А дальше была дорога. Они безмолвно прокатили через выгоревшую или вымерзшую группу вишен. Повстречали еще один малинник, еще крапиву, внезапно появившуюся при повороте в лес.

– А ты взрослый, – произнесла она очень раздельно и без иронии.

– Ну во-первых не ты, а вы, – ответил он, постоянно норовя увернуться от ее волос.

– Можно вас называть на ты и старший друг? – поинтересовалась Полина, при этом прищурилась глядя на дорогу.

– Нельзя, – сказал он и крепко ругнулся, когда понял, что у него не получится увернуться.

– Фуу, – сказала она, наградила его через плечо милейшей из своих улыбок и произвела крутой поворот в ельник.

– Я не фуу. Я – Дмитрий Владимирович, – сказал он и сорвал галстук стоимостью в велосипед, на котором ехал.

В диалоге наступила неясная пауза, заполненная художественной окрестностью леса – наконец их велосипед до туда добрался.

Прощай, безымянное поле, живописная пыточная! Прощай засухой пораженная равнина, прощай безызвестный мальчик-дуло, друг Макаров! Хромцов глотнул воздуха, свободного от женских волос, смял галстук и зашвырнул им в ближайший овражек, метясь по муравейнику и точно попав в цель – надо же им было как-то развлекаться.

Довольно раскованно, подумала Полина, но не стала возражать. От возмущения она вообще мало что могла членораздельно вымолвить.

– Трасса! Там на трассе! Нет! Нет, вы видели этих троих в стареньком Мерседесе? Люди, которые подло себя ведут, обычно стайные.

– Трусы потому что в одиночку говнить. Вперед смотри!

Лес отсалютовал им пятнами берез, изумительным мхом и буграми под ним – наверняка это были грибы, плотненькие, восковые, съедобные, поверху отвратительно кишащие какой-то белой мошкой.

Двигать ногами. Быстрее двигать долбанными ногами в педалях. Быстрее убраться подальше от хорошо просматриваемой трассы. Внутренне обмирая, внутренне ликуя, Полина смутно увидела впереди сравнительно широкую тропу и с шатанием и подпрыгиваниями съехала на дерн.

Дима. Она узнала, что его зовут Дима. Но ей можно просто Дмитрий Владимирович. На протяжении всего последующего пути Полина стоически терпела его каменное молчание, в то время как в голове у нее лихорадочно вертелись вопросы, ответить на которые мог только он. Где-то в районе опушки, придя в тупое отчаянье, она не вытерпела и заговорила сама:

– Так чем вы занимаетесь?

– Металлом.

– А чем вы увлекаетесь?

– Металлом.

– Ваш автомобиль – большая роскошь.

– Спасибо металлу.

– За что вас чуть не убили?

– За металл.

Одно слово. Все, что он произнес за всю поездку по лесу! Неудивительно, что они с рябиной были так дружны, с негодованием подумала Полина, принесла в душе клятву больше не тешить его самолюбия, вновь и вновь заводя разговоры, и вместо того сосредоточилась на мыслях о тетушке, гадая как та справляется в саду.

Через два свертка она снова не удержалась, зная, что берег должен быть уже близко и переживая нараставшую с каждой минутой тревогу перед тем, что ее там ожидает. Под колесами велосипеда наперебой трещали песок и сучья, Полина испытывала странные чувства, больше не ушами, а кожей слыша шорох пиджака прямо за своей спиной. Подавшись порыву там, на поляне, теперь она быстро крутила педали, не зная зачем и собственно что будет дальше. Страстно желая поговорить хоть о чем-нибудь, чтобы отвлечься от страха перед будущим, она оглянулась через плечо на восседающего позади нее мужчину и сказала:

– Мне просто интересно вот и все. Я беспокоюсь. Я хочу…

– Ты ко мне физически и морально не готова. Не лезь, – ответил он.

– Не так уж плохо я и держусь, – сказала она, пытаясь улыбнуться.

– Я знаю, – сказал он. – Девушки в таких сережках обычно умеют держать лицо. В бриллиантах трудно по-настоящему скиснуть.

Полина поднесла руку к щеке, словно ее ударили.

– Я не хочу, чтобы вы так говорили. Я добрая, – попыталась улыбнуться она. – Во всяком случае к вам я добра.

– Хватит об этом. Вперед смотри! – страшно сказал он.

Полина схватилась за руль, энергично кивая.

