В общем, вышел из этого состояния благодаря ходьбе босиком и бане по совету одного моего друга, который сам это практиковал. Впоследствии другой друг, врач по образованию и своей сути, внимательно выслушав мой рассказ, с абсолютной уверенностью сказал, что меня пытались отравить биоядом.

И тут я вспомнил странный вкус супа и еще несколько странных факторов. Но это всего лишь подозрения, поэтому выводы из них не сделать.

С этой болезнью отвлекся от главного – от строительства ресторана. Был нанят австрийский инженер, который забраковал работу отечественных сварщиков, пришлось нанимать немцев и все переделывать.

Пригласили французского шеф-повара и баварского пивовара, который, запустив пивоварню и варя вполне приличное пиво, спился и снюхался за полгода так, что его, абсолютно синего, с тремором, загрузили в самолет, сунув в карман расторгнутый контракт на память.

Между тем наступил декабрь 2002-го, и пришло время открывать ресторан, а следовательно, давать ему имя. Мы устроили мозговой штурм, понаписали два десятка названий, но все они были обычные, типа «Пивная мельница» или «Баварский дом»… Не цепляло. Прошло несколько дней, название не приходило, тут я вспомнил Швондера из «Собачьего сердца» Булгакова – тот эпизод, когда к Швондеру пришли с просьбой назвать двух девочек и предложили имена Бебелина, Пестелина, Баррикада, но он сказал: «Нет! Давайте назовем их просто: Клара и Роза. В честь Клары Цеткин и Розы Люксембург, товарищи!» Не то чтобы Швондер был героем для подражания, но мне понравилась идея назвать ресторан двумя именами.

Я предложил «Карл и Фридрих», и не то, чтобы я так любил марксизм, просто имена ассоциировались с немцами и были на слуху семьдесят лет до этого. Мише идея понравилась настолько, что он до сих пор пытается выдать ее за свою, но хоть мы оба знаем, как было на самом деле, я особо не спорю.

Кстати, еще лет пять после открытия нас спрашивали, кто из нас Карл, а кто Фридрих, несмотря на то что на эмблеме ресторана нарисованы ярко выраженные Маркс и Энгельс – один в баварской шляпе и в поварском колпаке другой, ну и конечно, у обоих бороды лопатой, как и положено.

Кстати, мода меняется, и могли ли мы подумать тогда, в 2002-м, что хипстеры сделают бороды модными?

Дальше была большая долгая работа, мы взрослели, старели, случались взлеты и неудачи; мы открыли еще несколько ресторанов и один летний клуб, построили «Русскую рыбалку» в Комарово с тремя прудами, открыли самую большую пивную в Петербурге, а может, и в России и провели туда суслопровод из «Карла и Фридриха», но об этом как-нибудь потом, придет время, когда я дорасскажу эту историю.

Мы работаем, а значит, это не конец. Продолжение следует, господа!

Вы детстве когда-нибудь терялись? А я два раза. Вернее, меня потеряли или даже, можно сказать, забыли.

Нет, никакого злого умысла не было. Мои родители меня очень любили, а я их, но они тогда были моложе, чем я сейчас, поэтому мысли их были заняты не только детьми, даже, думаю, в основном не детьми, вот меня и забыли. Один раз в общественном туалете, а второй – на Красной площади в Москве. Забавно, да?

Только не надо проводить никакие параллели. Никакого подтекста. Просто так получилось, и все.

Первый раз это произошло, когда мне было шесть лет и я впервые с мамой и бабушкой поехал на Черное море. Там в поселке Айданиль мы сняли маленькую комнату с еще более маленькой верандой у поварихи из детского сада. «Удобства» располагались во дворе. Причем одно удобство на несколько дворов. Деревянное здание с бетонным полом и дырками в нем. Между дырками перегородки. Вот, собственно, и все.

Мама или бабушка водили меня туда по большой нужде, а по малой никто вообще не заморачивался. Надо сказать, что ребенком я был умным, но умел не всё. В это «не всё» входило завязывание шнурков бантиком – но, слава богу, на юге на шлепанцах они не нужны – и правильное использование газеты по назначению. Ну не умел! Наверно, уже все умели, а я нет. Почему, я сейчас, пожалуй, не смогу объяснить.

