Флинн не ответила. Глубоко дыша, она застыла между уголком с товарами для павлинов и горой пакетов со стиральным порошком «Зимнее чудо Генриетты». Воздух, наполнявший лёгкие, вызывал совершенно новое для неё ощущение свободы. Никогда прежде Флинн не могла распоряжаться деньгами в руках по собственному усмотрению. И более того: никогда прежде в её распоряжении не было целого утра, чтобы выяснить, каково же оно – её собственное усмотрение.

Ей не хотелось новых сладостей Рахенснафа. Пока Пегс и Касим у автомата с кошачьей головой спускали деньги на «последние новинки Рахенснафа – жвачку, из которой выдуваются самые большие пузыри», «злодейскую бумагу» со вкусом «кислый лимон», конфеты «Дала» со вкусом торта «Птичье молоко», горько-сладкий шоколад «Балет» и кучу конфет с карамельной начинкой», она бродила по проходам.

Эта лавка казалась ей больше и новее будапештской, но не такой шикарной: деревянные панели на стенах местами лопнули, и по ним тянулись трещины, как и по чёрно-белым кафельным плиткам пола. Они были замазаны какой-то тёмной переливающейся массой, и у Флинн возникло ощущение, что за стенами её ожидает пещера с драгоценными камнями.

У неё в руке хрустели купюры. Но что бы ей на полках ни нравилось – например, переносной фотопреобразователь или мини-герой с внешностью Джорджа Стефенсона, – она понимала, что ей это не нужно. Через полчаса Флинн решилась на четыре простых блокнота для записей, подходящих по стилю к тому, какой две недели назад ей дал Даниэль. Теперь у неё будет по одному на каждый предмет, пусть даже она и сомневается, что блокнот пригодится ей на занятиях по боевым искусствам у синьора Гарда-Фиоре. К блокнотам она выбрала маленький пенал с четырьмя ручками: красной, которая молча исправляла ошибки, синей, которая гарантировала прекрасный почерк, серой – для секретных посланий и обычной, оранжевого цвета.

Встав с покупками за двумя павлинами постарше в очередь у кассы, она вдруг заметила у двери стойку с почтовыми открытками. Похожую открытку послал ей Йонте. Всего лишь раз, и всё – больше ни одной. Она почувствовала странную хандру. Неужели мать и правда не получила письма? Может, она до сих пор думает, что её дочь во Всемирном экспрессе безбилетный пассажир? Флинн не могла смириться с таким предположением!

Она быстро шагнула к стойке с открытками. Они оказались дороже, чем ожидала Флинн. Некоторые из них переливались, словно покрытые перламутром, на других Всемирный экспресс изображался с эффектом 3D. Многие открытки были с узорным тиснением по краям, как и открытка Йонте.

Старая открытка сводного брата в брючном кармане раскалилась. У Флинн по телу побежали мурашки. Наконец она решилась на открытку со Всемирным экспрессом на фоне зимнего пейзажа. В ту минуту, когда она положила открытку на деревянный прилавок рядом с блокнотами и ручками, решимость боролась в её душе с меланхолией.

Старый кассовый аппарат затрещал, Флинн выложила на железное блюдечко пригоршню гривен и с новым имуществом в коричневом бумажном пакете прошла к Пегс и Касиму.

Оба стояли с полными руками рахенснафовских сладостей и тем не менее казались рассерженными.

– Отвяжись тебе говорят! – ругалась Пегс с автоматом сладостей. В замешательстве пройдя чуть дальше, Флинн обнаружила Оллина Гальдоса, третьеклассника из Всемирного экспресса. Долговязый парень с коротко подстриженными волосами и выщипанными бровями держал перед лицом большой сияющий золотом фотоаппарат, широким объективом и кожаными ручками напоминающий аппараты прошлого столетия.

– Я фотографирую для школьной газеты, – заявил он в своё оправдание и, направив объектив на Флинн, Пегс и Касима, тут же сделал следующий снимок. Вспышка сверкнула так ярко, что Флинн секунду видела перед собой только слепящее белое пятно, а затем из фотоаппарата поднялся тонкий сероватый дымок.

