– Моя спальня внизу.

Цири недоумённо сводит брови:

– Какая разница, твоя или моя комната… – закончить не даёт грубая хватка за бёдра и резкий подъём вверх, её ноги интуитивно обвиваются вокруг него и скрещиваются позади, руки обхватывают шею.

– Это больше не твоя комната.

На этих словах он уже на лестнице и ему ничего не стоит спуститься с неё в полной темноте, с девушкой на руках, ни разу не оступившись.

– А я только разобрала вещи, – с притворным разочарованием шепчет она возле уха.

От этого он вздрагивает и Цири замечает это, поскольку прижимается ещё ближе и почти касается мочки губами, но именно в этот момент она оказывается на кровати, а Геральт, вопреки желанию лечь рядом, отстраняется.

Пробивающийся через окно лунный, серебристый свет заливает всю постель. Кожа Цири едва не светится в этом оттенке, он скользит взглядом по всем открытым частям её тела, что может найти – ступни, икры, тонкие запястья и руки, которыми она пытается поправить задравшуюся рубашку, так неловко и оттого так трогательно. Лицо, которое горит от стыда.

Но уже слишком поздно смущаться, как и отступать. Геральт едва качает головой и останавливает её одним взглядом. Та замирает, сжимая край рубашки, живот остаётся открытым, незащищённым. Он позволяет Цири следить за его медленными движениями – как он снимает через голову кофту, ероша волосы, отбрасывает ту в сторону, а два изумруда впиваются в голый торс, рассматривая каждую мышцу, каждый изгиб; как он наклоняется, снимает сапоги и как руки тянутся к пуговицам на штанах. Она громко сглатывает и невнятно елозит по простыням, а осознание того, что она пытается потереть свои бёдра друг о друга, застилает его собственные глаза поволокой возбуждения настолько сильного, что, кажется, пуговицы сами вот-вот лопнут от натяжения. Запах, что чуть не довёл его до безумия однажды, усиливается и, вероятно, решает закончить начатое.

Он торопится, шустрее шевелит пальцами и, наконец, штаны оказываются на полу одновременно с бельём. Цири не знает куда деть взгляд, но в конце концов останавливается на его лице, облизывая пересохшие губы.

– И почему это всё ещё на тебе, – голос низкий, вибрирующий от возбуждения. Не вопрос, а досадное замечание.

Геральт встаёт на колени меж её ног и матрас под ним тяжело прогибается, он наклоняется ближе, проводит руками по её талии, скатывая наверх рубашку, оставляет на животе невесомую дорожку из поцелуев. Руки девушки поднимаются сами собой, помогая ему избавиться от одежды и сразу после этого – их лица друг напротив друга.

Он встречается с широко распахнутыми глазами, с глазами, в которых в равной степени плещутся желание и нерешительность, желание и страх, желание и растерянность.

Геральт, не отводя взгляд, отстраняется и совершает над собой огромное усилие, дабы не пуститься бесстыдно разглядывать её, обнажённую по пояс. Её руки так и остаются естественно растянуты за её головой, грудь упруго и соблазнительно поднята, торчащие рёбра бросают тень на плоский живот.

Он, поставив её согнутые в коленях ноги на свои бёдра, мучительно медленно тянет на себя края её штанов.

– Что-то не так? – его действительно волнует ответ, но вопрос всё равно звучит слишком расчётливо, слишком холодно.

Вкупе с тем, что он продолжает стягивать с неё одежду, создаётся впечатление, будто ему не важно, что она ответит. Будто вопрос – всего лишь формальность, правило приличия. Геральт пытается выйти из этого состояния, но чем дальше спускаются её брюки, тем сложнее ему это даётся. Между тем, они уже на середине бедра.

– Всё так, я думаю, – с придыханием шепчет Цири.

Его взору открывается тонкая полоса ткани белого цвета, пересекающая низ живота, натянутая на нежных косточках так, что почти не касается самой кожи.

– Не очень убедительно.

Цири сглатывает, шумно выдыхает и, будто пытаясь запретить себе издавать всякие звуки, перекрывает запястьем рот, но тут же смещает руку, только чтобы выговорить:

– Просто… я толком…

Ещё одно движение. Ткань сползает с её колен.

