– Не думал, что у нее судороги могут быть, – сказал дядька. Выходит, и он, взрослый, не смог бы дать мне ответ. Я посмотрел на него, пытаясь разглядеть получше. На нем была кепка, похожая на картуз, козырек которой бросал тень на лицо, и у меня не выходило хорошенько рассмотреть его. Он был мужественным, большим, может, даже принцем, которого помотала жизнь.

Я подумал, а вдруг это он?

– А вы случайно не Илья?

– Олег.

Мое отчество было Ильич, но ни одного Ильи в окружении мамы я так и не видел за всю свою жизнь. Вот я и подумал, что раз ее кладут в больницу, то это самое благоприятное время, чтобы появиться перед своим сыном. Но так как он не был Ильей, то пускай катится на все четыре стороны.

Я растерялся, не понимал, что нужно делать, поэтому поднялся в нашу квартиру. Состояние мамы меня пугало, но я знал, что не должен беспокоиться особенно сильно, ведь ее уже забрали врачи, это самое главное. Сейчас я никак не мог ей помочь. Может быть, стоило сходить до тети Иры, но мы там уже были. Или я должен был позвонить бабе Тасе, но мне не хотелось с ней разговаривать. Поэтому я пошел на кухню, налил себе чай и стал макать в него сухарик. Главное – довести маму до больницы, я знал такое по фильмам, а там уже ей помогут, я мог расслабиться, но у меня не выходило. Чай был темным как лужа, и мне расхотелось его пить. Сухарики тоже не лезли в горло, поэтому я просто обмакивал их и облизывал.

Потом на кухню вышла баба Зина. Она стала жарить себе кабачки, периодически кидая на меня недовольные взгляды, будто если бы она отвернулась, я мог слизать ее кабачки со сковороды.

– И чего мы здесь сидим? Где мама? – наконец проворчала она, когда поняла, что взгляды ее бесполезны.

– В больнице она.

– Давно?

– Да только недавно, вот за полчаса до твоего прихода забрали.

Баба Зина молча выключила плиту и куда-то делась. Вскоре за мной пришла тетя Ира и забрала к себе.

Ночь я провел у нее дома, потом приехала бабушка. Прежде чем передать меня ей, тетя Ира сказала:

– Если вам сейчас тяжело, я могу присмотреть за Гришей пока. Мы с ним хорошо ладим.

Она была грустной женщиной все время, что я ее помнил, не только когда мама заболела. С ней все хорошо ладили, она не создавала конфликтов, а если кто-то другой провоцировал ее, она смотрела на обидчика своими оленьими грустными глазами, и агрессия растворялась сама собой. Мне тетя Ира нравилась, к тому же и самому не хотелось ее расстраивать, поэтому с ней я вел себя исключительно хорошо.

Мне думалось, а чего это моей бабушке тяжело? Я проблем не доставлял, за мной не надо было ухаживать. Ну готовить еду, но ведь она и для себя ее делала. Ей могло быть грустно из-за болезни своей дочери, но пока я ни разу не видел, чтобы она плакала. Может быть, баба Тася тоже болела, это казалось бы логичным и даже немного правильным, она же была старше моей мамы больше, чем на целую жизнь. Да и пусть бы болела, две беды в семье не случилось бы, а если одна должна была наступить, то лучше бы не с мамой.

Когда мы с бабой Тасей вошли в нашу комнату, я сразу побежал на мамину кровать, чтобы занять ее. Пускай она спит на моем месте, баба Тася привыкла забирать его у меня, и я капитулировал перед ее старостью, но за мамину постель я был готов бороться. Баба Тася ничего не сказала мне, потому что она вообще не отличалась особой разговорчивостью, но еще долгим тоскливым взглядом смотрела на мамину подушку.

Бабка и тетя Ира стали будто бы тоже лучшими подругами. Они часто перезванивались, иногда тетя Ира заходила к нам, приносила пирожки, а лично для меня леденцы. Они обе постоянно навещали маму и обсуждали ее. Меня к маме сначала не пускали, все говорили, что я схожу попозже, поэтому я продолжал кружить на велосипеде вокруг больницы. Я пытался подслушать их разговоры и замечал, какими тихими становились их голоса, когда в беседе эхом звучало зловещее слово «метастазы».

Однажды я все-таки увидел бабу Тасю по-настоящему грустной. Слезы лились у нее из глаз бесшумным ручьем, тетя Ира беспокойными руками отсчитывала капли корвалола.

– Не видит одним глазом почти, – провозгласила баба Тася.

– Может, это какой-то спазм, – неуверенно ответила тетя Ира.

