– Ну, вот и все. Фи нита ля комедия. Стоило так волноваться. – Подождал еще несколько минут, но ничего не произошло. Он разочаровано пожал плечами, встал, взял со стола пустую бутылку, повертел ее в руках. Поставил назад в центр стола, поднял стакан и аккуратно установил его рядом с бутылкой. Подумал, что надо бы помыть его, но вместо этого обессиленно опустился в кресло гостя, спиной к месту происшествия.
– Стоило волноваться… – Щелкнул пальцами по бутылке. Она упала и покатилась к краю стола. – Угу, падай. Ты свои дела завершила. – Бутылка остановилась. – Падай, сказал! – Федор со злостью стукнул ладонью по столу. Бутылка упала на пол, громко звякнула своим стеклянным боком о его деревянные доски, но не разбилась. – Блин, ну почему?! Неужели мой удел – только пьяные глюки? – Федор через плечо посмотрел в сторону своего кресла, криво усмехнулся. – А я, ведь, уже поверил… – Тяжело вздохнул, откинулся на спинку нового кресла и устало протер ладонями лицо. Балконная дверь, незакрытая на шпингалет, тихо скрипнула под порывом ветра. Он раздраженно развернулся к ней, хотел закрыть, но ее вид остановил его.
– Э-э… – Несколько раз растерянно ткнул указательным пальцем в ее сторону и нервно рассмеялся. – Было! Было! – Подскочил на ноги, восторженно обеими руками взъерошил волосы, посмотрел на блеклый отсвет звезд и осторожно боком присел на край кресла. – Он там, я точно знаю! Будем ждать. – Минуты две, боясь моргнуть или пошевелиться, смотрел в пустоту перед собой, но ничего не произошло. Федор нетерпеливо заерзал в кресле:
– Ну, где же он? Почему так долго? – Для собственного успокоения протянул руку к шторе и нежно провел ладонью по ее материи. – Как новенькая. – В голове мелькнула коварная мыслишка, что это он мог в пьяном возбуждении постирать ее. – Еще чего не хватало! – Довольно захихикал. – Только об этом и мечтал! И в придачу балкон покрасил! Как же! – Весело рассмеялся. – Ждать не умею и вся проблема. –
– А если, – Федор вспомнил странное замечание гостя о суете, – он навсегда ушел? Вот это – реально… – На лбу выступила холодная испарина от страшного предположения. Федор напряженно выпрямил спину, восстанавливая в памяти последние события своей жизни. – Конечно, – медленно встал с кресла и виновато склонил вниз голову, – суета, как без нее? Федору Ивановичу такой случай выпал, чтоб вдоволь порисоваться, – раздраженно стукнул по лбу ладонью, – ритор хренов, краснобай! Не наигрался еще?! – Он резко подался всем телом вперед, чтоб по старой привычке обдумать и решить свои проблемы на ходу, но успел сделать только один широкий шаг. На втором шаге он уперся головой во что-то упругое и застыл. Осторожно руками прощупал невидимое препятствие и, решив не отступать, раз уж что-то нашел, широко расставил ноги для упора. С усилием вдавил лоб в плотный пласт неизвестной преграды, но обратная противодействующая сила уверенно вернула его голову в исходное положение. Федор стал собираться с новыми силами таранить неподдающуюся поверхность, как услышал звуки музыки и чьих-то голосов. Заинтересовано поднял глаза: за толщей как будто спрессованного воздуха плыли очертания внутреннего убранства то ли замка, то ли просторного храма, мелькали нечеткие контуры людей в длиннополых одеяниях и слышался мелодичный речитатив непонятных песнопений.
– Служба что ли? Похоже. – Он успокоился и отошел от преграды на полшага, с удовлетворением отметив, что на таком расстоянии изображение имеет хоть и блеклые, но более устойчивые контуры. – Класс! Как стереокино или…, ну да, как в последнем видении, только я не там теперь, а со стороны наблюдаю. Жаль, конечно, но главное, что было. – Облегченно вздохнув, Федор опустился на пол и, скрестив на груди руки, стал ждать окончания непонятного ему ритуала на незнакомом языке.
