«Но ведь где-то конец должен быть» – подумала Мия и начала сантиметр за сантиметром прощупывать стену. Ни потайной двери, ни выпадающего камня она так и не нашла. Но зато она заметила кое-что другое. Шов между кирпичами – он был настолько толстым, что её тоненькие пальчики могли протиснуться между камнями. Нужно было только расковырять раствор. Чем? Конечно же, ногтями – ничего другого здесь и не было. Да, это долго. Но что значит время для бессмертного ребёнка, мечтающего выбраться на свободу?
Часы и дни, измеряемые лишь мерцанием тусклой лампочки, тонули в неизменном безвременье, в то время как лестница из проделанных борозд становилась все выше и выше, пока свет одинокого фонаря не превратился в маленькую точку. И вот, в один злополучный миг, девочка сорвалась и с непомерной высоты упала вниз – обратно в заточение.
Это напоминало очередную иллюзию – дурной сон, в который мало верится даже во время дрёмы. То, что называется Городом, скорее походило на гигантский детский конструктор, собранный второпях неумелым малышом. Детали зданий соединялись между собой через однотипные блоки, которые всякий раз меняли своё место и положение. И без того неустойчивая система постоянно приходила в движение, что со стороны напоминало колеблющееся пламя. Дома изменялись и трансформировались. С ними изменялись и люди, проглядывающиеся через стекла. Чем-то удивительным было зрелище, когда мимо окна шёл какой-то человек, а в следующий миг комната раздваивалась, разделяя жильца пополам, а его ноги, как и туловище, продолжали жить своей жизнью, порой отличной друг от друга.
Неизменной оставалась лишь гигантская плотина, растворяющаяся вдали в раскаленных переливах горячего воздуха. Увиденное всколыхнуло память Пара, но недостаточно для того, чтобы вспомнить, где он уже мог наблюдать такую картину. Быть может, это сон? И всё вокруг такое же нереальное, как и Юна, как и смерть Мии? Если вся планета сродни сюрреалистическим видениям, как определить, какой мир настоящий? Должна была быть какая-то зацепка, деталь, по которой можно было определить материальность этого мира.
Пар стоял на длинной улице, аккуратно вымощенной тяжёлыми булыжниками. Он проверил пальцами твердость камней – они казались волне реальными. Но стоило оторвать взгляд от того, что у него было под ногами, как в голову снова лезли сомнения: «Вдруг это очередной фантом, уготовивший мне обрыв в конце пути?»
Юноша тяжело вздохнул и опустил руки в карманы. Его пальцы наткнулись на твёрдый предмет. Пар достал его – это был серебряный карандаш. Сейчас он светится сильнее обычного. Конечно, никакой предмет не мог затенить его от солнца, а сейчас он как раз был на солнце. На секунду юноше вспомнился старик в читальном зале. В тот раз, когда Пар просил его нарисовать карту, карандаш не светился. Видимо, доля фантастичности в этих иллюзиях строго распределена – чтобы человек медленно сходил с ума. Но если в этот мир попадает предмет, который сам по себе волшебный, он становится обычным, неприметным. Сейчас карандаш сиял, а, значит, и мир вокруг был реален, как никогда. Юноша поспешил к Городу.
На этот раз внутри всё было более приземлено: огромный зал и комнаты без дверей. Ни одного шкафа, ни одного стола, не говоря уже о книгах. Внутри сидели на полу или стояли в большинстве своём пожилые люди. Взгляд у них всех был отрешённым, как будто там, в раскаленном воздухе они увидели бесконечность, мысли их сливались с нею и тонули в бесформенном пространстве вечности.
Пар понял, что некоторое время назад он был таким же, как они, он плутал в собственных грёзах и страхах, будто загипнотизированный. Если их не удавалось привести в чувства внутри транса, возможно, сейчас ему больше повезёт?
– Мистер, простите, вы не можете мне помочь… ну куда же вы? Мадам… нет, пожалуйста, не отворачивайтесь, мне нужно кое-что узнать. Вот вы, мужчина, что так пристально смотрите на меня. Подскажите, как мне попасть… мужчина, вы слушаете меня, мужчина?
Все попытки разбудить кого-либо заканчивались провалом. Пар и тряс их, и бил, и кричал на ухо. Люди реагировали, но не совсем обычно. Примерно так же реагировал бы сонный слон на ребёнка, пытающегося с ним поиграть.