Со шнурками-то еще понятно, а вот с газетой… Хотя я умел делать значительно более сложные вещи: вырезать ножом мечи и кинжалы, по-настоящему перебинтовать порез, предварительно намазав йодом; мог делать кораблики и вертушки из бумаги и многое другое, но не это. Так вот, однажды мне приспичило, и мама отвела меня в туалет.

Было это после того, как мы пришли с моря и пообедали. Дойдя до туалета, мама вспомнила, что газету она забыла в комнате. В общем, она оставила меня над дыркой, а сама ушла и, видимо, устав после моря и на что-то отвлекшись, про меня забыла. То есть забыла меня в сортире. Но я еще про это не знал. Я спокойно сделал свои дела и стал ждать, когда придет помощь, а она все не шла.

Надо сказать, что находиться в 30-градусную жару на юге в общественном сортире – то еще удовольствие. Глаза щиплет то ли от хлорки, которую в целях дезинфекции не жалели, чай не творог, даже на халяву много не съешь, то ли от иных запахов – полдеревни сюда же ходят, да еще курортники, проходящие мимо, заскакивают. Но сейчас я один, все как вымерли – послеобеденный кейф, блин! Только мухи жужжат. И вот когда у меня затекли ноги сидеть на корточках, я понял, что надо искать выход. Нет, я не испугался, просто идти со спущенными трусами было уже как-то не по-пацански, все-таки шесть лет, а вдруг увидят? И я начал высовывать голову из-за дощатой перегородки и звать маму. Тишина. Даже на улице никого, на дворе тоже.

Провел я в этом туалете час или, может, больше. А мама, когда вспомнила, страшно перепугалась и бросилась меня спасать. Прибегает, когда я уже всем мухам имена дал, напуганная такая и давай меня на руках нести назад, спасать в смысле, а я не даюсь, ведь газету-то она впопыхах опять забыла. Пришлось ей еще раз туда и обратно бегать, чтобы меня окончательно спасти.

Второй раз это случилось на Красной площади, когда мне уже исполнилось восемь лет. Папа поехал с группой спортсменов в Липецк, и по дороге намечалась остановка в Москве на целый день. А я в Москве никогда не был. И когда отец предложил поехать с ним, счастью моему не было предела. На поезде и в Москву! Нынешними словами – крутяк! Ехать было весело: спортсмены – ребята молодые, с большим чувством юмора – всё подшучивали друг над другом. Приехали – и сразу на Красную площадь. Я еще в Мавзолей хотел, Ленина увидеть, но там большая очередь, и папа сказал: в другой раз.

Гуляем мы по Красной площади, лето, жара, солнце светит, народу тьма. Кругом чисто, красиво, в следующем году Олимпиада-80, и центр уже в идеальном состоянии. Готовились-то раньше заранее, не то что сейчас. Спортсмены отцовские разбрелись кто куда, и с отцом только я да еще две девушки посимпатичнее остались. Старшая женской группы и еще одна легкоатлетка.

А перед отъездом мне как раз кроссовки новые купили.

Кроссовки-то были детские, а шнурки длинные, как от взрослых, наша легкая промышленность не парилась тогда особо, ну шнурки и шнурки, что их разной длины-то делать, поэтому шнурки все время развязывались; а я уже научился бантик вязать, но получалось это как-то долго. Поэтому, когда в очередной раз на Васильевском спуске они стали жить своей жизнью, я сказал: «Пап, подожди, я со шнурками разберусь» и сел на корточки. На площади было шумно, и папа, увлекшись разговором с девушками, не услышал и пошел дальше. А я, пока шнурки завязывал, папу совсем потерял. Что делать? Подпрыгнул пару раз, чтоб лучше видно было. Не помогло. Постоял на месте, полюбовался видами. Вспомнил, что папа говорил: «Если когда-нибудь потеряешься, стой на том месте, где потерялся, и я тебя там найду». Минут через двадцать я уже начал подумывать, а на том ли месте я потерялся. Может, это не то место, где надо теряться, и надо было какое-нибудь другое найти – и там уже теряться. Появился взмыленный папа, уже без девушек. Похвалил меня, что все сделал по инструкции, и мы пошли дальше.