Алекс отскочил вглубь зала, заставленного столами и стульями, и в то же мгновение наступила ночь. Мимо окна вдоль по улице, увлекаемые турбулентным потоком сизой пыли, проносились куски арматуры, разломанные столы и стулья, человеческие тела и бумага. Белые листы заполнили всё вокруг и кружили над городом.

Это длилось сто лет, сто дней и сто часов. Наконец разрушительная волна стала успокаиваться, асбестовая пыль оседать, рассудок возвращаться. Дьюк сидел в центре кафе и теперь заворожённо рассказывал уже полную версию своих злоключений посетителям: всё, начиная с лифта и заканчивая их появлением в кафе.

– Сначала я никак не мог открыть лифт. Представляете, он застрял прямо на первом этаже. Жму на кнопку вызова дежурного – никто не отвечает. Жму на аварийное открывание дверей – а они не двигаются. Думал, всё, каюк. А потом сообразил. Просунул между дверей сначала авторучку, потом книжку, потом портфель, а после этого и сам пролез.

– Видишь, парень, какая польза от книжек. А ты по жизни что делаешь? – спросил его пожилой мужчина бомжеватого вида.

– Бегу, а они падают и взрываются, – молодой человек не отреагировал на вопрос и всё повторял и повторял свою историю. – Я бегу, а они падают и взрываются…

– Парень, ну всё, всё, мы живы, – один из посетителей патетически потряс Дьюка за руку, – успокойся.

Нахимов пристроился в сторонке и отчаянно боролся с приливом тошноты. Отвратительная волна подкатила к кадыку. Он хотел глотнуть свежего воздуха, но вонючая грязная тряпка мешала. Алекс вспомнил, что когда он вытаскивал чернокожего сослуживца из-под завала, то Алёна по телефону приказала обернуть лицо чем-нибудь мокрым. Воды под рукой не было, а туалет искать некогда. Тогда он совместил полезное с приятным, помочившись на сорванную с себя новенькую офисную рубашку, заботливо купленную женой для интервью. Он разорвал тогда ее пополам и обмотал одной частью лицо себе, а другой – чернокожему партнеру.

– (Интересно, а тот жив? Если жив, то, должно быть, обиделся, уж больно вонючая), – Алекс первый раз улыбнулся.

Закинув то, что осталось от половины рубашки, в мусорный бак, он разыскал стопку полотенец на кухне и взял верхнее. Наскоро умылся, обдал свежей проточной водой махровую ткань и завязал в виде маски вокруг лица. В воздухе висела цементная пыль, а он как муж химика знал, чем она опасна.

Уже почти совсем сошедший с ума Дьюк спросил:

– А это ещё зачем?

– Жена рекомендовала, – ответил Алекс и раздал всем «средства защиты от пыли».

Алёна не помнила, кто привез ее домой и уложил в постель. Ей снился светлый сон о детстве: про папу и дни желаний. Маленькие праздники для любимой дочери повторялись через воскресенье, и ей разрешалось всё, кроме покупки фортепьяно, потому что на него еще не накопили. Но в этом сне папа приготовил ей сюрприз. Девочка вошла в комнату, а там стоял искрящийся на солнце инструмент. Их комната огромная-огромная, светлая-пресветлая. Она подходит к роялю, садится и начинает играть. Звучит приятная музыка, вытесняя из души беспокойство и страх.

Границы между сном и явью не было. Ощущение счастья рассеялось, и вдруг больно кольнуло:

– (Алексей, где он, что с ним?) – Урбанова резко вскочила и застыла в неудобной позе.

Время остановилось. Прошла целая вечность, измучившая ее одним вопросом.

– (Алёш, ты где, что с тобой?)

Она не ощущала его мертвым, но и не видела зеленой точки, зыбко связывавшей их в конференц-зале.

– (Это я виновата, – укоряла она себя. – Черт меня дернул подумать накануне: «полетели кого-то бомбить». Надо быть осторожнее с ними, с мыслями).

Урбанова перешла на кухню, жадно выпила стакан воды, налила второй, поставила перед собой и уперлась взглядом в дрожащую поверхность, повторяя вслух:

– Позвони, позвони, ну пожалуйста, позвони…

Так прошло три дня. К ней приходили люди: и знакомые, и чужие. Есть такая традиция в Штатах – приносить еду в дом, который посетило горе. Но она ни на кого не реагировала. Сидела неподвижно, глядя на прозрачную жидкость, и повторяла:

– Миленький, ну что же ты не звонишь? Откликнись. Я тебя очень прошу.

