То же продолжилось и в университете. На экономической теории он утверждал, что закон спроса и предложения уже неактуален, так как за тупого потребителя давно решили, что ему «действительно необходимо». На высшей математике доказывал, что теория вероятности несостоятельна, и ставил в тупик преподавательницу простым вопросом: «Вот я считаю, что существуют только «да» и «нет», то есть пятьдесят на пятьдесят. А Вы со своей теорией можете доказать обратное?». Она не могла, конечно. В кризисный год, на лекции по антикризисному управлению, он вообще заявил: «Если всё вокруг так плохо, и Вы знаете что делать, то почему не спасаете компании от банкротства? Зачем нас, репоголовых, учите, вместо того, чтобы людей спасать от сокращения?». Разумеется, с лекции его выгнали.
Так, за пять семестров, досталось многим. Например, преподавателю русского языка Исааку Яковлевичу Лапидусу. Физруку Пушкину, который приписал своему однофамильцу строчку «Белеет парус одинокий…». Социологу-политологу Панкратову, открыто поддерживающему правящую партию, и впоследствии уволенному за взятничество. Психологине Дементьевой, учившей доверять интуиции и разбираться в людях, при том, что сама была в разводе, к тому же попала в руки финансовых махинаторов…
Почему я запомнил все эти подробности? Да оказалось, что мы в одном универе учились, и в год поступления даже на одном картофельном поле корячились.
Материал, написанный в день нашего знакомства, получился откровеннейшей халтурой, за которую я удостоился целой серии немилосердных взглядов главного редактора – женщины очень культурной, к тому же убеждённой монархистки. Ведь экспозиция была посвящена дням пребывания императорского семейства в Александровском дворце после отречения Николая Александровича от престола.
А что я мог поделать, если выпив, могу писать только о душевном, то есть о чувствах? Да, мы с Димкой вместе подготовили тот материал. А каким он ещё мог получиться, если мой новый знакомец оказался человеком сугубо аполитичным, к тому же с собственным взглядом на историю?
Зато он стал для меня кладезю интересных выражений и оборотов. Вот, например: «Бронетёмкин поносец», «А пуркуа бы и не па?», «Мал золотник, да вонюч», «А вы не путаете пращуров с дрищурами?», и многих других.
К тому же Димон, вопреки своей всеобъемлющей аполитичности, оказался ярым ненавистником режима, правящей партии, и президента лично.
«Хорошо в нашей стране жить, – рассуждал он. – Крым отжали, Донбасс вооружили, сейчас Сирию отутюжим, и вообще прекрасно станет. А то, что мне двадцать пять лет, и я чёрную икру не ел ни разу, президента, интересно, не волнует? Да её, собственно, и в магазинах-то нету. Я не бедный, конечно, и где достать её знаю, но за такую цену не куплю никогда. Ну не может еда столько стоить!»
«А нефть? – продолжал Дима. – Нефть! Мы мировые лидеры по запасам и их добыче. Мы всю Европу нагнуть можем! Так почему бы, спрашивается, для них цены не поднять, а нам не понизить? Не понимаю… А между тем знаешь, сколько литров моя зверюга жрёт?»
…Я вот хоть формулировки всех экономических обоснований знал наизусть, тоже этого не понимал. Очевидно, что все арабские заварушки и российское вмешательство в них – из-за нефти. Но при чём здесь нефть российская для внутреннего потребления? Почему правительство позволяет негодяям наживаться на своих гражданах? Куда карающие органы смотрят?..
«И что вообще за культ личности развели такой, понимаешь, – не унимался Жигалов. – Включаешь телевизор, а там: Путин сказал, Путин подписал, Путин встретился… тьфу, блядь! А знаешь, что делать? А я знаю! Правящую партию валить надо. А то развели капитализм, прикрылись демократией, и радуются. Революция нужна. Да только где уж тут, с нашим бздюловатым народом-то…».