– Упс! Он всегда передерживает кадр, когда надвигается опасность, – пожав плечами, извинился Оллин и проскочил дальше, чтобы сфотографировать только что вошедшую в лавку Гарабину. Из-за белой вспышки лицо её казалось окаменевшим – как у львицы, просчитывающей, стоит ли отражать нападение этого дылды.

– Опасность надвигается, это уж точно, – пробормотал Касим, утаскивая Флинн и Пегс из лавки, пока Гарабина не выпустила когти.

Несмотря на объявления о её розыске, Флинн находила это утро просто чудесным. Свет золотых люстр отражался в блестящем полу здания вокзала. Шаги звучали как мелодия, не дающая жизни замереть. Каркали вороны, ворковали голуби, а когда металлические стрелки часов приближались ко времени отправления следующего поезда, в громкоговорителях раздавались объявления на украинском языке.

– Мне нужно съесть что-нибудь существенное, – на ломаном немецком потребовала Пегс. – Касим сказал, что на обед будет суп из свёклы. Брр!

Флинн кивнула в знак того, что поняла её. Они безуспешно пытались найти для Пегс гамбургер или картошку фри и в конце концов решились на горячие пирожки.

Сидя на чугунной скамье, они уплетали пирожки, и Флинн разглядывала прохожих. Большинство из них шли спокойно, расправив плечи, независимо от того, насколько спешили. Только какой-то парень у стойки закусочной напротив их скамейки, казалось, сгорбился под тяжестью разговора. Его тёмные волосы были в пыли и масле, лицо скуластое, и похож он был на…

– Фёдор! – охнула Флинн, уронив пирожок на пол. Его схватил на бегу какой-то стремительно подскочивший громадный волкодав.

Пегс испуганно подтянула ноги к скамейке.

– Можно подумать, нам мало слюнявого мопса в экспрессе! – проворчала она. Взглянув в направлении, куда указывала Флинн, она изумилась: – У кочегара свидание!

Флинн как громом поражённая не отводила глаз от закусочной напротив. Пегс была права: Фёдор был не один. Лицом к нему стояла бледная девушка с собранными высоко на затылке в пучок тёмными волосами. Она была такой же тоненькой, как Флинн, но отличалась от неё прямой осанкой и грациозными движениями. У неё была сияющая открытая улыбка, и Флинн решила, что в течение минуты, пока она наблюдала за этой парочкой, девица смеялась явно многовато.

– А Фёдору-то не так весело, – съязвила Флинн. Её слова прозвучали как суждение, вывод и жалоба в одном флаконе.

Кто эта девушка? Выглядела она моложе Флинн, но в её взгляде было что-то взрослое и серьёзное, благодаря чему они с Фёдором казались идеально подходящими друг другу элементами одного пазла.

Касим тихонько присвистнул. Очевидно, он понял, что тревожило Флинн, и думал, что она устроит Фёдору сцену. Но Флинн лишь глубже уселась на скамейке, втянув за согнутыми коленями голову в плечи. Она чувствовала себя обманутой – и в то же время появившейся слишком поздно: будто отложила у «Тимоти и Никс» замечательный бумеранг и теперь вернулась за ним в лавку, а он продан, потому что самое прекрасное в жизни никогда нельзя откладывать на потом как остывший суп.

– Она очень красивая, – признала Флинн, запихивая в рот очередной пирожок, чтобы никто не понял, что она говорит. Мысленно она прибавила: «А я – нет».

Пегс наморщила нос.

– Уверена, что она пустышка, – заявила она. – И явно не умеет спорить.

Видимо, Пегс считала, что спорить – это любимое занятие Флинн и Фёдора. Флинн чувствовала себя отрезвлённой, словно спустя годы приняла решение не пить сладкий имбирснаф и теперь вдруг увидела мир горьким и безрадостным, каков он на самом деле и есть.

– И она не павлин, – прибавила её подруга.

Это правда. Флинн ещё ни разу не видела эту незнакомую девушку на борту Всемирного экспресса. Но, к сожалению, это обстоятельство ситуацию не облегчало. Потому что Фёдор никогда не скрывал своего низкого мнения о павлинах. И видимо, как теперь стало ясно Флинн, и о ней тоже.