– Простите, – ответил я, таки взглянув на неё, – я не это имел в виду.
– Да-а-а? – впервые в её голосе прозвучали игривые нотки.
– Да чтоб меня из пионеров выгнали, – сказал я и, протянув ей руку, добавил, – Паша.
– Даша, – протянув свою маленькую ладошку, ответила она.
– Очень приятно. А где Вы живёте, Даша?
– В Красном Селе, на улице юных Пионеров, между прочим. Мне кажется, что это очень символично.
– А что, где-то встречаются пожилые?
Не отпуская мою руку, она расхохоталась. Рядом с ней мне хотелось веселиться и балагурить. Весенний воздух наполнялся сладким ароматом успеха. Окончательно решив отбить у Сашки её симпатию, я соврал:
– А знаете, у меня дома есть дореволюционное издание «Капитала»…
Но тут появился он.
– Ленин, Ленин, пионеры, комсомол, – брезгливо крикнул из толпы неуверенный ленивый голос. – Смутьян в кепочке, ваш Ленин…
Это был мой агент-провокатор. Он был нетрезв, помят и хмур. Он действовал в чётком соответствии с планом операции.
Его фамилия – Жигалов.
Не подходя вплотную, толпа сгущалась вокруг него, как июльские грозовые тучи. Синели ненавидящие взгляды. Злой шёпот трепетал чужие уши.
Растаяв в нерешительности, он запел:
– Боже царя храни…
Инцидент не остался незамеченным. Кузнецов замолчал. Рядом с ним возник юркий малый, отчаянно жестикулирующий и что-то ему объясняющий. Ситуация накалялась и выходила из-под контроля. Мелкой, неожиданно возникшей в толпе потасовки явно не получалось. Агент забыл свои слова: «Демократия в опасности, граждане!». Мне пришлось вмешаться:
– Ну он же пьян, товарищи, – говорил я, пробиваясь сквозь людскую массу, – не обращайте внимания. Что с него взять, с ослеплённого капиталистическими ценностями, а?
Продвигаться было тяжело. Казалось, что я вязну в липкости потных коммунистических ладошек. Оказалось, что это всего-навсего Даша вцепилась в мою куртку и пыталась не отстать. Она кричала:
– Да в самом деле! Сейчас мы его уведём отсюда! Не прерывайте торжества!
Уж не знаю, узнал ли меня Сашка, но он промычал в микрофон:
– Товарищи! Не обращайте внимания! Это всего лишь очередная провокация! Ведь мы привыкли, что вокруг нас вьются недобитые пережитки империализма, и поэтому призываю вас сохранять спокойствие и нейтралитет, товарищи!
Но товарищей было уже не остановить. Всё та же суровая бабушка подстрекала остальных «гнать в шею этих выползней». Некоторые, уже нетрезвые, как настоящим ленинцам и полагается, благоразумно предпочли отвалить в сторону от эпицентра событий и продолжить возлияние. Другие, такие же нетрезвые, становились всё более враждебными и воинствующими:
– Да куда его вести? Мы ему сейчас всё популярно объясним! Что, советскую власть не любишь, да, гад?
Вперёд выступил какой-то активист. Он замахнулся и вмазал Жигалову звонкую плюху. Тот пошатнулся, но устоял и ринулся в контратаку. Завязалась драка.
Сцепившись, они катались по пыльному асфальту. Попытавшись их разнять, по загривку получил и я. Гомон вокруг нарастал. Яростно шипела злая бабка. Матерились мужички. Кузнецов продолжал к чему-то взывать, но его уже никто не слушал. И только Дашка, маленькая моя, визжа, как кошка, бросилась нам на помощь. Ногтями она расцарапала лицо ударившему меня негодяю, но её схватили и поволокли в сторону. Увидев это и мгновенно забыв про Жигалова, я с матами бросился было ей на выручку, но меня снова ударили. Теперь на асфальте нас было трое. Осенняя история повторялась – нас снова били. Видимо, это судьба у нас с ним такая – страдать друг за друга. А потом раздался милицейский свисток. Кто-то крикнул «Атас!» и побежал. Толпа неохотно, но быстро расступилась…
Из отделения нас выпустили быстро, как только узнали, кто я и откуда. Заявлений ни с одной стороны не было. Необходимости обращаться в травму тоже. Короче, дело замяли.
