– Вау, мой первый поцелуй такой же кровавый, как я себе представляла дефлорацию. Тоже кое-что первое, кстати, но более ожидаемое до крови.

– А?

– Судя по всему, ты только что победил врага и по зову предков пришел получить женщину в награду.

– Чего?

– Ты что, блин, не видишь, я нервничаю и несу чушь? Гриш, что с тобой случилось? Надеюсь, ты так с Борей подрался?

У соседей на батарее стояла консервная банка с бычками, в воздухе пахло дымом и сейчас, поэтому я мог закурить. Надя обернулась на дверь сзади, но ничего мне не сказала. Я потерял трезвость мыслей окончательно, у меня даже в висках стучало, и я все не мог врубиться, что она говорит. С Борей мы никогда серьезно не дрались, я не мог понять, чем вышло бы лучше, если бы это был он.

– Да дед это. Он такое про мою маму сказал.

– Дедовщина все-таки началась? Расскажи, Гриш.

– Вот если у нее были разные мужчины, это же не значит, что от этого у нее рак груди мог быть? Это же бред?

– Конечно, бред. Это же не венерическое заболевание. Я, наоборот, слышала, что у нерожавших старых дев это может вероятнее случиться. Но вообще рак точно не связан с этим, там же клеточная мутация, а не инфекция. Поверь мне, я самый умный человек в нашей школе.

Мне стало стыдно от своего вопроса. Не потому, что выставил себя глупо, а потому, что засомневался, будто дедовские слова – не полный бред.

На подбородке у Нади осталось красное пятнышко. Когда Надя заметила мой взгляд, она стерла его рукой. Все в голове спуталось, мне хотелось перевести тему, и в то же время было много вещей, которые мне нужно было сказать.

– Я тебя люблю, короче.

– Это потому что я могу развеять твои сомнения? Слушай, в биологии я не особо сильна, как в литературе или истории, но я могу прочитать побольше про рак и рассказать тебе. Или можем вместе поискать информацию, если ты мне не доверяешь.

Вот я не думал, что Надя переключает внимание хуже меня. Я ничего ей не ответил, стоял и рассматривал клеточки на ее рубашке. Если расфокусировать взгляд, они наслаивались одни на другие, и получалась такая бесконечно психоделичная картинка. Надя взяла у меня сигарету, сделала затяжку и отдала обратно.

– Мне это на самом деле жутко приятно. Стараюсь придумать шутку, чтобы разрядить атмосферу, но сама переживаю и не выходит. Да я давно жду, когда ты решишься, так что мне здорово, что ты меня любишь. Я, наверное, тоже, хотя я еще не определила для себя это понятие.

Надя прикоснулась губами к моей щеке, так, должно быть, мы и должны были целоваться в первый раз. Потом она над чем-то тихо засмеялась каким-то неестественным для себя образом, и я подумал, что возможно выгляжу как-то смешно.

– Тебе очень идет эта рубашка.

– Ага, старые протертые вещи не моего размера – это вообще мой конек. Тебе нужно обработать ссадины. И тебе, наверное, блин, больно. За всей нашей любовной драмой я забыла о милосердии! Пойдем, я намажу тебя зеленкой, папа будет не против, наоборот, поможет.

– Да мне особо не больно.

Мне хотелось, чтобы она меня погладила.

– Выбрасывай бычок, пойдем.

Надя затащила меня в квартиру. Ее отец дома ходил в растянутых трениках и точно такой же рубашке, как у Нади. Он испугался моего вида, будто бы у меня как минимум гвоздь из лица торчал, засуетился и стал беспорядочно выставлять все вещи из шкафчика в поисках зеленки. В итоге нашел бутылочку медицинского спирта, зачем-то несколько раз понюхал его и разлил по вате так, что с нее стекало на пол. Надя смотрела на меня, и я старался не корчиться, пока промокал себя ватой.

– Гриша, давай позвоним домой твоей бабушке, – серьезно и даже настойчиво сказал ее отец. Он не представлялся, но я знал, что Надино отчество Валерьевна. В голове у меня так и не сформировался образ, как называть его мысленно, он мог оказаться как Валерием, так и дядей Валерой, а скорее даже Валерием каким-то там.

– Так у меня не работает телефон, – вспомнил я свою прошлую ложь.

