Не лучше ли сразу встать на сторону победителя?

Слова фамильяра так и скользили заранее продуманной ложью, однако сейчас это не имело особенного значения.

Растерянная и отчаявшаяся, Пуэлла до крови закусила губу, вытянула вперед руки, посмотрела на наручники, что сковывали ее, затем – на цепи, натянутые меж лодыжками, что громко звенели, мешая уйти. Здесь вряд ли собирались считаться с ее волей – а значит, и богиней она должна была стать подставной. Чего добивался ее таинственный отец? Почему он решил вовлечь ее в свои темные дела?

Она вспомнила его кукольные глаза, смотрящие перед собою безо всякого выражения. Вспомнила его ласковое прикосновение, его белые руки, его золотистые волосы. Дилектус выглядел ее ровесником, однако прожил на этом свете в разы больше и застал времена, когда Конкордия еще ходила среди смертных.

Корвус, ты сошел с ума или находишься под чарами. Мы не можем просто переждать Священную Ночь и надеяться, что все пройдет само собою! Вин в опасности, его могут убить! Что же до меня, то… – Пуэлла сглотнула. – Я вряд ли останусь самой собою после Слияния.

Связь оборвалась, и девушка сильно вздрогнула, чувствуя, как внимание Корвуса, всецело обращенное к ней, вдруг исчезает, оставляя после себя лишь слабое ощущение приятного щекочущего тепла. Вне всякого сомнения, это был он, а не один из злобных близнецов – так отчего же вдруг ему пришло в голову покориться, отказаться от всякой идеи побега?

Прохладная тень коснулась щеки, заскользила по комнате, танцуя на узорчатых плитах. Пуэлла попыталась сконцентрироваться на мелькающем сером силуэте, но узнала его лишь тогда, когда мрачные мазки собрались воедино, и перед нею предстал молодой длинноволосый мужчина кьярта-ваддской внешности с хищными глазами и тонкими ниточками выразительных бровей.

– Сонмус! – выдохнула она с облегчением, чувствуя, как слезы, вернувшись, снова мчатся по щекам к подбородку; счастье захлестнуло ее с головой, надежда на спасение наконец вернулась. – Ты нашел нас! Какое счастье!

Тот манерно поклонился, выставив вперед сложенные руки. Несколько тонких черных прядей упали на вытянутое лицо.

– К счастью, дайра, я вас и не терял. Я обыскиваю каждое помещение катакомб по приказу дайра Дилектуса, чтобы убедиться в полном отсутствии вражеских сил – и всеобщей безопасности.

– Какого-какого дайра? – подал голос Вин.

– Так ты был с Дилектусом с самого начала?! – выкрикнула Пуэлла гораздо громче, чем следовало бы. Зала наполнилась гулким эхом; лица статуй, искаженные, уродливые, заплясали в жутких тенях. – Н-но ведь… Корвус создал тебя!

– Именно, – деловито кивнул Сомнус. Он начал обход залы, принюхиваясь и воровато оглядываясь по сторонам. Его ноги легко и беззвучно двигались по полу, словно он парил, а не шел. – И по его же воле мы здесь.

– Да, но… декурсии – наши враги! – воскликнула Пуэлла. – Ты же не хочешь сказать, что Корвус обманом заманил меня в это логово, притворился побежденным, а затем подарил меня эгрегиусам, дабы предать людей и примкнуть к этим проклятым чудовищам?

– Чудовищам? – усмехнулся Сомнус. – Так ты называешь отвергнутых детей, дайра Пуэлла? К тому же, человечество давно показало себя как жалкий институт, строящийся на унижении себе подобных. Среди декурсий царит взаимопонимание и поддержка, они всегда добиваются своего совместными усилиями. Примкнув к ним, Задымье только выиграет.

Вин пробормотал что-то бессвязное, но Пуэлла его уже не слышала. Стеклянными глазами она наблюдала, как сон изящно выскальзывает прочь, растворяясь в тяжелом воздухе, превращаясь в невидимую дымку, что вскоре и вовсе сгинула. Издалека начали доноситься призрачные голоса, и среди них она сумела уловить нотки знакомого смеха: это был Корвус. Он направлялся сюда в компании тварей, что пожирают человеческие души, лишая их права на реинкарнацию.

