Девушка отстранилась от матери и услышала щелчок отпирающегося замка. Не теряя времени, она стала выковыривать второй нож – аквамариновый, пока демон не очнулся. Прокручивая в голове стих на мосту, она вспоминала всё, что связывало её с матушкой. Собрав все воспоминания, она вонзила голубой нож в грудь не так давно любимой женщины, и вся привязанность к ней стало покидать девушку.
Опустошённость стала наполнять сердце Соланы, погружая его ещё глубже во тьму. На двери открылся второй замок. Настал час использовать стеклянный нож – нож, стирающий весь интерес к пока что близкому ей родственнику, и она не помедлила. Острое прозрачное лезвие врезалось в глаза ненавистного демона, а через несколько минут всё уже было кончено. Третий замок был открыт, а перед Соланой сидел совершенно чужой ей человек.
Без капли сомнения или сожаления она достала чёрный как ночь кинжал и вонзила его в чело собственной матери, собирая в голове все свои воспоминания о ней и всё, что она о ней знала. Между ними порвалась последняя нить. Огромный кусок жизни выпал у девушки из памяти. Все чувства и мысли, которые были у неё тогда, поглотила тёмная душа демона. Солана видела, как давно знакомое ей лицо теряло привычные черты и становилось серым, невыразительным, обыденным. Оно становилось похожим на одно из тех лиц, на которых не обратишь никакого внимания, идя по улице. В конце концов, человек, сидевший перед ней несколько секунд назад, растворился в воде, как растворяется капля туши в горной реке, оставляя какое-то время за собой длинный тёмный хвост неопределённых чувств, поглощенных неумолимым временем. В этих разводах ещё читалась боль – боль демона, сидящего в некогда близком ей теле. Эта боль разрывала его и уносила куда-то вдаль – высоко во тьму над замком. Солана смотрела ему вслед, не чувствуя ни малейшего сострадания – скорее наоборот, удовлетворение, будто эта боль кидала маленькую крупицу справедливости на мировую чашу весов.
Ворота распахнулись, и девушка вошла в просторный коридор, в котором тонкие колонны поддерживали длинный готический свод. Колонны и стрельчатые арки были украшены резьбой из белого мрамора и бирюзы. Стены за стойками были выполнены из чёрного мрамора, и создавали ощущение, что это не камень, а стекло, через которое просвечивается непроглядная тьма морских глубин. Солана шла по этому коридору, ощущая себя песчинкой во дворце великанов. На гладких стенах световыми отливами играла вода, будоража фантазию. От этих движений девушке казалось, что там что-то или кто-то есть. Вдруг она услышала крик: дикий, громкий, неутихающий. Её нервы были на пределе, как сжатая пружина, и она молниеносно обернулась на шум, но всё, что она увидела – лишь длинный пустой коридор. Крик не стихал – наоборот, к нему примешивались множество других голосов, в которых она разбирала отчаянную мольбу о помощи. Солана всмотрелась в стены, но ничего в них не видела. Она закрыла от страха глаза, и её напуганное воображение стало рисовать там, за кажущимся стеклом дворца, тонущие суда, попавшие в бурю. И чем чётче она представляла себе кораблекрушение: лица людей, их одежду, окружение, мебель и прочие мелочи, тем конкретнее и разборчивее становились крики. И вот на стенах, как будто рисунки, стали проплывать призраки затонувших людей. Они кричали Солане что-то, но каждый это делал на своём языке. Единственное, что она смога разобрать – это то, что людям – всем без исключения – виделись испуганные глаза молодой девушки. И все её называли ведьмой за то, что она их потопила. Тогда пленница бездны поняла, что страхи, рождённые её фантазией, где-то в океане только что потопили корабль. Осознав весь ужас, который она сотворила, Солана побежала по коридору прочь от царившей в этих стенах и колоннах чёрной магии. Но один за другим, крики с мольбой о спасении накрывали её, и невольно от этих душераздирающих воплей страшные картины представлялись ей. Опять и опять сцены кораблекрушений и людской боли всплывали перед глазами, вызывая на стенах сотни потерянных душ, проплывающих мимо и смотрящих на неё со злостью и ненавистью, хотя единственное, чего она заслуживала – это сочувствие и жалость. Одна катастрофа сменялась другой, другая – третьей, третья – четвёртой… и так продолжалось до тех пор, пока страх под натиском сотен несчастных и погибших не был выжат из неё, как сок из апельсина. До конца коридора она дошла бледная и бесчувственная: ни ужас, ни сострадание, ни жалость не тревожили её душу. Единственное, что её на тот момент беспокоило – это голод – животный неистовый голод.
