Потрясающе сладко.

Геральт сжимает губы от напряжения, сжимает её ягодицы, сжал бы весь мир, лишь бы деть куда-то скопившееся возбуждение, которое со столь долгожданным шагом не отступает, а напротив, проявляется ещё ярче. Но он держит в руках себя, Цириллу, и ждёт, пока та полностью не наполнится им. Член входит туго, с трудом протискивается в глубь и, чем дальше, тем очевиднее трясутся тонкие руки, грозя согнуться в локтях и повалить девушку вниз. Цири закусывает губу, закидывает голову, глубоко вдыхает и с громким, пронизывающим стоном выдыхает, когда садится до конца.

У Геральта скрипят зубы от ощущений, от тяги сорваться. Но, вместо действий он говорит, впиваясь в неё руками ещё сильнее:

– Если хочешь прекратить, если тебе больно, – хрипит он, – только скажи.

Цири успевает подняться и опуститься ещё один раз. Геральт успевает только сглотнуть. Вся его сдержанность трещит по швам, весь здравый смысл полыхает в огне где-то в районе паха и когда он видит на лице возлюбленной улыбку, когда она издевательски смотрит на него и, не поднимаясь, двигает бёдрами, когда она шепчет: “Ну, давай, Геральт. Прекращай”, а после приподнимается, почти выпустив его из себя, тот хватает её за талию и со звериным рыком врывается в неё снова. Та шипит, стонет, кричит и, кажется, всё одновременно, но улыбка возвращается к ней, а лицо приобретает почти блаженное выражение.

Не выпуская её из рук, из себя, ведьмак поднимает корпус и почти упирается носом к носу, мимолётно задевает её губы, подбородок, щёку, смешивает тяжёлое дыхание.

– Не играй со мной, – после этого тишина окончательно покидает их комнату.

Раздаются шлепки, неистовые, яростные, – Геральт с лёгкостью невесомой куклы насаживает её на себя снова и снова так, что Цири приходится напрягать только связки в бессвязных, желанных стонах. И те работают на полную, будоражат Геральта ещё сильнее, и, будто подпитывая его, заставляют биться о неё всё быстрее. В его плечи вцепляются пальцы, ногти царапают шею и горло, словно она стремится разорвать его на части. И ведьмаку кажется, что это и происходит.

Когда он чувствует, как мышцы в его руках слабеют, дрожат, срываются от напряжения, Цири снимает их с талии и подносит к своему лицу. Тот обхватывает его, держит, гладит, теряясь в неожиданной нежности, а Цири начинает двигаться самостоятельно. На мгновение он будто тонет в ней, рассматривая и наслаждаясь - щёки девушки раскраснелись, лицо покрылось испариной, а тело передаёт невозможно терпкий и яркий дух, на ощущение которого он тратит долю секунды, глубоко вдыхая; он касается её покусанных губ, ведёт палец по подбородку назад, к волосам, и, наконец, приходит в себя. Вид скачущей Цири возбуждает в нём новую, ещё более выворачивающую его наизнанку волну страсти. Пущенная пятерня в её волосах тянет голову назад, отчего её крик срывается, понижается в тональности, а Геральту открывается влажная шея, до которой он тянется языком, чтобы слизать остаточные капли рассудка.

Ведьмаку надоедает её самостоятельность. Он останавливает её и одним точным движением подминает под себя, вновь оказываясь сверху. Цири смотрит ошеломлённо, но среагировать не успевает. Геральт снова начинает двигаться в ней, медленно, с каким-то особым трепетом, с невероятной важностью, и это сводит с ума обоих едва ли не сильнее. Он чувствует каждый сантиметр, проникающий в её тело, каждую неровность внутри неё; он чувствует влажную тесноту, чувствует, как охотно она принимает его, чувствует жар, плавящий их тела.

Он может дотянуться до неё, и сорвать губами её стон. И он дотягивается.

Он может толкнуться в неё глубже, может сжать её запястья одной своей рукой. И он сжимает.

Он слышит, как ускоряется дыхание Цириллы, как импульсивно начинает двигаться её тело. И он ускоряется вместе с ней.

– Ты прекрасна, – она сглатывает, смотрит на него так, будто вот-вот заплачет, и внезапно притихает.

– Геральт… – шёпот звучит как предупреждение.