Бздюловатый – характеристика весьма тонкая и точная, при том, что всеобъемлющая. Он вообще мастер изысканных ругательств, таких как: «едрить тебя в дышло», «пеньки обоссанные», «а сучком по устам?», «да бабку сутулую по темени», «конопатая муда», «ять косорылая» и прочих…
Помню, однажды мы подрались. В смысле не я и Димка, а оба мы с какими-то алкоголиками у ресторана «Сорбет». Ну как подрались – нас побили. Его рассечение губы и опухшая бровь отыгрались финансово – такая «мужественность» пришлась по вкусу очередной бизнесвумен. Мой же сломанный нос никак не возвысил меня в глазах главного редактора, хоть она тоже была немолода.
А дело было так.
В поисках женщин для души, отправились мы в «Сорбет». Димка сказал:
– Вечером надо приходить попозже, чтобы непринуждённо просидеть до закрытия. Там официанточка есть, Ниночка, – при этом его холёные руки обрисовали в воздухе силуэт гитары, – так я давно к ней присматриваюсь. Эрзац вариант, так сказать. Вот сегодня мы её на двоих и распишем…
В кабак мы не попали – несмотря на цены, там случился аншлаг.
– М-да… – протянул он. – Скопились индюки, мать их кочергой в раскоряку. Значит, работаем по плану «Б». В «На дне» официанточка есть, Миланочка…
До кафе «На дне» идти два квартала, а кварталы у нас небольшие. Бодрым шагом, дворами, мы направились к цели, но успели лишь свернуть за угол. Голос из темноты спросил:
– Э! Курить есть?
Из сумрака осеннего вечера выдвинулись три фигуры. Я молча достал «Данхилл».
– О! – сказал тот же голос.
И тут же здоровенная ручища ловко выхватила у меня всю пачку. Рисковать зубами за десяток сигарет не хотелось – стоматолог нынче дорог.
– Но! – вдруг крикнул Димка, и бросился наперехват.
Моментально среагировав, та же ручища пронеслась к его лицу. И сразу вторая. Как крылья взметнулись рукава его дорого пальто. Он упал. Я тоже успел среагировать и резко ударил негодяя ногой в живот. Вероятно, удар получился слабым, или негодяй слишком сильным, вернее, стойким. При этом я поскользнулся и упал. Последнее что я запомнил – стремительно летящий в голову неопознанный предмет. Наверное, это был ботинок. Потом, на какое-то время, мир перестал существовать.
…Сквозь низкие давящие облака, безмятежно плывущие сквозь тысячелетия по звёздному небу, я увидел звёзды. Меж домов пронёсся косяк перелётных дятлов. Незнакомая девушка нежно гладила меня по голове. Далёкий голос, грубый и хриплявый, призывно декламировал: «В путь, товарищи! Свободу академику Сахарову! Труп Ленина – на столб! Нине и Милане – счастья!»…
Затем, правда, всё быстренько вернулось на круги своя. Первыми пришли боль и кровавые солоноватые сопли во рту. Следом за ними – запоздалый страх. А после и осознание того, что ушли не только хулиганы, но и деньги с телефоном и сигаретами.
Я открыл глаза. Рядом, на усыпанном мокрыми листьями асфальте, сидел Димка. Поочерёдно, то правой, то левой рукой, он аккуратно ощупывал свои раны, после чего внимательно изучал окровавленные пальцы. При этом он старательно ругался:
– Ух, мудни собачьи… лядские выкормыши… дети проституток немытых… ой, бля…
Заметив, что я, не шевелясь, лежу и смотрю на него, он улыбнулся, но тут же одёрнулся, схватившись за разбитую губу, и сказал:
– Вот тебе и любовь по самые гланды…
А потом мы шли в травмпункт. Что символично – до туда тоже два квартала. У меня мутилось в голове, текли слёзы. И без того мутный, во всех отношениях, вечер стал ещё и расплывчатым. Поддерживая меня под руку, Димка, сам плохо видя единственным открытым глазом, неуверенной походкой плёлся рядом и, нагло и очень уместно перевирая Есенина, бубнил:
Я люблю это город грязевый,
Пусть обрюзг он, и пуст одрях.
Золотая дремотная мразия
Опочила в подворотнЯх.
А когда ночью светит месяц,
Когда светит он – старый плут,
Я иду, головою свесясь,
Переулком в знакомый травмпункт…
…Зато теперь, часто вспоминая тот случай, я думаю: да уж, интеллигентность в трусах не спрячешь…
***