А после мы, конечно же, пили. В Нижнем парке. Пили как обычно, то есть много. Мы с Жигаловым много, а Даша не очень – ей по росту и возрасту не положено. Димка негодовал по поводу испорченной дорогой куртки, которую мы в результате сожгли в костре, по-пьяному куражу и недомыслию, вместе с деньгами и паспортом. Я радовался, что материал получится, хоть и не такой, как планировался. К тому же удалось испортить коммунякам праздник. А Дашка смотрела на нас с таким восторженным взглядом, будто мы былинные богатыри и, не переставая, кудахтала о том, что мы открыли ей глаза на истинную суть её однопартийцев.
В результате, проводив размякшего Жигалова до дома, мы с Дашкой направились ко мне. В пути я пошлил, нёс какую-то чушь про Ленина и задвигал монархическую идеологию, но было весело. Она смеялась. Я рассчитывал на продолжение банкета. Но, доведя меня до дома, она сказала:
– Знаете, мне кажется, что «Капитал» и прочее меня больше не интересуют…
После чего погладила меня по плечу, и бодрым шагом направилась прочь.
Того, что она не переставала обращаться ко мне на «Вы», я даже не замечал…
В половине четвёртого я топтался у часовни, названия которой так и не смог запомнить за десяток лет её существования.
Место её воздвижения неслучайно – здесь, на углу одних из самых больших улиц города, во время оккупации вешали местных жителей: евреев, пособников партизан, нарушителей комендантских распоряжений и прочих, хоть в чём-то заподозренных. Напротив, через дорогу, кинотеатр «Авангард». Во дворе кинотеатра трёхэтажный дом, в котором жил, а зимой сорок второго умер от голода больной создатель «Человека-амфибии» и «Головы профессора Доуэля» писатель-фантаст Беляев. По диагонали от часовни красного кирпича дом, угловой и с балконом на улицу – верный признак богатства владельца былых времён. Его фамилию, к с стыду своему краеведческому, я позабыл давно и крепко. Ну а с четвёртого угла – приснопамятный «Сорбет».
Как ни крути, а места вокруг сплошь исторические и печально-памятные. Даже не знаю, почему точкой рандеву я выбрал именно это, но с лёгким амбре и мешками под глазами, переминаясь с ноги на ногу в тени часовни, я чувствовал себя неловко.
Она опоздала минут на десять. Выскочила из скрипнувшего тормозами такси и, замахав руками, вприпрыжку поскакала ко мне. Грации и пластики в её движениях было мало, но я не без удовольствия отметил лёгкость и непринуждённость юной девчушки. Себя же, двадцатипятилетнего циника, ворчуна и зануду, я уже считал стариком.
– Привет, – сказала она, непринуждённо повиснув на моей шее. – Ты как?
Заметив столь изменившееся поведение, я сходу смекнул, что ей от меня что-то нужно. Девушки – они такие.
– Не хуже тебя, не надейся, – ответил я, выворачивая шею. – Но с тобой было бы лучше.
Пошлость сказал, конечно, но она самодовольно улыбнулась.
– Не сомневаюсь, но я по делу.
– Ты же говорила, что по работе?
– Это одно и то же.
– Для кого как. Для меня, например, работа – это работа, и только. А дело – это личное.
Она что-то лихорадочно соображала, и молчала. А я продолжал:
– То есть ты сама не знаешь, чего хочешь. Так получается?
– Да. В смысле – нет. Короче, у меня к тебе предложение. Я…
– Не, не, не… Я жениться не собираюсь, – перебил я.
– Да я не об этом. Я о своих коллегах хочу поговорить.
– Нашла с кем о коллегах разговаривать. Если б ты их убить решила, то другое дело, а так…
Я откровенно балагурил, издевался, загоняя в тупик молодую и неопытную собеседницу. Ощущая себя матёрым волком местной журналистики (ну а что, если уж «такие» на шею бросаются?), я предчувствовал быструю победу, особо желанную ещё вчера. Но она удивила:
– Будем считать, что уже бывших коллегах…
– Это в принципе меняет дело, – торжественно заявил я, теряя всякую уверенность в своём начинании и предчувствуя очередную сенсацию. – Пойдём-ка, тут недалеко…
Знаменитая «литературка» была рядом, всего лишь через дом, но я повёл её не туда…
…В пив-баре «Старый Бремен» было шумно – сказывался большой перерыв между второй и третьей парами ближайшего института. Свободного столика, кроме как у входа, не было, что меня никак не устраивало. Кивком поприветствовав знакомого бармена и показав ему два растопыренных пальца, мы с Дашей уселись за стойку. Косенький бармен Серёга, по прозвищу Хичкок, выкатил два пузатых стакана фирменного пива.
