Однажды, в теплый майский день, когда мохнатые кусты бурно разрослись у дедушкиного дома, его не стало. Чистый и ухоженный садик, хранитель всех дедушкиных устоев, остался на попечении Веры и ее сына. Листва, солнечная и сочная, была недавно обильно полита весенним дождиком; грубые скамьи и сколоченный дедушкой стол остались вечной памятью о хорошем человеке. Мама и сын переехали в дедушкину квартиру на сороковой день после его ухода, и первое время Верочке было очень тяжело и сиротливо, потому что теперь некому было пожаловаться на сбитые коленки, недолгое замужество, вечно ссорящихся родителей и на свое разбитое сердце. Никто теперь не скажет ей, что любит больше жизни.
Дедушка, как и его супруга, ушел от внезапного сердечного приступа. Было ему неполных восемьдесят лет. Еще утром строил планы и бодро говорил с внучкой по телефону, а днем сам успел вызвать себе скорую помощь. Верочка летела через весь город и была уверена, что все наладится: дедушка был крепким и никогда ни на что не жаловался, даже не обращался в поликлинику. Когда Вера вошла, врач, немолодой и очень уравновешенный человек, уже сделал несколько уколов и, склонившись над диваном, что-то говорил больному. Верочке в коридоре, плотно притворив дверь, он посоветовал быть готовой ко всему: «Я, конечно, могу помочь ему протянуть еще несколько часов, но это бесполезно. Ранения, нездоровое сердце, а главное – возраст». Внучка, слыша слова доктора, мало вслушивалась в то, что он говорит. Требовала делать все, что возможно, сдаваться не собиралась. Верила в чудо. А кто в него не поверит, когда перед тобой лежит родной и такой беспомощный человек? Собрались родные, приехала еще одна «неотложка», оснащенная другим оборудованием, но в больницу дедушку почему-то не брали. Он лежал бледный и тихо так, едва шевеля губами, говорил: «Не надо больше уколов… больно… отпусти меня, Верочка… переезжай сюда с сыном… живи хорошо, радуйся жизни, благодари за все, а я всегда буду рядом».
Похороны она помнила плохо, как во сне. Была у нее такая способность, защитная реакция – блокировать плохие воспоминания. Ждали, когда прилетит младший брат дедушки из Калининграда. Сестра ответила телеграммой с соболезнованиями, но не приехала: она всегда жила уединенно, слыла отшельницей, хотя жила не в тайге, а где-то недалеко от Москвы, в городе с музыкальным названием Рошаль (маленькой Верочке виделся в этом рояль). Три дня дедушка еще провел дома, но это был уже не он. Спокойное, красивое, волевое лицо сильного человека, будто восковое, напоминало деда лишь отчасти. Приходили его друзья-ветераны, налетели с соболезнованиями мамины и папины коллеги, старые соседи. Чужие лица внучку раздражали: почему они здесь, к чему эти слезы? Все казалось ей неестественным. Испуганного десятилетнего Максима отправили к Верочкиной приятельнице, и он не видел, как дедушкин брат Никита с женой Машей, потные и, как всегда, румяные, влетели как раз в тот момент, когда тело выносили из дома. Так и стоит в глазах эта картина: едва протиснувшись сквозь толпу людей, утирающий слезы Никита бросает чемодан и присоединяется к похоронной процессии. Баба Маша, тяжело перенесшая перелет, на кладбище не поехала и осталась помогать накрывать на стол. Людей было так много, что Верочка и не знала, откуда они взялись. Играл оркестр, впереди на красной бархатной подушечке несли дедушкины боевые награды, ордена и медали. Верочка вдруг подумала, что, имея десятилетнего сына, она никогда не думала о дедушке как о немощном старике, чей конец уже близок… Что значит «я всегда буду с тобой» она узнала много позже, но и этому придет свой черед.
Вдвоем без родителей они зажили лучше всех. В летние дни из окна пахло жирным, сытым черноземом и свежей травой. Слышали детский смех и громкий разговор соседок, но Верочка ничего этого не замечала: она, наконец, обрела свой дом и могла насладиться тишиной, любимой музыкой, и не было никакой нужды по воскресеньям уходить с сыном на весь день из дома. Максим стал чаще приглашать друзей. Они запирались в комнате и слушали свою музыку. Мама в комнату к сыну всегда входила со стуком, с чаем и бутербродами, приглашала мальчишек на ужин. Они уважительно вставали, забирали поднос, благодарили за еду и год от года становились все мужественнее. Их уже было неловко называть по-детски, теребить их вихрастые головы. Стало нельзя над ними подшучивать и говорить детские приятности: подростки превращались в мужчин. Сейчас в каких-то житейских ситуациях Верочка ощущала себя во многом младше и беспомощнее, чем ее повзрослевший сын.