– Хорошо, то есть плохо, конечно. Ты можешь рассказать мне о своей проблеме. Ты встретил хулиганов или у тебя какие-то неприятности дома?

– Да, хулиганы, скорее, это ребята из моей школы, но из параллельного класса. Однажды мы с друзьями играли в мяч на их территории, как бы мы не знали, что они там все время ее занимают, и когда они попросили нас уйти, мы уже были слишком гордыми и не пошли, с этого все и началось…

Надя перебила меня.

– Это его дед-уголовник, пап. Гриша не хочет возвращаться домой сегодня, можно он у нас переночует? Предвещая твои опасения – на раскладушке на кухне, например.

От ее слов стало неудобно и мне и ее отцу. Мы оба почесали себе голову, может быть, поэтому я тоже понравился Наде. Она была прямолинейная с отцом, но с другой стороны, будь я с мамой, я наверняка бы тоже ничего от нее не таил.

– Да, конечно, но я считаю, мы все равно должны связаться с твоей семьей. Но если ты думаешь, что там тебе угрожает опасность, то мы обязаны сообщить в соответствующие инстанции.

– Да ничего, я сейчас домой пойду.

Я встал из-за стола. Конечно, я не собирался идти туда, я все еще мог объявиться у Бори, вряд ли бы его родители озаботились вопросом связи с моей бабушкой.

– Тогда я отведу тебя.

– Папа сейчас пытается принять взрослое осознанное решение. Ничего ты не собираешься домой, меня не провести. Пап, давай он останется у нас.

Ее бедный отец взялся за голову, нахмурился. Ему как учителю наверняка приходилось разбираться с детскими проблемами и раньше, но он, кажется, так и не свыкся с этой мыслью.

– Ладно, ребят. Гриша, сейчас поздно уже, я постелю тебе у нас. А завтра мы с тобой подумаем хорошенько, что делать.

Возможно, когда я стану взрослым, я окажусь таким же жалким и нерешительным, как он, потому что даже сейчас я не смог настоять на своем походе к Боре и сел обратно. Валерий какой-то там достал с захламленного балкона раскладушку и постелил мне на кухне, как и сказала Надя. Мы еще попили чай, от еды я отказался, и перед сном он накапал мне валерьянки. Мы с Надей еще посидели, она все пыталась добиться от меня, что я собираюсь делать с дедом, но внятного ответа я не давал ей. Ее папа все ходил по квартире, возможно, контролируя мое общение с его любимой дочкой, а может быть, переживая и за меня. В конце концов, Надя решила, что я устал и ничего не соображаю, так она и сказала мне, и ушла к себе в комнату. Через полчаса она встала, чтобы якобы попить воды на кухне, и поцеловала меня в щеку, прежде чем снова удалиться.

Я лежал на скрипучей раскладушке, сна не было, но и толковых мыслей мне не приходило. Вокруг был бардак, явно ощущалось, что мамы в их доме больше нет, а и Надя не доросла до роли хозяйки, и ее отец не слишком подготовился содержать дом в одиночку. Но он любил свою дочь, а она любила его, в этом состояло их счастье, и мне хотелось, чтобы они понимали это.

Несколько часов мне все-таки удалось поспать, хотя я и поднялся с рассветом. В квартире стояла тишина, за окном пела птица, точно такая же, как у нас на даче. Может быть, это могла оказаться одна и та же, и она преследовала меня или даже оберегала по маминому велению, если там пела все-таки зорька. Хотя при прошлой нашей встрече у нее это вышло не слишком хорошо. Показаться невежливым и неблагодарным я боялся меньше того, что ее отец все-таки решит проводить меня до бабы Таси и деда, поэтому я тихо выскользнул из квартиры, сумев никого не разбудить.

Боря бы не спрашивал меня, а помог найти мне решение. Иногда его отец мог врезать ему, он должен был разбираться в этом вопросе. Я не думал, что он скажет больше не возвращаться домой, но он мог подсказать, как именно лучше это сделать при моем самостоятельном желании. Пока я шел к нему, я так погрузился в свои мысли, что не замечал ничего вокруг. Поэтому баба Тася, сидевшая на лавке у его подъезда, предстала передо мной внезапно, только когда окликнула меня.

– Гриша, Боже мой, я думала, ты у своего друга.