В сладкой дремоте, коверкающей дни, в горьком отчаянии коротал свое время Майлз Грайвер. Питаясь стенаниями, лишь редкими моментами он голодал. Разрушенная картина мира блеклыми вечерами оседала на задворках памяти, которой было суждено в ближайшем будущем избавиться от ненужного. Проклятый самим собой, Грайвер едва ли видел просвет в матовом квадрате оконца. Необратимость надвигающихся перемен испытывала разум на прочность, с упорной регулярностью отправляя всадников, несущих хоругвь страха. Ослабшие руки с трудом выполняли свою работу, исхудалые ноги жалобно тряслись, взбираясь по ступеням. В черепе юноши противный железный шарик беспокойно скакал от края до края. Получаемый таким образом звук чем-то напоминал звон от ударов по бутылочным стенкам или стрекот огромного жука, быстро-быстро щелкающего крылышками.

«Лучше бы мне не знать Сильвию. Эта лесная нимфа с легкостью сможет прожить без меня, а вот я без нее не смогу. Зачем это испытание? Зачем она искалечила меня? Все напрасно, ведь в таких лесах, как мои, нимфе не выжить. Я нечаянно убью ее. Убью одним ненужным присутствием или бездействием. Сильвию нужно спасти, а сделать это можно единственным способом – убить Майлза. Кому как не ангелу смерти Габриэлю под силу совершить подобное. Это чудовище всегда так близко, но отчего Оно медлит? Одна прерванная жизнь спасет множество других, так почему Оно не заберет ее?»

Глаза открыты. Грайвер сидел и слышал, как кровь медленно перетекает из мозга в правое предсердие. Вороны кружили над повозкой. Майлз неожиданно для себя стукнул подвернувшейся под руку палкой по одной из бочек, после чего увидел трех солдат в блестящих нагрудниках. Один из них вскинул алебарду и жестом приказал остановиться. Юноша повиновался и натянул поводья. Солдат с любопытством полез в повозку, в то время как двое других преградили возможные пути к отступлению.

− И что это мы везем? – с веселой ухмылкой просипел солдат.

− Рыбу на продажу.

− Так вот от чего вонь стоит. А ну-ка открывай бочки.

− Да как же так, милостивые государи. Нечего рыбе первой свежести на солнце сохнуть, да воронов дразнить. Я за товар головой отвечаю.

− Открывай, говорят, не то мигом с ребятами арестуем и рыбу, и твою ценную головушку.

Майлз нарочито неуклюже снял первую крышку и встал у края телеги.

− Вот холера! Да эта гниль червями осыпится, только ее распороть. Первой свежести, говоришь, торгаш? Мой дед учил, что токмо увидишь синеватые пятна на чешуе, сразу в землю зарывай порченую дрянь, а ты ее людям…

− Гляди, Юз, как воронье-то взбесилось.

− И то верно. Падаль учуяли.

− Быть такого не может! Я только этим утром товар получил от рыбака проверенного. Все наилучшего качества.

− Зенки протри! Даже если бы мне приплатили, я не стал бы эту мерзость домой деткам с женой нести. Пятна синющие, точно фингалы у Молодого.

Третий стражник, услышав, что о нем говорят, вытер нос рукавицей и гнусавым голосом переспросил товарища о возможной проблеме.

− Это порода такая.

− Что ты выдумываешь тут! Какие у рыб могут быть породы? Эй, Юз, знаешь породы рыбьи?

− Ну, форель там, камбала, ерш. Еще слышал про восьминога, но это где-то в море водится.

− Скользкий ты тип. Нутром чую, что темнишь и вертишься. В общем, давай герцогский ярлык и катись со своей рыбой к Черту.

− Не знаю я ни о каком ярлыке. Сами придумываете хитрости на ходу, а еще меня обвиняете.

− Вот это ты, братец, загнался, − строго отчеканил второй солдат, − нет герцогского ярлыка – нет покровительства и одобрения на торговлю, нет одобрения – проваливай. Правила едины для всех и нечего приезжим соплякам строить из себя храбрецов. Не забывай, что говоришь с городской стражей, которой ничего не стоит бросить подозрительного человека в яму, чтобы, так сказать, голову остудил.

− А заодно и почки.

− Бред, − прошептал Майлз.

− Ну, ты не огорчайся особо. У нас в городе порядок превыше всего, для его поддержания мы и служим. Нет ярлыка? Не беда! Специально для заезжих купцов разработан особый товарный взнос, своего рода пожертвование на всеобщее развитие. Такс, посмотрим… четыре бочки да по двадцать пенсов…

− Сто!

