— Сама дура. Но, если вы не сектанты, то и я — не девственница. То есть, вы не на ту напали.

— Уметь поменяться с другими людьми своим сердцем, — досказала до конца Кукушкина, — это есть бессмертие. Потому что твоё сердце — гниль. Ты можешь разукрасить его под хохлому, ну, чтобы чувак его принял, не зажопился. А взамен он отдаст тебе своё. А потом, через неделю, этот чел превратится в дряхлого старикана, но ты можешь ещё успеть забрать у него руку… Короче, вот так, постепенно-постепенно, с этим придурком и меняешься. Теперь — ты молодая и красивая, а он, через недельку — в дом престарелых.

«Молодая и красивая, — поняла про себя Дроздова, — это старуха, которая содрала чью-то кожу и натянула её на свою морщинистую физиономию. Или, если она реально бессмертная, то взяла косу, подняла капюшон своего вечно чёрного плаща, отрезала себе черепушку и пришила голову какой-нибудь… наивной-легкомысленной девицы. Такой, как я… Девицы, которая поверила, что у неё очень хорошо закончится эта поездка в пригород, на пикник».

В общем, Дроздова всё понимала. Одного только не могла понять: почему именно её решили выбрать в жертвы?

— То есть, — резюмировала она, — если я правильно тебя поняла, то вы совершаете обряды жертвоприношения. Вы жрецы, которые молятся каким-то языческим идолам… Вернее, истуканам. То есть, чтобы все могли процветать (превращаться друг в друга), а за это кто-то один должен расплачиваться. Так? Девственник или девственница.

— Да заткнись со своей «девственницей»! Чё ты заладила одно и то же: девственница-девственница…

— Ты ещё запрети мне повторять то, что вы сектанты: «Сектанты-сектанты»!

— Мы не сектанты.

— А кто вы?

— Мы просто хотели начать спасать тигров. Хотели научиться в них превращаться. Но как сделаешь, если превращаться в людей могут только сами тигры?

— По-моему, ты это уже повторяла. Там, в микроавтобусе. Чё, не помнишь?

— Поэтому всё, что нам удаётся — это принимать облик других людей, — не обращала внимания Кукушкина на её вопросы. — Ну, короче, мы оборотни-неудачники. Так понятно?

— Кое-как.

— Но это фигня. Жди. Как только я превращусь в пантеру, то сразу же к тебе приду и за всё отомщу! За всё…

— Ой, напугала! Я прям вся дрожу.

— Не ёрничай.

— С чего бы я «не ёрничала», если ты сама себя не слышишь? Только что сказала, что в человека могут превращаться исключительно представители семейства леопардовых, а сама начинаешь мне угрожать.

— Это потому, что я не чувствую себя человеком. Меня заколдовали и я должна принять первоначальный облик. И вообще, тебе не надоело задавать свои вопросы?

— Просто — смешно было услышать эту чушь: «мы приносим жертвы тигриному лорду!»

— А ты смотрела фильм «Кинг-Конг»? Можешь объяснить, почему туземцы приносят жертвы гигантской обезьяне? Потому, что проблема в самих туземцах? Думаешь, пока они на свою гигантскую обезьяну не наткнулись, то устраивали жертвоприношение какому-нибудь истукану?

— А в чём проблема?

— В самой обезьяне. В том, что она священное животное. В том, что она самая последняя осталась на Земле!

Этим утром Катя узнала ещё одну удивительную вещь. Оказывается, новенький мальчик, которого ей так сильно хотелось успеть перетянуть на свою сторону, чем-то напоминает ей аиста, который умеет приносить детей. Дроздовой очень хотелось опередить всех своих одноклассниц. Ей казалось, что новичок — это единственное её спасение. Пока никто из Катиных одноклассниц его в себя не втюрил, он не успеет ничего узнать о том бреде, который творится в их сумасшедшей школе. Вернее, о том, который ещё не прекратился. Несмотря на то, что из класса исчез главный злодей — клон Дроздовой, и несмотря на то, что вчера все узнали про статью о найденном золоте, из принесённой газеты её кузеном Костяном, Катя не была уверена, что травля в её адрес возьмёт да и прекратится. «Не будь такой наивной, — говорила она себе. — Если лузеров, да витающих в облаках двоечниц, презирают исключительно одноклассники, то со «звёздочками» воевать начинают уже сами учителя. С теми, кого по телевизору показывают или в газетах про них пишут».