Поблескивая на солнце, вода мерцала, контуры расплывались, затуманивая поле зрения. Постепенно блики исчезли, и Алёна уже смотрела сквозь воду, как через дымчатое стекло. Размытые силуэты, похожие на топографическую карту, крыши домов и машин медленно проплывали в ее заблудившемся сознании. Она была не в состоянии разобрать, что это – явь или сон. Да и не хотела она ничего понимать. Алёна искала мужа и знала, что найдет.

Пошла игра в прятки между сознанием и подсознанием. Ей привиделась точка, но на сей раз она была не зеленая на черном фоне, а прозрачная, как малюсенькое пятнышко в затянутом инеем окне. Отверстие расширилось до размеров копеечной монеты и превратилось в дырку в мутном стекле. Через эту «линзу» всё стало отчетливо видно. Одного жалко, что уж больно миниатюрная, мало в нее помещается, трудно искать, но она разыщет мужа в этом большом городе обязательно.

Покинув кафе-убежище, Алекс без труда нашел ближайший госпиталь и определил туда окончательно потерявшего рассудок Дьюка. К счастью, врачи успокоили, заверив, что психологический шок должен скоро пройти.

– (Хорошо бы ему выздороветь побыстрее. Сколько ему лет? Ровесник нашему Афоне, может, чуть постарше?) – размышлял Нахимов, бродя по больнице.

Его тоже осмотрели, сказали, что из города вылететь нельзя, все аэропорты закрыты, поинтересовались, есть ли ему где ночевать, и предложили остаться в госпитале.

Алекс пошарил по карманам, но телефона не нашел. Чья-то услужливая рука протянула трубку и спросила, с каким номером соединить. Тот напрягся, но ничего не всплывало в памяти – ни один номер, всё было записано в мобильнике.

– (Растерял свои причиндалы), – пострадавший опустился на кровать и мгновенно уснул прямо так, сидя, чуть не свалившись на пол.

Заботливые руки уложили, раздели и протерли приятно пахнущей жидкостью всё тело. На следующее утро эти же руки принесли свежую одежду по размеру и аккуратно развесили в шкафу. Алекс не просыпался. Руки измерили давление и пульс.

– (Стресс еще не прошел), – решили руки и поставили капельницу с успокаивающим и физиологическим растворами, предназначенными поддержать организм.

Больница была пуста. Во время атаки практически всех пациентов выписали, готовясь к приему пострадавших. Врачи и медперсонал вышли по тревоге на работу. Подготовили операционные и столпились у входа в госпиталь в ожидании покалеченных жертв из башен. Но никто не приехал, ни одна машина скорой помощи. Пришел только Алекс и привел несчастного мальчика, совсем помутившегося сознанием от пережитого.

Тогда все дружно стали заботиться о Нахимове. Так дружно, что он проспал более трех суток.

Алёна была ну о-очень сообразительной и технически грамотной. Намучившись с «поисками» через придуманную маленькую линзу, она мысленно приспособила к ней длинный оптический световод с широким окуляром на конце. Дело пошло быстрее. «Рыскать» по городу стало легче. В конце концов воображаемый «видоискатель» остановился над крышей неизвестного дома и больше никуда не желал перемещаться. Алёна рассматривала черепичную крышу и никак не могла сообразить, что ее взгляд тут делает и почему не скользит дальше?

Очнувшись, Алекс взглянул на часы: 14 сентября. Он проспал три дня. Первое, что родил его мозг после пробуждения, был номер домашнего телефона. Он схватил трубку и ответил оператору, что должен срочно позвонить домой по номеру 222 56 98 и что это в городе Лавленд в Колорадо.

Урбанова не узнала звонящего.

– Алло! Алло! Я вас не слышу!

Тихий, слабый неродной голос сказал:

– Меня и не слышишь? Такого быть не может.

– Алёш, это ты? Ты жив? Ты жив! – набирала она обороты. – Я знала, ты выживешь, что бы ни случилось, ты будешь жить!!! Где тебя три дня носило? Я тут уже в коматозном состоянии, что, позвонить было трудно?! Господи, что я несу, где ты?!