«Я выбрала сторону зла, – подумала она. – Дайра Кунктия была абсолютно права. Долус и его друзья были абсолютно правы. Все, чего они хотели – это избавиться от чудовищ раз и навсегда, спасти других людей, обезопасить их. Мне стоило бы согласиться на самопожертвование: одна спасенная душа не стоит тысяч и тысяч других, навечно канувших в бездонных желудках нечистых».

Ее взгляд метался, перед глазами то темнело, то снова прояснялось. Дыхание углубилось, сделалось прерывистым и резким, как после бега; Пуэлла обратила взгляд внутрь себя, туда, куда всегда боялась заглядывать, зная, что увидит нечто ужасное.

Корвус с самого начала просил ее вспомнить. И она должна была послушаться, переступить природную мягкотелость, что останавливала ее. Ведь в глубине души Пуэлла с самого начала знала, что единственная сила, удерживающая ее – страх перед самой же собой.

Ни разу в жизни она не работала с чакрами напрямую, и никто так по-нормальному и не научил ее, как их активировать. Однако знания из прошлого, далекие, но все же доступные, твердили ей, что все необходимые знания исходят из души. Такой, как она – дочери Конкордии и могущественнейшего из ее созданий – достаточно действовать по наитию, чтобы совершать настоящие чудеса.

Необходимо перестать бояться. Вспомнить себя – ту самую себя, которую отвергала и презирала – и принять, чтобы слиться в гармоничный тандем, где не будет места провалам в памяти, неловкости, незнанию.

Бабушка всегда верила в нее. Верила, что она станет могущественной чародейкой, что научится находить выход из любой ситуации сама. Корвус не был ее хозяином, не был направляющей ее силой, а значит, цепляться за него было верхом неблагоразумия. Что-то обжигающее пробудилось в душе Пуэллы, разлилось по телу, задействуя все чакры сразу.

– Не хочу отвлекать… – завороженно проговорил Вин. – Но ты, кажется, горишь всеми цветами радуги.

Пуэлла попыталась ответить ему, но разум, направленный внутрь собственного эго, был слишком занят воспоминаниями, чтобы позволить девушке даже разомкнуть губы. Вспоминать оказалось так просто, как и дышать: картинки сами вставали перед слезящимися глазами, наполняясь смыслом и цветом, а затем разлетаясь на кусочки, будто разбитые зеркала.

Она чувствует, как холодная и прозрачная жидкость бежит по запястьям. Слышит крик, такой ужасный и гнетущий, что даже земля подрагивает под ногами от презрения и страха.

– Флос! – кричит матушка, оказываясь рядом, нежно обнимая ее за плечи. – Что это ты делаешь?

В ее голосе звучит страх, спрятанный под маской деловитой заинтересованности; матушка знает слишком многое, а потому скрывать от нее истинные желания нет никакого смысла.

– Я хотела посмотреть, что внутри у этого создания. Посмотри, мама! Это же кристаллы!

На траве перед нею растянулось существо, которое она уже видела раньше.

«Прекрасный Гость, – напомнила себе Пуэлла, слегка отстраняясь от прошлого «я» и глядя на все как бы со стороны. – Дайра Децедера рассказывала нам об этой декурсии совсем недавно…»

Оно слабо стенало, дрожащие руки с острыми когтями тянулись к обнажившимся внутренностям, представлявшим из себя странно сросшиеся блестящие камни, граненые и прозрачные. Та часть Пуэллы, что носила имя Флос, дернулась вперед и запустила руку внутрь беспомощного тела… Конкордия сжала ее плечо, распахнула губы, чтобы сказать что-нибудь, но в воздухе повисла звенящая тишина. Ни одного поучительного слова так и не было произнесено.

Резкий, глубокий вдох. Голос Вина звучит так близко, но при этом так далеко. Пуэлла не может оторваться от старой себя и самозабвенно упивается странной болью – теперь она изменилась, стала другой, однако прежнее эго все еще тяготело над нею, все еще доставляло неприятности. Старая Пуэлла, жестокая, своенравная богиня плодородия и жизни, чьи руки жонглировали чужими телами и судьбами, возвращалась к жизни, сливаясь с мягкой и добросердечной девушкой, что больше всего на свете желала мира, добра и процветания в каждый дом Двенадцати Держав.