– Да, я так и думала, – сказала она. – Я знала, что ты ничего не расскажешь. Ради Бога, убери этот страшный голос, Дима! Все ясно, ты – темная лошадка.

Она ждала какого-нибудь ответа, но мужчина хранил холодное молчание. Потеряв в результате бессердечного отказа даже поговорить с ней и такт, и осторожность, Полина метнула на него бунтарский взгляд:

– Как ручка – похуже? Что это с вами, Дмитрий Владимирович? Лицо у вас как-то бледнее. Опять, что ли, мне вас потрясти придется. Ух ты, как нехорошо улыбнулся…

Насмешливые слова ударялись о глухую защитную баррикаду, которую Хромцов тщательно возвел вокруг себя, борясь с чувством, которое возникало на протяжении бесконечных минут пребывания в опасной близости с ее тесно прижатым к нему телом. Смерив девушку тяжелым нахмуренным взглядом, он прикинул велика ли опасность вступать в какую-либо беседу, и решил вступить.

– Почему не конь? – спросил он. – Собственно, почему не конь? – подумав, переспросил он.

Полина раскрыла рот, потрясенная тем, что его ничуть не сломили вызовы сегодняшнего дня, но тут же рассмеялась, ощущая, как прекрасно быть с таким человеком. Молча оценив широкие мускулистые плечи мужчины, она кивнула:

– Вот вы человек и порядочный, и скромный, а вот не умеете этого показывать.

– А у тебя такое белье свежее. Где ты так загорела?.. А здесь не загорела? – лениво улыбнулся он, и Полина, которая дала себе слово больше не смеяться, а быть посерьезнее, разразилась хохотом.

Они ехали дальше. Но Полина, в следующую минуту нетерпеливо ерзнув, прижала свой подол к ноге так крепко, что Хромцов почувствовал ее длинные острые ногти и разделил с ней печеный вкус новой царапинки на ее бедре.

– У тебя чудесный смех, – спокойно произнес он, за четверть секунды до того как велосипед поравнялся с поваленным деревом.

– Спасибо, – ответила Полина, сделав вид что полностью сосредоточенна на препятствии, но без памяти довольная комплиментом.

А свет вновь был зеленым. Дорога свободной. Хромцов никогда не видел такой езды.

Друг за другом, в просторе леса, исполинские сосны расступались перед ними, чтобы сбиться в остроконечные группки и остаться далеко за их спинами раскрытым мохнатым веером пронзающим небо, пронзающим сердце.

Звякнув жестким багажником, Хромцов покрепче вцепился в велосипед еле знакомой ему барышни, в то время как она принялась пробираться через берег к пляжу. Под монотонный скрип спиц он проходил одно небольшое испытание за другим на пути к предполагаемому месту своего отдохновения. Каждая кочка, каждая новая выходка с рукой наносила новую боль в ране, заставляя почем зря проклинать мразь, заказавшую его убийство. Будучи сам злопамятным, Хромцов почти сразу понял, кто именно пожелал ему смерти, но пока отказывался сосредотачиваться на этом человеке и даже мысленно произносить его имя. Дела с головокружением в отличие от кровотечения шли все хуже и хуже. И сейчас он больше думал не о мести, а о том, как бы ни упасть с велосипеда на песок. Девчонка… он периодически говорил с ней, велел успокоиться и смотреть на дорогу – она так и делала. Еще он ей говорил, что он совсем не злой, что он добрый, хороший и ничего плохого ей не сделает, что не прочь с ней познакомиться, раз уж представилась такая возможность – но когда-нибудь потом, позже…

Преимущественно занятому неудобствами, которые испытывал в больном плече, Хромцову не пришлось долго ехать по берегу и не смея по-настоящему пострадать. Благословенные пески разомкнули свои объятья как раз в тот момент, когда он не зная куда себя деть, приподнял плечо и осторожно терся об него шеей, прикасался к нему с горячим раскрывающимся ртом, с величайшей агонией впивал речной воздух мелкими глотками.

Пляж был слишком рассыпчатым, дышал через мелкие речные камушки, которыми был щедро усыпан. По камням разливалось солнечное сияние. Легкие волны речной воды накатывались на берег. Солнце пока не бледнело. Недолгая череда гаражных боксов гуманно спрятала их тени, пока велосипед пробуксовывал по песку к гаражному боксу номер одиннадцать.