Раньше бабы Таси дома как раз жила одноглазая кошка, и она представляла жалкое зрелище. А тут они говорили о моей маме, кошка давно умерла, и вряд ли бы баба Тася сейчас вдруг вспомнила о ней.

Тогда я твердо решил, что завтра поеду с ними в больницу. Словно прочитав мои мысли, тетя Ира сказала:

– Тома все-таки который день говорит привести Гришу с собой.

Баба Тася закивала.

На следующее утро я наврал, что после третьего урока у нас вневременный субботник перед холодами, который перенесли с выходных, потому что по прогнозам как раз тогда должен был выпасть первый снег. О нем я тоже наврал, так как понятия не имел, какая будет погода. С субботника меня якобы отпустили, поэтому я рано примчался домой, чтобы собраться в больницу. Мне хотелось взять из дома что-то для мамы, чтобы порадовать ее в палате. Я долго перебирал ее вещи, вспоминая, что она любила, и в итоге взял ее золотую медаль и рижские духи.

Отчего-то я ожидал, что мама будет в очках, раз у нее почти пропало зрение с одной стороны. Но ей почему-то не дали их, она лежала, прикрыв один глаз, а другой щурила совсем не своим жестом. То ли она успела исхудать еще больше, то ли в больничных стенах это казалось для меня заметнее. Руки ее казались тоньше моих.

Когда я зашел, она не стала подниматься, но довольно бодро постучала по стулу рядом с собой.

– Моя радость ко мне пришла. Как ты?

Мама никогда меня так не называла, может быть, только так давно, что я этого уже не помнил. Я пожал плечами, дело было вовсе не во мне.

– Мам, я уже так соскучился!

– И я соскучилась, Гришенька, так бы никогда тебя не отпускала бы, – она протянула ко мне руки, и я ее обнял. Мама казалась хрупкой и костистой, как птица. От нее странно пахло больницей, будто бы та пустила в внутрь свои корни. Хорошо, что я прихватил с собой ее духи. Я протянул ей флакон с медовой жидкостью, а за ней и медаль.

– Не французские, но мои любимые, – мама заулыбалась, – И моя победа.

Она повертела медальку в руках, а потом без лишнего сожаления вложила мне в руку.

– Это тоже тебе, сохрани ее, Гришенька.

Я не понимал, почему тоже, ведь она ничего больше не вручала. Мне было жутко, то, о чем все знали, думали, но не говорили вслух, стало доходить и до меня. Я посмотрел на мамин халат, казалось, что ее грудь осталась на месте. Операции не было, ведь иначе это бы прозвучало хотя бы раз в беседе тети Иры и бабы Таси.

Все время, что мне позволили остаться с мамой в больнице, она говорила, как она любит меня, рассказывала про свое детство и гладила по голове. Я сидел на стуле рядом, и ножки его постоянно скрипели, потому что я пытался податься к ней все ближе. Несколько раз медсестра говорила, что мне пора уходить, но мама меня отвоевывала. Но в конце концов мне все-таки пришлось проститься с ней. Когда я выходил из палаты, мама улыбалась.

Ночью я неподвижно лежал на маминой подушке, которая уже вся пропахла мной. У меня будто бы исчезли мысли из головы, но в то же время я не мог не только уснуть, но и закрыть глаза. Уже когда рассвело, мои мысли снова стали набирать обороты. Я подумал, а вдруг они ошибаются? Все, даже мама. Никакой это не рак, нет никаких метастазов, и даже судороги – это всего-навсего дрожь. Что-то там в груди – просто ее особенность, потеря зрения – это конъюнктивит, слабость и худоба – это от стресса, а анемия – это просто набор букв? Не могло же такое случиться с нами, я всегда был только с ней, бабка не вмешивалась в нашу жизнь особенно сильно, с тетей Ирой они просто вместе веселились, даже для них у нас не было достаточно места, не говоря уже о болезни. И ведь если это случилось с ней, значит, что-то должно было произойти и со мной.

Я хотел поделиться этими мыслями с бабкой, но она вставала ни свет ни заря и уже покинула комнату, когда я все это надумал. Обычно баба Тася готовила мне кашу и уходила гулять вокруг дома. В этом было что-то от умалишенности, но, может быть, так она поддерживала себя в физической форме и справлялась с рассветной тревожностью. Школу я собирался пропустить: мама санкционировала это решение, чтобы я пришел к ней снова. Мне нужно было дождаться бабу Тасю, чтобы позавтракать с ней, а потом дождаться одиннадцати, чтобы вместе отправиться в больницу.