По вагону поплыл мелодичный гонг, и все трое вздрогнули. Неужели уже действительно десять вечера? Отбой. Но Флинн уже не хотелось прерывать этот разговор. Она всё равно не сможет заснуть от любопытства.

Касим, однако, зевнул.

– Класс, – вздохнул он, соскальзывая со стола на пол. – Ещё одно дополнительное занятие по фольклору. Наслаждайтесь! – Махнув рукой на прощание, он вышел из купе. Из коридора донеслись топот ног и голоса старших павлинов на пути в ванные комнаты и купе.

Неохотно спустившись с кровати, Флинн стала искать пижаму. Сине-зелёное постельное бельё, чистое и мягкое на ощупь, пахло стиральным порошком с цветочной отдушкой. Так бы сразу и нырнула туда. Но ей пришлось ждать, пока освободится ванная комната в конце вагона, куда она шмыгнула, чтобы на скорую руку ополоснуться.

Через двадцать минут Флинн и Пегс наконец лежали в постелях. Проектор звёздного света разбрызгивал по комнатке серебряные крапинки, словно ороситель Вселенной.

– Тидерий, Нафанау и Тауфт, – назвала Пегс имена всех троих миространников, повернувшись в кровати лицом к Флинн. – Это тигр, заяц и бекас. Бекас – такая маленькая круглая птичка. Это означает, что Тауфт выбирает кругликов: учеников, которые в будущем будут кому-то в чём-то помогать. Творить добро в малых делах. Как Касим. Он всё время из-за этого ноет.

Флинн зажмурилась, когда одно серебристое пятнышко проскользнуло по её лицу.

– Ни разу не слышала, чтобы Касим ныл по этому поводу, – уточнила она. И с чего бы ему жаловаться? Флинн считала, что в этой классификации глупо только одно – название «круглик».

Напротив неё в темноте светилось белое как снег лицо Пегс.

– Он ноет без слов, – загадочно пояснила она и продолжила рассказ. – Нафанау выбирает учеников, которые будут совершать значительные добрые дела. Те, что останутся на века. Опасликов. Как я. – В голосе её прозвучала гордость. – А Тидерий… – На секунду в купе стало тихо, потому что Пегс набирала в лёгкие побольше воздуха. Эта секунда, как показалось Флинн, застыла навечно, а стук колёс и свист ночного ветра слышались где-то далеко-далеко. – Тигрики вроде тебя символизируют добро в целом. Делают что-то безумно значительное, понимаешь? Ты совершишь что-то такое, что изменит всё и заставит звёзды двигаться по новым орбитам. Однажды ты сама станешь звездой – лучом света, которым все будут восхищаться. Такие, как ты, пролагают новые пути. Ты будешь делать что-то такое, Флинн, что нужно всем людям на свете. Или… всем растениям.

– Растениям? – хрипло переспросила Флинн, для которой всё это было уже чересчур.

– Первобытным лесам, – тут же пояснила Пегс, и Флинн услышала, как зашуршало одеяло, когда она пожала плечами. – Или всем животным. В общем, всему миру. Космосу. Понимаешь? – опять спросила она.

Флинн, глядя в темноте в сторону Пегс, покачала головой.

– Но почему… именно миространники? – спотыкаясь на словах, спросила она. Вообще-то она собиралась спросить «почему именно я?». Флинн вспомнила, что Даниэль назвал тигра самым редким из миространников. А её выбрал для школы именно тигр!

Пегс сладко зевнула:

– Основатель школы Джордж Стефенсон владел магией, вот поэтому – вуаля! – Она тихонько засмеялась, словно в том, чтобы создать трёх зверей-призраков, которые в поисках многообещающих учеников для Всемирного экспресса прочёсывали вдоль и поперёк всю планету, не было ничего великого. – Что-то там было связано с цветным стеклом, – задумчиво пробормотала Пегс. – Говорят, запечатлев их в витраже, Стефенсон разгадал загадку бессмертия, или что-то вроде того. – Помолчав, она прибавила: – Я могу ошибаться. Родители рассказывали мне эту легенду много лет назад. О старой магии мало что известно.

– Гм, – хмыкнула слушавшая вполуха Флинн. Молча повернувшись на спину, она обводила кончиками пальцев контуры картины на потолке, покачиваясь в такт движению поезда. Ещё и двух недель не прошло с тех пор, как Фёдор в складском вагоне предостерегал её от того, чтобы становиться значительной личностью – и вот ей предстоит изменить целый мир! Такой девчонке, как она! Уму непостижимо!

