Ты чересчур много думаешь, этого становится много. В какой-то момент она решила больше не думать о беде, скользнув вдаль немного слезившимися глазами. И увидела странную для этих гостеприимных мест картину. Как странно. Странный вид. Цветные машины, черные машины, разные машины так торопились по своим делам, словно специально отказывались замечать съехавший с дороги, полулежавший на самом дне кювета внедорожник. Диковинная штука – никто не считал нужным оказать помощь. Наоборот, внимательные водители пытались поскорее проскочить то самый кювет, куда съехала машина, может быть уверенные, что с минуты на минуту сюда приедут специальные службы чинить стильный автомобиль какого-нибудь очередного блатного. Но было что-то еще. Что-то очень похожее на боязнь ввязываться в проблемы богатых людей, летавших под куполом совершенно иной жизни, со всеми ее неписаными законами иногда так напоминавшими звериные. А случайные водители – не детективы, они всего лишь на всего случайные проезжие водители. Красивые слегка выгоревшие брови Полины сошлись на переносице, когда она сопроводила взглядом крайне эффектные номера на автомобиле, видневшиеся посреди бардака осколков заднего стекла, поражаясь, как она быстро начинает привыкать к зыбкости паники.
Токио нигде не было. Как и все, она проехала мимо подозрительной машины, редко испытывая такие терзания и все же в последний момент испугавшись хотя бы одним глазком заглянуть внутрь, сквозь осколки стекол. Порядочный кусок дороги ей пришлось прочесать, прежде чем Полина наткнулась на чреду собачьих следов в грязи обочины. Замятую траву. Что-то красное с примесью едкой дорожной пыли, заставившее ее быть очень далекой в тех выводах, за которыми девушка предпочитала не последовать.
Воодушевленная первым успехом в поисках, не теряя времени, она пригнулась, лучше вцепилась в руль, также обнаружила несколько очень перспективных цветков клевера, местами сломленных, местами сильно замятых и рассеяно уставилась на пестрый пейзаж. Прямо на заманчивую дикую местность позаброшенного питомника, забитую тихими полевками и громкими кузнечиками, увенчанную блестящим небом с белыми розами и саночками облаков. Перед ногами волнами ходили изумрудные травы, кусты дикой малины как рубины, виднелись в тени этих трав. Дикие заросли ростом в пояс, кое-где среди них пульсировали жилки вьюнов, и никто не знал, откуда вьется их хитрый хвостик. Трепетала колючая крапива, героями ее романа были сгнившие пеньки, чью кору она щедро окаймила. Бесконечные побеги, песок и глина – Полина поежилась. Сдуреть можно, но ей надо было именно туда, внутрь всей этой славной флоры. Неуверенно разглядывая сочную растительность вокруг себя, она аккуратно сложила в траву велосипед. Довольно предусмотрительно скрыла его от посторонних глаз, не оставила на обочине для воров, если они тут были. И помчалась через кочки в самый ромашковый снег, как бы сама с собой споря, что она больше никогда отсюда не выйдет.
Вперед в джунгли, где нежился клевер, моргая большими розовыми ресницами, и незабудки периодически вспыхивали полосками словно лужи. Прямо туда, где из глины щедро торчала полынь, не брезговавшая соседством с пушистым дымом кашки и скелетами молодых елок. Соцветия куриной слепоты трескались от зноя, их пыльца воняла невыносимо. Через ямки, через бугры, минуя прохладный подорожник. Караваны мышиного горошка застегнули поле на все тропки, сделав его поистине непроходимым. Вполне ожидаемо, что спустя какую-то четверть часа босоножки Полины были полны песка и грязи, точно корзины. Многочисленные маленькие царапины украшали ее голые колени, а гигантские лопухи то и дело ловили «ладонями» Полины лодыжки. Прелестные ушки в сережках за миллион, устали слышать гул мошкары под ногами и за спиной. Усилием воли она двигалась наугад через кустарник строго вдоль трассы, сильной глубины она боялась. С испуганным отвращением обнаружила еще парочку подсохших красных капелек в ярких цветах вонючей куриной слепоты.