– …так и не была…

Он до зубного скрежета сжимает челюсть, заметив на белье тёмное от влаги пятно меж её ног…

– …с мужчиной.

…и, словно мазохист, глубоко вдыхает. Штаны оказываются на полу, Геральт чуть наклоняется и обхватывает с двух сторон резинку её трусов, со словами:

– Хочешь, чтобы я остано…

– Нет.

Она приподнимается, помогая ему и, когда Геральту, наконец, ничего не мешает, он тратит невозможно долгие секунды на то, чтобы рассмотреть её. Как прерывисто поднимается грудь, как она неловко стукается коленками в попытке чуть больше закрыться, как жадно, с влажным блеском сверкают её глаза.

Собственное возбуждение буквально физически тянет его вниз. Он проводит ладонями по её щиколоткам наверх, протискивает одну из них между её коленок и грубее, чем рассчитывал, раздвигает их. Тут же заполняет образовавшуюся пустоту собой, нависает над ней и ловит каждый вздох, каждый трепещущий взмах ресниц, каждый судорожный импульс её тела, когда его пальцы дотрагиваются до влажных, горячих складок, проводят вниз и вверх, после чего один из них забирается глубже, раздвигая плотные, скользкие стенки.

Цири дышит так часто, будто вот-вот задохнётся, облизывает губы, тянет Геральта на себя и впивается поцелуем. Это заставляет его проникнуть ещё глубже, отчего Цири со стоном прикусывает его губу и выгибается в пояснице почти неестественно, будто человек так не может в принципе. Ведьмак замечает, как выражение её лица вмещает в себе и боль, и удовольствие, и неистовую жажду.

– Потерпи, – он отрывается от неё, остро смотрит в её глаза, медленно и поступательно водя пальцем внутри.

Она дрожит. Смотрит на него в ответ и вдруг помогает ему, двигаясь навстречу его руке.

Геральт сипло, тяжело выдыхает.

Он скользит быстрее, вторя прерывистым вдохам ведьмачки. Слишком быстро жар становится невыносимым и Геральт добавляет ещё один палец, стенки сжимают их, расступаясь неохотно и тот не спешит. Пытается не спешить, но…

Спешит она, вновь насаживаясь на него. Морщится, закусывает губы, тоненько скулит, но продолжает наседать, противореча самой себе.

– Не торопись, – голос не ровный, тихий, – не торопись… – ещё тише. Геральт чувствует усталость сильнее, чем если бы сутки махал мечом. Он опускает голову на её плечо, прикрывает глаза, уговаривает себя подождать ещё немного, ещё чуть-чуть подготовить её, не смотря на сок, сочившийся из неё, не смотря на то, как уверенно она двигается вместе с ним и на то, как шепчет ему “мне не больно, Геральт”, “пожалуйста, Геральт”. Не смотря на то, что сам он уже на грани.

– Пожалуйста, – она шепчет на ухо.

Геральт чувствует пальцы в своих волосах…

– Пожалуйста…

…чувствует, как она тянет за них, поднимает его голову, чтобы посмотреть в глаза и снова прошептать:

– Пожалуйста.

Для ведьмака это звучит и как просьба, и как разрешение, и как приказ. Как то, чему невозможно больше противиться и, более того, чему он не хочет противиться.

Он притягивает к себе Цири и переворачивается вместе с ней на спину. Она оказывается сверху, неловко елозит по его бёдрам, подступает ближе к налитому кровью члену, упирается в него, будто не соображая, как именно получить желаемое и что вообще такое “желаемое”.

– Можешь приподняться, – просит Геральт и помогает ей, тянет за бёдра вверх, а после - хрипло и глубоко, – Садись.

Колени Цири дрожат. Он думает, что если бы не поддерживал её, она просто упала бы на его естество, резко и ошеломительно, именно так, как ему хотелось и так, как он ни в коем случае не мог позволить. Его головка упирается ей в лоно непозволительно и категорично. Остаётся только одно движение, самое мучительное и томительное, на которое она не решается, смотрит в его глаза туманно и жалобно. Пальцами упирается в его живот, цепляется в него и, наконец, с болезненной гримасой, опускается.

Невозможно медленно.