Мы загрузились в машину. За рулем – папа Ники. И что вы думаете? Ника села на первом сидении, рядом с отцом, ускользнув от моего пристального взгляда. Меня же посадили с мамой и тетей Алисой, которым было о чем поговорить.
Что ж, я снял шапку, расстегнул куртку, чтобы плечи мои казались шире, если Ника вдруг обернется, прижался лбом к окну и включил воображение. Я всегда представлял бегущего рядом с машиной белого волка. Путешествовать с проводником-призраком мне казалось приятнее, чем просто с людьми. Разговоры взрослых были пусты, радио надоедало, кто-то от скуки начинал поедать жареную курицу или чипсы. Разве это могло сравниться с волком? Когда машина останавливалась, он садился рядом и вилял своим белым хвостом, высовывал алый язык, впивался в меня своими желтыми глазами. Когда же машина трогалась – он рьяно бежал следом чуть позади, будто преследовал оленя. Редкие фразы отскакивали от лобового стекла в мою сторону:
– Кабан – вот это ага. Он как попрет, так и машину перевернуть может, а косуля, олень, лошадь или даже лось, так они капот сомнут, бампер уделают, встанут и дальше себе побегут.
Навстречу ехал дальнобой и моргнул дяде водителю фарами.
– О, и гаевые! Вообще на дороге сплошная опасность, никогда не знаешь, что тебя остановит.
Отец сбросил скорость – и волк замедлил свой бег. Я никогда не верил в опасность, исходящую от животных. Все эти истории про бедных охотников, которых медведь загонял на дерево или про несчастных рыбаков, на которых напал сом, были похожи на оправдания. Но разве можно было оправдать это наркотическое истребление туров, зубров, бизонов, волков? Не ради еды, а только лишь ради стрельбы по живому… Разве можно было понять этих краснолицых мужиков, которые оглушали рыбу взрывчаткой, а потом собирали их серебряные тела сачком? Или тех, кто растягивал сеть от одного берега до другого и, двигаясь вверх по течению, будто вскрывая вены реке своим ржавым лезвием, отбирал у нее все, даже маленьких рыбешек, которые шли потом на корм котам или бросались берегу, как мусор…
Из года в год, начиная с первого класса, я ходил с дедушкой на Припять, рыбачить. Из года в год рыбы становилось все меньше. Все реже дергался поплавок. Все тише и тише… И вот с какого-то засушливого лета мы с дедушкой ходили на рыбалку лишь для того, чтобы понаблюдать за быстрым течением темной воды и пройти вместе с ним вдоль берега, по илистым и песчаным берегам, как вдоль наших воспоминаний… а в конце присесть у заводи на теплых камнях, закинуть удочку и, забыв про поплавок, смотреть, как на мелководье молодой красноперый окушок гоняет мальков и подросших бычков.
В салоне машины пахло чипсами и газировкой, прямо как в кинотеатре в конце сеанса. Ника облизывала каждый пальчик по очереди. По-моему, она кушала курочку. Грудку. Она была из тех, кому нравилась грудка, мне же всегда нравились только ножки. Мы подъезжали. Снаружи это были просторные павильоны, и я даже не мог предположить, что там внутри. Кто там? Воображение рисовало немыслимые картины, опираясь на факты из энциклопедии. Я ждал огромных пальм и лиан, насекомых размером с голову человека и, конечно же, динозавров, таких родных: стегозавра, брахиозавра, трицератопса, тираннозавра, мегалозавра, игуанодона, птеродактиля (куда же небо без него?) Я шел к ним, как к мудрецам из прошлого. В их костях, казалось, больше правды, чем во всем человеческом существовании.
Мы купили билеты и смешались с толпой. Внутри было темно. Резиновые динозавры подсвечивались красными и желтыми огнями. Все были огорожены полуметровым забором. Их клыкастые пасти двигались, имитируя доисторический рык. У травоядных двигались шипастые хвосты. Мамы тут же бросились делать фотографии. В темноте можно было только со вспышками и поэтому у всех на фотографиях получились красные глаза. Темно… и Ника где-то тут, в неизвестности… я упустил ее… прошел мимо кладки яиц трицератопса, мимо спины стегозавра. Совсем не мог остановиться, потому что толпа несла всех, тем более такую маленькую песчинку как я, к тираннозавру – самому большому экспонату на этой выставке. К нему было совсем не подступиться. Он был рок-звезда. Эх.
Так мы с мамой направились к длинношеему диплодоку. Возле него собрались семьи с маленькими детьми и те, кто просто искал фон для фотографии. Я фотографироваться отказался и подошел ближе к этому гиганту. Если бы люди жили в их времена, им можно было бы поклоняться, и тогда, вероятно, люди бы не зазнались и не уничтожили все живое, а Майкл Джексон не снял бы клип Earth song. И партии «Зеленых» тоже нечем было заняться. Мы бы уважали природу как великого предка и понимали свое скромное место на этой планете. Диплодок издавал приглушенный крик. Я прислушивался к нему и старался запомнить.
– Нам пора, сын.
– Да, мама, еще немного…
Я последний раз взглянул в глаза динозавру, и мы вернулись в разносящую людей и вспышки толпу.
На обратной дороге мы заехали в McDonalds, мама купила мне Happy Meal. Но отчего-то было невыносимо грустно.
– Что, устал сын?
– Да нет, что ты, мам, просто грустно, что динозавров больше нет.
– Ну, наверное, они бы нас съели.
Белый костюм дяди Корнея. В глубине, на краю света.
Если задуматься, то дядю Корнея, маминого брата, интересовало не так много вещей. Рыбалка, машина и беллетристические книги про агентов спецслужб, которые он читал в отпуске и поездах. Рыбалка была его страстью и, если вы представили дядю Корнея с удочкой на мосту, можете тут же порвать это представление на мелкие кусочки и бросить с того же моста. Дядя Корней не лишен рассудка и достоинства, с природой он всегда один на один.
Дядя Корней был первым человеком на Земле, кто рассказал мне про подводное ружье. Гарпун или трезубец, выстреливающий с невероятной силой под водой. Гроза любого морского существа. Позже я увидел подобные ружья в руках аквалангистов Жак-Ива Кусто по телевизору, но они казались мне другой цивилизацией, далекой, живущей между руин затонувших городов. Я помню, как дядя Корней выставлял на одной руке три пальца и протыкал ими другую руку ловко изображавшую вожака рыбьей стаи. Дядя Корней как тунец хватал лишь вожака стаи. Другое противостояние было не для него. Если бы вдруг объявили по радио, что найдена земля Санникова, дядя Корней тут же отправился бы туда на рыбалку. Почти на всех фотографиях дядя держал в руках свой трофей (щуку, судака или леща) и улыбался. На фотографиях без рыбы дядя стоял всегда хмурый, сложив руки за спиной как ненужную снасть. Трудно представить, чем бы занимался дядя Корней, если бы не было рек, морей и глухих озер.
Ну, привел бы в идеальный порядок гараж, развесил бы инструменты по стенам. Вырыл бы еще один подвальный этаж. Надстроил бы башню, где можно было бы пукать вовсю и с головой уходить в спецзадания. Завел бы библиотеку шпионской и фэнтезийной литературы в пестрых обложках. Хотя, думаю, нет, не завел бы, это было бы несекретно. Скорей бы он читал книгу, а потом сжигал, заметая следы, и, в конечном итоге, все равно бы отправился на поиски подводного мира. Да, дядю Корнея нельзя представить без Ледовитого океана на карте, горных водопадов и рек, без Припяти, на которой он проводил каждое лето, как и я.
Дядя работал шофером. До этого служил. Жил в Североморске и Мурманске. Видел северное сияние, белого медведя, тюленя, страдал от полярной ночи и всегда стремился к своим родителям.
Я помню его белый костюм. Как у Ихтиандра, когда тот залез в фонтан. Брюки, рубашку с коротким рукавом, тощий черный ремень, бежевые носки и сандалии кожаного плетения. Руки почти всегда в карманах. Он носил этот костюм только здесь. Носил даже тогда, когда тот вышел из моды. Можно сказать, что в другом костюме я его и не видел. Плавки или этот костюм. Другого не дано. Даже дома дядя Корней ходил исключительно в трусах, демонстрируя свое стройное загорелое тело, как некий прогрессивный биологический вид, увенчавший вершину человеческой эволюции. Лучший из кроманьонцев.