Из мрачного готического коридора Солана попала на огромную круглую арену. Купол, состоящий из бесчисленного множества синих, бирюзовых и изумрудных кристаллов накрывал этот зал. Казалось, будто небо из лёгкого, воздушного и привычного превратилось в тяжёлое каменное одеяло. Под ногами вместо пола был плотный непрозрачный лёд. Гладкость и безупречность его поверхности входили в контраст с грубыми каменными сводами. В центре зала, будто подвешенное за невидимую нить, висело яблоко. Не раздумывая, Солана бросилась к нему, ведомая первобытными инстинктами, в надежде хоть как-то усмирить свой голод.
Но когда она попыталась откусить кусок от парящего яблока, оно проходило сквозь лицо, было лишь миражом. Но оно не было галлюцинацией – девушка держала его, чувствовала своими пальцами, которые не в состоянии были обмануть глаза. Не в силах оторваться от призрачного фрукта, она с жадностью пыталась съесть его. Лёд под ней вдруг стал зеркальным, и она увидела в нём своё отражение: сумасшедшие глаза, растрёпанные и развивающиеся в воде волосы, напряжённые щёки и дрожащие губы – после всего, через что она прошла, в ней не осталось ничего, что могло бы напомнить человека. И в этот момент изо льда, как из воды, вырвалось морское чудовище, до ужаса напоминающее её искореженное отражение в полу. Его тело было огромным, плавники – мощными, лик – страшным. Когда оно выныривало, осколки льда медленно, как при заторможенном времени, отлетали во все стороны, образуя фейерверк из острых льдин, не спеша падающих на холодный пол и сливающихся с ним. Рыба покружилась над Соланой, описав несколько кругов, и ринулась вверх. Купол открылся над головою, как распускающийся цветок, и выпустил наружу монстра, рожденного льдом и больным воображением проклятой. Она опустила глаза на яблоко, и чувство страха вновь уступило место голоду. Она бросилась к еде и опять увидела своё безумное лицо, и вновь изо льда появился монстр – уже другой, с другими пропорциями, с другими крыльями, хвостом, но всё так же похожий на изнеможённую мученицу, на её бешеное и голодное отражение. Остальных она видела лишь боковым зрением. Снова и снова она пыталась откусить от яблока кусок, но в ответ во льду она видела очередное голодное страшилище, которое тут же вырывалось из пола, как магма вырывается из вулкана. За ним следовало ещё одно, и ещё одно, и ещё… Осколки льда разлетались во все стороны по воде, и тем страшнее были эти создания, чем яростнее и упоре Солана старалась вырвать хотя бы кусок из проклятого яблока. Каждый взгляд на своё отражение в зеркальном льду порождал на свет новое ещё неведомое этому миру создание. И, казалось, не было этому конца.
Но всё закончилось. Всё закончилось тогда, когда, взглянув в очередной раз, девушка увидела в полу не себя, а какую-то женщину, похожую на неё. Не было в ней ничего страшного, напротив – лишь жалость рождалась в измученном сердце. Женщина в отражении плакала. Яблоко медленно опустилось на лёд и подкатилось к Солане. Она взяла его и в нерешительности дотронулась до гладкой кожицы губами, боясь спугнуть представленный шанс насытиться. Яблоко было реальным. Девушка надкусила его и в этот миг поняла, что готова была отдать душу, только бы её не лишали этой скромной трапезы.
Съев яблоко, пленница бездны вышла из круглого зала в небольшую комнату. На центральной стене была нарисована большая дверь, а вокруг дверной рамы располагались осколки мозаики. Портал, некогда украшенный цветными стёклами, теперь был разбит, и у его подножия было рассыпано неисчислимое множество обломков витража. Стараясь не наступить на осколки, Солана подошла к двери и попробовала её открыть – та не поддалась. Кроме неё никакого другого входа не было. Девушке не пришлось долго гадать – она быстро поняла, что от неё требуется: это было очередное испытание, которое ей следовало пройти. Рассмотрев рисунок двери подробнее, она разглядела на нём слабый рельеф, так что смогла представить себе картину, которую следовало собрать из рассыпанных всюду кусочков мозаики. Она протянула руку к одному из них и, едва дотронувшись, обожглась, как будто его только что достали из раскалённой печи. Солана потянулась к другому и снова отдёрнула руку – на этот раз осколок рассёк пальцы чем-то невероятно острым. Она взглянула на свою ладонь, готовая увидеть на ней увечья от ожогов и порезов, но та была чиста, будто вся та боль ей только привиделась. Следующий осколок уколол сильным морозом, ещё один судорогой сковал руку. Что-то странное происходило с этой мозаикой: когда девушка ступала по ней, касалась локтем или коленом – она чувствовала лишь лёгкий и гладкий кусок стекла. Но стоило ей прикоснуться к ней пальцами рук, как её пронзала нестерпимая боль. Но иного пути не было. Один за другим Солана стала отбирать кусочки разбитого витража.