– Токио! Токио! Токио!!! – завопила она запнувшись об ветку, и среди девственно-нелюдимых зарослей настолько отчаянно это имя прозвучало впервые. – Гудбай, так гудбай! Подумаешь, сбежать решил и без тебя проживу спокойно. Токио! Ну, пожалуйста, вернись!
Тишь. Шалили нервы, зудело под коленками. Несмотря на то, что с каждым пройденным метром становилось все тяжелее и тяжелей идти, Полине все-таки удалось выволочь себя из кустарника на относительную полянку. И теперь весьма запущенная полянка гнула перед ней свою негибкую спину; красиво колыхала крупными васильками, неухоженная, неподвижная, гордилась заплатками из рыжеющей глины. Полина перестала шагать, чуть не угодив в очередной капкан очередного репейника. Наконец-то почувствовала легкость от небольшой передышки. Нащупала особенно длинную царапину на коленке, осторожно потрогала большим пальцем, вспоминая, где на кухне храниться йод. Пока травы взволнованно колтыхаясь, отходили после ее вторжения, Полина решила по-хорошему оглядеться. Повернулась, рассеяно почесала локоть и остолбенела. Мельком подумав, что глазам-то можно и не верить, но себе-то всегда веришь. А после она задохнулась от неожиданности, с сердцем, заколотившимся где-то в гортани из-за подступившего ужаса.
Он притаился в дебрях, под вешалкой молодой рябины. Он не загорал, не пировал на травке, много пить не имел привычки, это сразу было видно, он не фотографировался с одуванчиками, не доставал колючку, неудачно впившуюся в пятку, не спал под музыку. Он просто сидел. Превосходной заставкой к тишине. Новооткрытой вселенной с отсутствием мимики, знавшей толк в спокойствии как никто другой. Красивый, неподвижный, окаменелый – мечта всех мам и бабушек для своих внучек и секрет всех диет. Несмотря на свежий загар, он был бледен как клумба с лилиями, цветущими у нее под окнами. Смерив взглядом его легкий пиджак, что называется «на нож», что называется «с иголочки», Полина невзначай вдохнула резкий запах железа исходивший возможно от того самого пиджака – мужчина весь был в крови.
Для нее их встреча как вилкой провести по стеклу, как землетрясение на людной танцплощадке, как лезвие подбросить и поймать голой рукой, ну или как лед за шиворот. Ее вдох перешел в визг – неэстетичный невнятный, как и само чувство сильной неожиданности, обычно сопровождающееся дерганой грацией и перекошенным в кривой судороге лицом. Вскрикнув, Полина закончила дышать. Стояла, разинув рот, бессмысленно глядя то на кривой ствол рябины то на человека в пиджаке.
Далекий дом, близкий дом… Полина вдруг поняла, что ее родственники сейчас дальше от нее, чем когда либо. И практически поддалась соблазну испустить еще один громкий крик, повернуться и как безумная броситься бежать обратно к шоссе; не переставая вопить от страха улепетывать через людную трассу и вскоре скрыться. Тем более остолбенела она хлипко – дунешь, упадет. Ей пришло в голову спросить, не мешает ли она ему. Промолчала. Подумала если резко побежит, вдруг он бросится за ней в погоню. И догонит. По итогу спутанного дерганья собственных мыслей, перепуганная девушка стояла и во все глаза смотрела на незнакомца и все ее тело несла тревога уже не за собаку, больше за себя.
В отличие от Полины, мужчина совсем ее не боялся и поэтому первым пришел в себя. Образно говоря, первым ожил, в контакте с ней преобразился хоть какими-то эмоциями. Пригладил рукой волосы, что были темнее воронежского чернозема. Спросил кто она. Узнал, что она Полина. Слегка сощурился, когда ветер послал ему в лицо веер одуванчиковых пушинок вместе с невнятной трескотней ее испуганных всхлипов. Весь в крови и зелени, он спугнул щелчком пальца кузнечика, не сводя с нее взгляда. Сам не представился ей и не будет – всхлипы его раздражали, факт. Меньше эмоций. Сейчас как можно меньше эмоций, Полина. Когда она осторожно спросила, что случилось, он ей подал условный знак – помолчи. Не умножай расспросами свой ужас. Почти бесстрастно процедил, что гулять одной по заброшенному питомнику очень плохо, скривив рот в безрадостной ухмылке. А потом его лицо помрачнело, голова опустилась.
