить, отмалчиваясь и уважая право сына на личную жизнь. Они старались все также, время от времени, выезжать на выходные загород, ходить в кино и на выставки, но если Макс начинал разговор о собственных планах, Вера не распекала его за то, что он лишает ее своей компании. Она понимала: привычный уклад их жизни вдвоем скоро будет неизбежно нарушен.