– «Молятся. Ни то, что я. – Под мелодичный напев чужой молитвы он вспомнил, как в детстве после продолжительной болезни мать повела его в полу подпольную церковь, разместившуюся в обычном деревянном домике. Тогда он еле выдержал вынужденную свою бездеятельность во время долгого богослужения. От нечего делать рассматривал стены, увешанные иконами в резных металлических ризах, и однообразные выражения лиц многочисленных старушек. – Я не могу. Станут вплотную друг к другу, а думают только о себе. С богом разговаривают, а до других, что локтями их подпирают, дела нет. Не понимаю. Их не понимаю, молитвы их монотонные тоже не понимаю. Людей много, а одиночество так и витает в воздухе. Я вопросы задавать хочу и получать конкретные ответы. А так что же? И дома помолиться можно». –
Федор попытался внимательней рассмотреть чужой храм, но туманные изображения отдельными фрагментами попеременно приближались к нему, мешая одним взглядом охватить общую обстановку и убранство помещения.
– Ладно, пусть его, я подожду. – Подумал о своем госте, мысленно восстанавливая его образ. – Он точно знает, что делает, может быть и за меня помолиться. – Пришло к нему спасительное решение, и он переключил свои мысли на недавние события. Вспомнил свой испуг по поводу пьяных галлюцинаций и удивленно ощупал себя, отметив, что последствия внеочередного праздника отсутствуют. Физически он чувствует себя прекрасно, нет обычной после сильного запоя лихорадки, когда тело покрывается холодной испариной от противного озноба, а ноги и руки отказываются подчиняться своему хозяину. Нет сухости во рту, нет тошноты, нет мучительной головной боли. Правда есть некая тревога, но не та, когда, проснувшись после пьяного забытья, понимал, что спасительная соломинка, которую накануне протягивал сам себе, испарилась, а он сам опять завис над страшной пропастью пустоты. Когда ему становилось страшно от осознания, что никто не протянет ему руку помощи, и только из мрачных глубин вокруг него вот-вот выползут чудовищные призраки потустороннего мира, будут мерзко кривляться и норовить затянуть к себе. Нет, ничего подобного. То спасительное чудо, которое Федор так долго ждал, было перед ним, но от этого легче не стало. У него появилось тревожное чувство, что он не готов принять его.
– «И что теперь делать, когда он вернется? Продолжать жаловаться ему на свою судьбу? Есть, мол, такой хороший человек в моем лице, который хотел всем сделать хорошо, но у него ничего не получилось. Он, несчастный такой, запил с горя, а ты помоги ему, потому что он слабак, не может справиться даже сам с собою, а надо еще и мировые проблемы решить и тоже с твоей помощью. Господи, стыдно как. Надо извиниться перед ним и честно признаться во всем». – Федор в отчаянии закрыл руками лицо и стал мысленно подыскивать слова для объяснения своей несостоятельности и беспомощности. Слова не находились, объяснения получались нелепыми, как он не старался, к тому же мелодичный напев прекратился, и наступила тишина, относительная тишина просыпающегося города, в которой растворяются призраки тревожных снов и страхов. Он вопрошающе взглянул на импровизированный экран и невольно зажмурился от мгновенной вспышки яркого солнечного света. Послышался тихий перезвон колоколов, а потом сквозь их вибрирующее многоголосое эхо веселым пробуждающим напевом прорвались звуки торжествующей жизни, попеременно то приближаясь к Федору, то отдаляясь от него в неизвестную даль. Сначала веселым щебетанием птиц и тихим шелестом листвы напомнил о себе лес, где-то рядом, казалось, что на расстоянии вытянутой руки, нежно зашуршал травами луг, а затем раздались звуки звонкой водной капели ручейка, прорвавшегося через гладкие валуны у подножья горы. Федор осторожно приподнял веки и в неустойчивом переливчатом дрожании воздуха заметил маленькие туманные фигуры в золотисто-белых одеяниях, что медленно двигались издалека по направлению к нему, но почему-то не приближались. Он в нетерпении пересел на колени и вытянул вперед шею, чтоб лучше разглядеть их, но в обход всех законов природы, четко увидел лишь глаза незнакомцев. Тогда он подскочил на ноги и вынужден был завертеться на месте, потому что белые фигуры в один миг окружили его со всех сторон, слившись своим сиянием в полый цилиндр света вокруг него. Федор сосредоточился и стал вглядываться в этот белый свет, пытаясь рассмотреть их лица, а увидел лишь глаза, которые так внимательно смотрели на него, будто заглядывали сквозь бренную его оболочку в самую глубину сознания. По старой привычке немедленно дать достойный отпор чужой насмешке, Федор уже открыл рот, чтоб высказать свой протест такому бесцеремонному вмешательству в его личное пространство, как вдруг какая-то неясная мысль вклинилась в его сознание и помешала ему. Он внезапно поперхнулся и вместо обвинительных слов растерянно прошептал:
