– Даже дайра Кунктия вряд ли подозревала, что ее драгоценный паучок, студенты факультета косте-знания и их пленник заодно, – выдохнула Пуэлла. – А я, выходит, повелась на элементарную провокацию и устроила самый настоящий цирк с пафосным освобождением и беготней туда-сюда.
Они вышли в длинный темный коридор, не освещенный ни единой свечой; Пуэлла легко активировала Манипуру, и та осветила его ярким золотым свечением.
– Вот уж не думал, что когда-нибудь увижу, как чакру используют в качестве фонарика, – дрожащим голосом пошутил Вин, и Пуэлла попыталась улыбнуться (из вежливости). – Ты имеешь хоть какое-то представление о том, куда мы идем?
Девушка кивнула.
– Есть одна комнатка, в которую я хочу попасть, прежде чем мы покинем это место. Какая-то странная внутренняя сила манит меня к спрятанному там предмету, и мне кажется, что это неспроста.
– В прошлый раз, когда мы слышали это от тебя, речь шла о Боне Фидес, – поддел Вин, и на этот раз Пуэлла рассмеялась уже искренне, хоть и слегка нервно; тело ее тряслось от напряжения. – Знаешь, я бы не советовал такой дайре, как ты, следовать своей интуиции. Это как совет всем главным героям кьярта-ваддских сказок, только наоборот: не «следуй за своим сердцем», а «забей на него».
С каждой секундой Вин выдыхался все сильнее; на него было больно смотреть. Пуэлла, чувствуя, как его тело повисает на ней, наконец остановилась и крепко сжала друга за плечи, прижавшись губами к его горячему лбу. Все, что происходило дальше, она делала по наитию – будто сама Флос шептала за нее эти странные, неведомые слова на давно забытом (или никогда не существовавшем?) языке. Манипура продолжала слабо сиять внутри живота, будто проглоченная звезда, однако Пуэлла знала, что чакра не имеет никакого отношения к той магии, что происходит сейчас.
Это была врожденная сила Флос – сила богини природы и всего живого, что ее населяет. Энергия, по крошечным капелькам взятая у растений, животных и людей, бродящих наверху и вне храма, собралась в невидимый сгусток и скользнула прямо в переносицу Вина, туда, где губы Пуэллы касались его соленой от пота кожи. Юноша вздрогнул и попятился: вид у него был здоровый и бодрый, как обычно, глаза загорелись и посветлели, на коже снова выступил легчайший румянец.
– А знаешь, – проговорил он завороженно, – такой ты даже начинаешь мне нравиться.
– Может быть, тебе следует вернуться в Университет прямо сейчас? – спросила Пуэлла. – Скажи ректору, что мы отлучились по желанию Тринадцатого Демиурга. Возможно, он не станет задавать лишних вопросов – к богам в Двенадцати Державах до сих пор относятся с уважением. Даже к тем из них, что долгое время считались проклятыми.
– Главное, ни слова про декурсий и эту резню, да? – улыбнулся Вин. – Не думаю, что кому-либо стоит знать про Флос и ее божественные силы.
Пуэлла кивнула.
– Им и без того известно слишком многое – один лишь тот факт, что моим фамильяром является Корвус, делает мое имя заглавной строкой всех университетских газет.
– Да уж, с фамильяром тебе повезло.
Девушка посмотрела на Вина, запомнила его улыбающееся бодрое лицо, посмотрела в глаза, все еще влажные от недавно пролитых слез ужаса, а затем сжала его предплечья. Ее зрение и слух обострились до предела, странное чувство власти захлестнуло разум; легким мыслеобразом она коснулась Университета, его хрустальных и блестящих стен, парящих в воздухе башенок, нервюрных сводов в Зале Тринадцати Лучей, полигона в закрытом внутреннем дворе и, наконец, длинных коридоров, ведущих в спальни студентов.
– Пуэлла, мне точно не стоит о тебе беспокоиться? – спросил Вин.
– Точно, – ответила девушка. – Я скоро вернусь. Просто предупреди преподавателей, ладно? И передай Авроре с Ангуисом, что я в порядке.
– Что насчет Флос?
Девушка сглотнула. Она знала, что ее подруга ненавидит, когда лукавят и недоговаривают, а потому не сможет простить очередной скрытности и наверняка серьезно обидится, когда все раскроется. Сейчас им нужно было держаться вместе и доверять друг другу – в конце концов, они были третьей стороной, отдельным тылом, который и сам не знает, к кому примыкать и за кого воевать.
– Расскажи ребятам все, что случилось здесь, под храмом, – решилась она. – И передай привет. Я уверена, они меня поймут.
– Мы вроде как друзья, – ответил Вин. – Конечно, знаем мы друг друга без году неделя, но в таких экстремальных условиях породнишься даже со случайным знакомым.
Они слабо посмеялись, и Пуэлла наконец поняла, что готова. Все чакры на ее теле хаотично замигали, она закрыла глаза, а когда открыла, кьярта-ваддского юноши уже не было рядом. Она стояла одна в черном коридоре, что полнился тенями и ужасом недавно случившейся здесь бойни.
Манипура разом потухла: девушка поняла, что может видеть в абсолютной тьме без каких-либо проблем – а при желании и с закрытыми глазами. Новообретенные способности были странными и чужеродными, однако с каждой секундой Пуэлла все больше примирялась со своей судьбой. В конце концов, будем честны с собою: быть изрядно могущественной, пусть даже в страшнейшие из времен, гораздо лучше, чем оставаться беспомощной и слабой, доверяя свою жизнь другим.
«Девушка и медведь».
Она сказала это тихо, одними губами, концентрируясь на образах, что видела недавно: мускулистая дайра с короткими волосами и серьезным лицом, что глядит перед собою, готовясь пуститься в таку; могущественный зверь, громадный, с разинутой пастью – то была не кьярта-ваддская белогрудая порода со светлыми кругами вокруг выразительных глаз, но есмьянское чудовище, издревна считавшееся одним из наиболее опасных представителей дикой фауны.
Кажется, есмьяне звали этого медведя бурым – у него была темная коричневая шерсть и черные глаза, отражавшие саму ночь. А эти когти… о, они были просто огромными! Казалось, будто животное из последних сил вырывалось, пытаясь атаковать таинственного лиходея, решившего стать у него на пути.
Пуэлла ускорила шаг. Мыслеобраз вел ее тело вперед, туда, где, скромная и почти незаметная, поджидала заколоченная дверь. Картинка оживала у нее перед глазами, становилась все четче и яснее, обретала смысл и форму. Теперь Пуэлла видела, как волосы незнакомой дайры развеваются по ветру, как горят ее зеленые глаза, как она улыбается – на округлых щеках непременно возникают ямочки! – или ругается (кустистые, красивые брови сходятся к переносице).
Вытянутая вперед рука уперлась в сырую заговоренную древесину, и девушка открыла глаза. Она стояла прямо перед заветной дверью, и тишину прерывали лишь медленные капли, что падали с потолка в лужицу на полу. Это нервировало, и Пуэлла, сконцентрировавшись на Сахасраре, направила свой внутренний взор на очередную капельку, стала ею, обратилась единым целым с самой стихией, после чего, презрев все правила логики и физики, велела ей перестать.
Тишина стала абсолютной.
«Девушка и медведь».
Теперь Пуэлла направила мыслеобраз за дверь, силясь мысленно достучаться до двоих несчастных пленников, запертых в камне – насчет того, что два этих создания живые, она даже не сомневалась. Никто не ответил: ни энергетической вибрации, ни даже ощущения чьего-либо присутствия не возникло.
«Что ж, – подумала она, собираясь с силами. – Я смогла уничтожить Воинов Истины – или хотя бы вырубить их на время. Во мне – сила Флос, накопленная за много веков мощь декурсий и таланты, присущие сну. Кем я буду, если не воспользуюсь подарками судьбы во имя блага и отвернусь от интуиции? Разве не она – ведущий компонент и главное звено любого магического действа?»
Девушка закрыла глаза и сконцентрировалась на зачарованной древесине, на металлических пластинах, расположенных под нею, и множестве замков, одно лишь прикосновение к которым грозило смертью нерадивому искателю приключений. Она знала, что сама дверь являет собою ловушку, и снимать ее с петель нет никакого смысла: коснувшись пола, она разлетится в щепки, ибо энергия, вплетенная в нее еще при создании, опасна и ждет нужного момента, чтобы атаковать.