− Молчи, Молодой. Я и без тебя прекрасно считаю. Восемьдесят пенсов и не одним больше.

− Откуда же у меня такие деньги?

− Как это откуда, а продажа, прибыль?

− Так я всего лишь вожу рыбу, но не торгую ей.

− Ох, вертишься, вертишься. Хватит хитрить! Плати взнос и не мозоль глаза. От этой рыбы нос уже вянет.

− Что же вы не понимаете, нет у меня денег.

− Значит так, сгружай свою гниль, мы ее конфискуем.

− Чего мы? – прогнусил Молодой.

− Забираем в пользу городской казны.

− Постойте! Неужели нет способов договорится?!

− Может быть, и есть. Сколько денег с собой имеется?

− Вот, шесть пенсов.

Солдат прокашлялся.

− Давай-ка, укатывай. Забудем о сегодняшней встрече. Ну, чего вылупился?

Из-за спины Майлза раздался громкий окрик. Юноша повернулся и увидел статного мужчину преклонных лет, восседающего на белом коне.

− Эй, солдатня, что путь перегородили?

Мужчина спрыгнул с лошади и, придерживая ее за узду, медленно подошел к неподвижной повозке с бочками. Самый младший стражник презрительно хмыкнул.

− Досмотр проводим, а вы, собственно, кем будете, что так грубите?

− Кем я являюсь вам знать не обязательно, господа. Глаза пошире раскройте и посмотрите.

Мужчина вытянул правую руку, на которой поверх толстой кожаной перчатки красовалась золотая печатка.

− И что это? – пропыхтел рядом стоящий солдат, поправляя сползающие штаны. − Вот же времена пошли, каждый только и норовит блестящими побрякушками в рожу тычить.

− Полегче, Юз. Хрыч важной шишкой может оказаться.

− Ну, допустим, первую фразу я не расслышал, − гневно перебил мужчина, − но терпеть открытые оскорбления в свой адрес не намерен. Велите явится десятнику.

Стражники замялись.

− Так он это… на задании.

− Вот оно как!

Мужчина перекинул поводья через колышек и твердым шагом направился в сторожку.

− Стойте, туды нельзя!

В будке за столом сидел пьяный десятник и заплетающимся языком объяснял молодой девушке принципы ведения затяжной осады.

− Сударыня, меня поражает ваша неграмотность в военном ремесле. Если вы полностью лишите гражданское население пищи и воды, то, что увидите после захвата? Горы гниющих трупов и дерьмо до самой высокой колокольни! Оно вам надо? Уж лучше тощие и больные, зато живые.

Увидев вошедших, девушка вскочила с места и застенчиво опустила ресницы. Десятник выпучился на нее, после чего с трудом повернулся и перекинул ногу через скамью.

− Я же сказал этим обалдуям, что б меня не тревожили. Какого дьявола вы тут забыли?

− Вставай, свинья, − взревел мужчина и накинулся на десятника. – Насколько же прогнила вся эта система, что прямо посреди дня городская стража напивается.

− Прекратите горланить, и хватит меня трогать. Убирайтесь все отсюда, пока не отвесил.

− Тут и добавить нечего. Причина проблемы лежит намного глубже, а хмельной десятник лишь маленькая веточка огромного дерева. Не имею ни малейшего желания задерживаться здесь.

Мужчина вышел, громко хлопнув дверью. Трое ошарашенных солдата последовали за ним. У сторожки уже не было ни белого коня, ни рыбной повозки.

Сразу по возвращению домой, Майлза встретил хозяин, который скрутив свою шапку, нервно катал ее в руках. Грайвер узнал, что его полдня разыскивал с донесением посыльный мальчуган. Как оказалось, юношу ждет некий господин в неизвестной конторе, желающий поговорить с ним с глазу на глаз. Хозяину дома посыльный оставил маленькую записку, где оговаривался адрес нужного места. Со слабым волнением Майлз принял записку и отправился спать, рассчитывая утром нанести визит в контору.

Дверь открыл сутулый бородач с морщинистым лбом и глубоко посаженными глазами. Майлз протянул записку, после чего его пригласили войти. Изнутри комната, куда попал Грайвер, больше напоминала лачугу или давно заброшенное жилище. Здесь было темно, отчего Майлз едва заметил, что идет по коридору, вслед за незнакомым человеком. Все комнаты были недоступны, так как их двери наглухо заколотили.