– Пегс? – спросила Флинн в тишину купе. – А ты не думаешь, что я скорее всё-таки… э-э-э… – она замолкла.

– …круглик? – сонным голосом предположила Пегс.

Флинн покачала головой.

– …опаслик? – Слова Пегс почти совсем заглушал стук колёс.

– …недоразумение, – закончила свою фразу Флинн.

Она услышала какой-то глухой звук, словно её подруга взбивала подушку.

– Нет, – сказала Пегс твёрдо и чуть бодрее, чем говорила до этого. – Миространники никогда не ошибаются. Я просто жду не дождусь, когда смогу написать об этом родителям, – радостно сообщила она. – В их время в поезде тигрика не было. Несколько десятилетий не было. Если хочешь знать моё мнение: мир уже давно нуждается в нём! – По нечёткой речи Флинн поняла, что Пегс опять плывёт в царство снов.

– Получается, я такая одна? – в панике спросила Флинн. Неужели действительно возможно, чтобы единственным тигриком во Всемирном экспрессе оказалась именно она?!

У неё под подушкой хрустнула старая почтовая открытка от Йонте. Для брата наверняка не составило бы проблемы быть тигриком. Где же он теперь? Его поддержки так не хватало, что на неё накатила дурнота.

За закрытой дверью всё ещё раздавались шаги павлинов, а к окну зеркалом прилепилась темнота. Она отражала лицо Флинн и её воспоминания, словно альбом с поблёкшими фотографиями.

– Смелей вперёд, ничего не страшись! – пробормотала Флинн. Но обычно утешающие слова Йонте под гнётом тревоги и страха утратили своё воздействие. Она чувствовала какое-то разочарование оттого, что брат выудил свой девиз из школьного гимна, словно сорока, которая тащит всё, что блестит.

«Как же я с этим справлюсь?» – думала Флинн. Добро в целом – это звучало пугающе и весьма туманно. Она ведь не героиня какого-нибудь эпоса, которые проходили на уроках истории в прежней школе. Наконец, она не такая, как те знаменитости, чьи фотографии висят в коридорах: Флоренс Найтингейл или Эммелин Панкхёрст.

Она просто девчонка, которая ищет брата. И не знает, как его найти.

Посреди ночи Флинн проснулась от стука в дверь.

Это Йонте, подумала она в полусне. Не открывая глаз, она прислушалась: капли дождя ритмично барабанили по крыше и стекали по оконным стёклам, стучали колёса, через каждые триста метров приглушённо клацали стыки рельсов.

Триста метров… шестьсот… девятьсот… Тук-тук! Флинн открыла глаза. Вот опять: стук как по дереву, мягкий и с отзвуком, совсем не такой, как металлический шум дождя и колёс.

С колотящимся сердцем Флинн приподнялась в кровати на локтях, головой задев потолок. Светлая краска звездопадом посыпалась на сине-зелёное одеяло. Только сейчас Флинн заметила, что звёздный проектор Пегс испустил дух: дрожа и мерцая, как огни в столовой, на её глазах умирали последние серебристые световые точки. В купе сделалось темно хоть глаз выколи. Тук-тук!

Флинн затаила дыхание.

– Пегс, – задыхаясь, прошептала она, – ты слышишь?

Пегс ответила ей громким всхрапом и сонным причмокиванием. Очевидно, ей снились шарики-«бюрократы» и «овечья сладость».

Сердце Флинн стучало в бешеном ритме, быстрее, чем стыки рельс. Что делать?

Тук-тук! Стучали всё настойчивей.

– Смелей вперёд, ничего не страшись! – пробормотала Флинн, и на этот раз девиз Йонте сработал: Флинн, опомнившись от страха, свесила ноги с кровати, секунду поболтала ими в воздухе, а затем соскользнула на пушистый ковёр. – Поднимется ветер ночной, – шептала она слова из открытки от Йонте, отодвигая дверь купе. Перед ней предстал… гном.

Флинн зажмурилась. В это время суток работало только ночное освещение – зеленоватый дежурный свет, и на миг ей показалось, что она действительно имеет дело с каким-то кобольдом. Но вот Всемирный экспресс повернул, лес закончился, и на стоявшего у двери пролился слабый водянистый лунный свет.