Ведьмак с предвкушением прикрывает глаза, наращивая темп толчков.

– Геральт, – громче, дрожаще, боязливей.

Он крепче сжимает её запястья, не позволяя ей вырваться и чувствует, как бесконтрольно она двигается, выгибается. Стенки вокруг его члена сужаются, проталкиваться в них становится ещё слаще, хотя, казалось, больше некуда.

– Геральт!

Цири кричит, бьётся под его телом в конвульсиях, впивается ногтями в свои и в его ладони бесконечно долгие мгновения, за которые он успевает восхититься этим необузданным, первобытным образом. И не успевает больше ничего.

Оглушительный оргазм настигает его с последними, кульминационными толчками, с которыми он бесстыдно изливается в её нутро, долго и тягуче. Геральту кажется, что если прямо сейчас его поведут на плаху, он пойдёт туда с радостью и без капли сожаления.

Он отпускает её руки и обхватывает лицо, целует её в губы, подбородок, глаза, сквозь пот и слипшиеся пряди волос. Она вторит ему, обвив руками шею, гладя по затылку. Ведьмак скатывается набок и после на спину, утягивая девушку за собой - естественным образом она полностью растягивается на нём, будто на кровати. Остаётся даже место.

В голове пустота. Единственное, что удерживает внимание ведьмака в этом, реальном, мире - тяжесть тёплого, чужого тела. Глубокое, успокаивающееся дыхание. Ощущение полноты.

Завершённости.

Геральт гладил её плечо и чувствовал, как его тело буквально приклеилось к простыням, как его ладонь опускалась на её разгорячённую кожу, но липкость прикосновения мешала движению.

– Организовать ванну? – прохрипел он и тут же прочистил горло. Слова казались чужими, лишними и неестественными.

Цири молчала. Не шевелилась. Ведьмак уже хотел щипнуть её или сделать что то, что привлечёт её внимание, но она вдруг глубоко вздохнула, потянулась рукой к лицу и потёрла его, после чего подняла на него светящиеся, влажные глаза:

– Не помешает.

Варнава-Базиль, как и остальные слуги, спали, поэтому Геральт потратил некоторое время, чтобы самому натаскать колодезной воды, наполнив ей бадью для купания. Прежде, чем позвать Цири, он зажёг в комнате свечи, дабы иметь возможность находиться в ней не стуча зубами от холода, и прогрел, до приятной телу температуры, воду. Вернувшись в комнату, ведьмак застал Цири нежащейся в его кровати, без простыней и одежды, облюбованную мягким серебром луны. Она лежала к нему спиной, но вряд ли не слышала его прихода. Подойдя ближе, Геральт дотронулся до её бедра и тут же заметил пустившуюся череду мурашек по её ноге.

– Я бы сказал, что ты как-будто прибыла из другого мира… если бы ты действительно не прибыла из другого мира.

Цири со странным звуком подавила смешок в своей руке, на которой лежала, повернулась к нему и весело посмотрела:

– Давно придумал?

– Только что, – ухмыльнулся Геральт. Его ладонь сместилась Цири на живот и долю секунды мешкала, в какую сторону двинуться дальше, выбрав, в итоге, потянуться наверх, по солнечному сплетению, меж двух упругих округлостей, остановившись на подбородке.

– Я попыталась встать, но меня не держат ноги. Буквально.

Ведьмак на мгновенье замер и одним аккуратным, но быстрым движением поднял её, взяв под колени.

– Придётся мне носить тебя, пока не научишься ходить.

Пока он шёл вместе с ней до комнаты, руки Цири медленно оплелись вокруг его шеи, губы притянулись к уху, прошептали: “Может, я не хочу учиться ходить”, прикусили мочку, горячо выдохнули, пощекотав шею.

Вместо ответа Геральт понимающе хмыкнул, а через секунду их тела опустились в горячую, вспененную воду. Бадья была тесновата, поэтому ведьмак сел первым, а меж его ног села Цири, облокотившись ему на грудь. Ноги пришлось поджать обоим.

– Мы будем… – она запнулась. Геральт ласково погладил её по руке, – говорить о том, как нам жить дальше?

– Хм. Тебе есть, что сказать? – он потёрся подбородком о её макушку.

– Спросить. Можно мне остаться с тобой?