Когда уроки закончились, Катя шла следом за новичком. Может быть, её заинтересовало то, как сильно он после школы торопится домой. Но больше её интересовали трое девок из её класса, которые за ним увязались. Дроздова в это время выходила из школьного подъезда и видела, как эти четверо заворачивают за угол. Сейчас они исчезнут за школьным зданием и… Кате очень хотелось их нагнать и попробовать присоединиться пятой. Поэтому Дроздова помчалась со всех ног. Она не знала, что там за углом. Там могло быть всё, что угодно. Там могла стоять машина и, пока Катька не добежит и не завернёт за угол, эти четверо могут успеть сесть в машину и опять оставить с носом глупую корову-Дроздову. Как только она добежит, как только успеет перевести дыхание, завернув за этот злополучный угол огромного школьного здания, троица дур уже навсегда исчезнет вместе с новичком, а машина будет тихонько отъезжать с места…

Слава богу, никакого автомобиля за углом не было, когда Катька туда добежала. Троица школьных дур всё так же продолжала одолевать бедного новенького. Катька уже слышала их голоса: «Федечка, а можно пронести твой портфельчик?» «Федечка, а что у тебя в сумке? У тебя там правда яблочки? А дай укусить одно!» — «Не могу, — буркнул в ответ угрюмый Федечка. — Я их несу домой, бабушке». — «А как твою бабушку зовут? А хочешь, мы тоже пойдём к тебе домой?» — «Отстаньте».

В одной руке этот паренёк нёс свой школьный портфель, в другой — чёрную авоську из полиэтилена, которая школьным дурочкам больше напоминала мешок для мусора. Им всё время казалось, что новичок не домой его несёт, а в сторону ближайшего мусорного контейнера. Как только он подойдёт к мусорному бачку и перекинет его за борт, глупые девки сразу же планировали от него отстать. По новенькому было видно, как сильно он надрывается, неся и этот чёрный мешок и свою сумку. Хотя, Федя всячески старался делать вид, что в сумке действительно лежат яблоки (или яйца, как он сказал этим школьным мартышкам, пока они ещё не успели вчетвером зайти за угол школы), а не куча камней, как предполагали трое Федькиных одноклассниц. Поэтому парень изображал, что обе сумки ему очень легко нести и ноша его совершенно не напрягает.

— А можно, лучше, я с тобой домой пойду? — наконец-то догнала Дроздова этих четверых.

— О, припёрлась, блин! — заржали назойливые дуры. — Два сапога пара.

Они тут же отстали от этих двоих. Но на прощание успели крикнуть ещё какую-нибудь гадость.

— Смотрите, золотишко своё не растеряйте по дороге!

— А чё, он, правда золото этой дуры тащит?

— Ну, а ты сама подумай своей дырявой башкой! Не гири же там у него?

— Ха-ха-ха! Во, я с них двоих тащусь…

— Здорово, Федя.

— Привет.

Новичку понравилось, что хоть один человек во всём классе с ним поздоровался, а не опять начал приставать к нему со своей бесконечной болтливостью.

— А что ты там правда несёшь? Оттуда такой запах… Фу.

— Да, ерунда. Собачьих какашек понасобирал… Просто, чтобы не приставали.

— Чего поднасобирал? Извини, я не расслышала.

— Камней, — перечислял Федя, — стеляшек всяких бутылочных, навоза… Ну, как тебе объяснить?

— Да зачем объяснять… Но зачем ты всё это выдумываешь! Оно тебе надо?

Катя уже хотела ему рассказать, как тяжело и как нелегко ей живётся от постоянных издёвок и насмешек. Хотела, чтобы он поучился на её горьком опыте… Но Федя тоже кое-чего хотел. Он хотел ей объяснить, зачем и для чего он выкидывает все эти фокусы.

— Понимаешь, Катюха, если ты идеальный человек, если в тебе есть хоть какая-то личность и если все об этом неожиданно узнают, то тебе не дадут прохода. Поэтому, я считаю, лучше отвлечь их внимание какой-нибудь сумкой. Ну, походить на перемене вокруг школы, набрать туда какого-нибудь говна… И, после уроков, трое самых бестолковых девчонок обязательно за тобой увяжутся! Они потом будут по-разному сплетничать…