Мастерица на выдумки, в разное время она наделяла сына множеством забавных, только им известных имен. Иногда они были связаны с героями прочитанных книг, часто – с разными вариантами его имени. Главная проблема стала заключаться в том, чтобы ненароком, обращаясь к сыну в присутствии чужих, не использовать то самое запрещенное домашнее имя. Если вдруг случалась осечка, неожиданный конфуз, Максим смотрел на мать с обидой и осуждением. Насупившись, он награждал ее таким взглядом, что Верочка поначалу ругала себя, а потом, видя, что сын замкнулся в себе на несколько дней, обижалась сама. Ну, подумаешь – вырвалось! Многие родители вообще не стесняются в выражениях, а ее оговорки только от большой любви и нежности.
И все-таки сейчас, в свои сорок пять, она жила так, как хотела сама. Возможно, на чей-то взгляд, тихо и не на полную мощь, но на огромном заряде и с большим вниманием к тому, что происходило в ее душе. Достойно и никого не стыдясь, с благодарностью наблюдая за взрослением сына, не упускала ничего важного: ни сменяющихся времен года, ни огненных осенних листьев, ни того, как живут рядом люди.
– Все! Уже пора домой! – сказала вслух Верочка и улыбнулась природе, встающему солнцу. Дневное светило раскололо всю свою энергию на миллионы маленьких солнц в каждом листочке, в каждой капельке росы, сверкающей алмазной россыпью. Стройная березка уже изрядно поредела и махала в такт легкому ветерку оставшейся листвой. Они, распределившись равномерно по всей кроне, шелестели бусами, будто танцующая цыганка в своем завораживающем энергичном танце. Оглядев весь этот взрыв осенних красок, женщина двинулась к дому, уважительно соглашаясь с тем, что это и есть, наверное, последний аккорд, нужный природе. Нет, не перед смертью!.. Перед отдыхом, который так нужен для начала нового круга жизни.
Глава 12
Через пару месяцев, когда все уже успели обсудить предстоящую встречу в Москве, по несколько раз согласившись и столько же раз отказавшись в силу многих только что открывшихся причин, Верочка все же решила ехать. Электронный билет, купленный сыном, лишил ее права на отступление. И правда: что она теряет? Погуляет по столичным улицам, сходит на выставку Врубеля в Третьяковской галерее, купит билеты в МХАТ и «Современник», увидится с друзьями детства и главное – отдохнет от привычной жизни. Ничего особенного от встречи с одноклассниками она не ждала. Хотелось бы, конечно, увидеть тех, с кем дружила в школьные годы, но Верочка, несмотря на пылкое воображение, иллюзий не питала, потому что знала: жизнь сильно меняет людей, и даже лучшие друзья, спустя годы, могут показаться друг другу чужими людьми. В конце концов, это всего лишь один вечер, яркая вспышка детства, попытка воскресить былые чувства, а потом все вернется на круги своя.
Кроме Маринки (Маруси, как ее называли в школе), регулярно появляющейся в ее жизни, Вера поддерживала отношения с двумя «мальчиками». Оба обзавелись семьями, закончили с военной карьерой и жили своей, непонятной для Веры, жизнью. Олег из хрупкого, застенчивого паренька превратился, судя по фотографиям, в крупного пузатого дядьку с широким обветренным лицом. «Настоящий полковник!» – не веря своим глазам, сказала Маруся. Он таковым и был, полковник в отставке. Воспитывал дочь от второго брака, жаловался, что она утонула в какой-то новой молодежной субкультуре, но «батя держит все под контролем». Будто это возможно – удержать поток юношеского бунтарского духа, живущего в вечной непримиримости с миром взрослых. Олег сейчас на правах пенсионера присматривал за дочкой, достраивал баньку и увлекался охотой и рыбалкой. Образ из детства никак не вязался с тем, что Вера видела на фотографии. Олег всегда громко и неуместно шутил, вспоминал школьную жизнь и рассказывал о себе. С супругой, как стало понятно, у них сложились особенно странные отношения. Она, так привыкшая за годы службы к его отсутствию, не могла принять то, что теперь он бывал дома часто, если не всегда, шумел и не отказывал себе в удовольствии выпить. Брак слегка пошатнулся, семейная лодка накренилась и едва не пошла ко дну, как вдруг возникла мысль о строительстве дачи и в дальнейшем – бани, так что в свободное от строительства и охоты время Олег редко наведывался в городскую квартиру. Себе, конечно, не изменял: травил байки, рассказывал сальные анекдоты, вставлял крепкое словцо. Но в разговоре с Верой он себя сдерживал, а вот в доверительной беседе с Маринкой говорил так, как привык, без цензуры.