– Да как же вам не стыдно! Вы же взрослые люди. А у меня там девочка – моя подруга. Её зовут Мия, и ей нужна помощь.
После этой фразы все вдруг резко повернули к нему головы, словно туча одинаковых марионеток по велению кукловода.
– У неё нет имени, – сказал один.
– Её зовут «человек», – подхватил другой.
– Мы все люди, и это наше общее имя, – заключил третий.
– И меня зовут человек, – начало раздаваться отовсюду, сливаясь в общий хор отработанного человеческого материала, будто это был один многоголосый человек. – И меня так зовут! И я – человек. И моё имя человек. И её – тоже человек. И девочку твою зовут человек. Меня зовут Пит. И меня зовут человек. И я человек! Мы все – человек.
– Меня зовут Пит! – среди обступивших какой-то щупленький редкозубый старик вцепился в руку Пара и повторял без умолку: – Меня зовут Пит.
Все затихли. Все товарищи с испугом начали от него отходить. Минуту назад они считали его своим. Одним из них. Но сейчас…
– Меня зовут Пит. А её, – старик указал на пожилую женщину в углу комнаты, – её зовут Жозефина. И у нас у всех есть имена. И у тебя, и у тебя – у всех. Только вы их не помните, а я – помню. Я… всё помню.
Вокруг начало разгораться любопытство, и отрешенность стала исчезать из глаз окружающих.
– Пит, ты можешь мне помочь? Мне нужно в Обитель. Это очень важно!
– Зачем тебе в Обитель? Там жарко и страшно! А здесь – лес, прохлада. И очень много воды, – он будто бы взял кувшин и начал из него пить.
«Он безумен, – подумал Пар, – он так же безумен, как и все остальные. Другое дело, что по соседству с этим безумием живёт и его настоящее "я", которое стремится выбраться на волю».
– Пит, в Обители моя подруга. Её зовут Мия. Ей нужна моя помощь. Ты знаешь, как туда пробраться?
– Никто из смертных этого не знает.
Слова безумца прозвучали, как гром. Никто! Никто ему не поможет!
– Значит, придётся искать этот выход самому, – с отчаянием произнёс Пар.
– И не найти. Уж поверь, я проработал там везде, побывал в самых укромных и тёмных уголках. И уж я-то знаю, что тебя там ждёт.
– Тогда расскажи мне. Расскажи мне всё!
– О! Это долгая история! Меня зовут Пит, и я, значит, с Земли. Здесь все с Земли. Люди в смысле. А ты знаешь, что ты с Земли?
– Да, знаю.
– Хорошо, значит, если знаешь. Многие не знают. Многие позабыли. Но я не забыл. Я помню Землю. И я помню родителей. Особенно отца, да, отца. Не помню, как его зовут, но помню, что у него было имя. У всех было имя! Но многие его забыли. Тогда, в дни моего детства, была война. И мы, значит, эту войну проиграли. Нас почти что поработили. Захватчики стали жить припеваючи, а мы, значит, делали всю чёрную работу. Наш народ стал считаться людьми второго сорта. Да, если не третьего… если не третьего. Так нам всем говорилось.
И тогда отец сказал мне: «Не забывай, кто ты есть, сынок. Не забывай, что ты – не раб, ты свободный человек. И все мы: народ, люди, звери, птицы, деревья – все равны. Это очень легко забыть и в этом очень легко себя потерять. И вот чтобы не потерять себя, нужно провести в уме своём черту и поклясться самому себе, что бы ни случилось: дурного или хорошего – не переступать через эту черту».
Так, когда ранним утром мы, дети порабощённых родителей, вовсю трудились на чёрной работе – прилетели их огромные стальные птицы и всех нас забрали. Я тогда, помню, как жутко злился, что эти гиганты похитили самых трудолюбивых из нас, а ленивые дети захватчиков, которые в то время даже не встали со своих мягких перин, мирно видели десятый сон. Но это было давно. Теперь я уже и не злюсь. Так вот, значит, забрали нас эти белые громадины – это сейчас они просто большие, а тогда, для нас, маленьких, они были подобны горе. Все мы жутко их боялись. Много позже я узнал, что они в действительности не такие уж и страшные, какими кажутся на первый взгляд. С детьми-то они справиться могут, а вот взрослых они боятся – держатся от тебя на расстоянии двух метров, да тыкают в тебя своими палками. Немного ловкости – и эта палка уже у тебя в руках. Но это сейчас я всё знаю, а тогда мы все жутко боялись. Да, так и было.
