Полина беспомощно обхватила себя руками. Итак, она пошла в поле и вместо собаки отыскала самое ненужное из сокровищ, итак ее угораздило. Раненый. Главное, очень не любит девчонок, мешающих ему болеть. Можно было и не спрашивать, чья это машина побитая спеет в кювете. Хорошая сломанная и его машина. Девушка прибывала в смятении, отлично понимая, что нужно поскорее запрыгнуть на велосипед и убираться куда подальше от чужих разборок, не ввязываться. Ума понять ей это хватило. Но прошло еще несколько бесконечных секунд, прежде чем Полина поняла, что и незнакомец жаждет чтобы она поскорей убиралась восвояси. Перестала искать себе лишних проблем. Требовать от себя храбрости. Бестолково прикидывать за чью кровь, потребовали его кровь. Тяжелое хмурое молчание – это был его единственный способ вести диалог с ней, пока у них не возникло налаженного контакта. Мужчина больше не смотрел на нее – не зачем, в нем бурлило ожидание ее ухода.

Тем не менее, Полина стояла. Их столкновение из нее просто все соки высосало, и ей хотелась думать, что она защищена. Сидит у себя в комнате с запертой дверью. Ключ в тумбочке.

– Ты заблудилась, красавица? Отомри. Тебе пора.

Что ж, он не страшный психопат и в отношении нее вроде бы совсем не похож на предтечу зла. Но услышав его низкий голос, Полина захлопала ресницами. И затем, устрашенная гораздо сильнее, чем можно было бы судить по ее внешнему виду, очень медленно развернулась и быстро побежала куда подальше. Помнила, что хорошо слышала, как он стал валиться на землю сразу же, как по траве зашуршали ее первые шаги, как если бы от жары у него сильно кружилась голова, как если бы он умирал под рябиной. Уже чуяла бензин, которым воняют все большие дороги. Продолжая стучать зубами уже пробовала радоваться, что так вляпалась и так легко выпуталась. Наспех вытерла первым попавшимся лопухом подмышки, чей влажный жар ее раздражал и привлекал много мошек. Ей нужен был душ, в котором она сейчас сильно нуждалась. Ведь до сих пор ей не приходилось нос к носу встречаться в поле с одиноко умирающими мужчинами. Тем более с глазами, такими серыми. Тем более с плечами. Такими, что хотелось воспеть славу нашим физкультурникам.

Однако чем дальше Полина удалялась от поляны, тем сильнее внутренне сердилась и металась. Совесть говорила ей, что надо было броситься незнакомцу навстречу, а не наутек. И бандиты носят пиджаки и посещают стилистов. Так кому была нужна ее помощь? Отчужденному, возможно, мерзавцу, который по самым скромным прикидкам даже раненый был сильнее ее раз в шесть? Но все его движения были настолько замедленными, а на лице периодически застывало настолько пугающее бессмысленное выражение, что сердце Полины не выдержало. Такая ситуация – такой выбор. Неохотно вспомнив про самое неприятное, про кровь, которая текла из него так, что у незнакомца в ботинках хлюпало, Полина подавила стыдливый вздох и побежала обратно.

Она потратила немного времени на дурные травы, куда было больно и вообще не принято совать ноги. Теперь Полина стояла под деревом – лысым, совсем без красных костяшек ягод, в первый раз она не обратила на это внимания. Сзади сарафан мокрый, с белыми потеками пота формой напоминающими гвоздику. Юбка на ней не раздувалась, скорее липла. Да, очень жарко. Занеся руку к ветке, она и от нее почувствовала жар – так раскалившаяся днем, древесина и ночью будет хранить тепло.

Она бережет свои нервы. Но как бы их не оберегала, все равно глянула сверху вниз на композицию в рябине, – теперь будет о чем вспоминать в старости или в особенно мрачные ночи. Мужчина спал, может быть был без сознания, голова лежала на корнях, лицо в тени. Он загорелый – темнее, чем она. Она зажмурилась вполоборота к нему – так она никогда не боялась. Затем Полина поднесла руку ко рту. Перестав грызть ноготь, убрала руку ото рта. И так несколько раз, пока не убедила себя в мысли, что если от взрослого мужского тела как-то сама собой не исходит угроза, значит это тело вообще не мужское, а чье-то другое. Это такое правило, придуманное природой, и спорить здесь было не с кем. Когда Полина посоветовала себе думать так, тогда нашла в себе силы опуститься на землю рядом с незнакомцем.

– А-ха-ха, это снова я! Не спать! Не спать, говорю! Нельзя спать! – она попыталась разбудить его, слегка касаясь симпатичного рельефного плеча пальцами, думая будь она сильнее – смогла бы его приподнять.

Медленно нерешительно и неохотно Хромцов повалился на спину под деревом на его выступающем корне, приготовившись к взрыву боли, которая, как ему хорошо было известно, возвращается вместе с сознанием. И боль пришла.

Птицы чирикали, сверчки по-прежнему тикали в канавках, листва слабо шелестела; вечер близился, но еще очень долго, был и шум. Был шум в затылке, был.

– Реагирует – лучшего ожидать нельзя. Так, я за вами вернулась, но предупреждаю – я с принципами.

– Я тоже, – оправившись от первоначального изумления, неумолимо прошептал он пересохшими губами. Еще хотел сказать, что эта ошибается насчет него, насчет его грязной одежды и отсыпания под кустами, но нет. Ему не хватало сил все это выразить, слабее обычного мысли почему-то постоянно убегали от него как окурок по ручью. Несобранный, не сосредоточенный, да и губы слишком пересохли. Сейчас он был в таком шоке, что просто выбросил претензию о субординации с ним из головы.

– Брюки слишком в пыли. Пиджак порванный, вот где у вас ранка. Мама! Да у вас же в руке дырка! Ой, мамочки, это как в дурном кино!

Он кивнул, не зная, что сказать. Потер шею, медленно протер лоб рукой. Говорить ему было слишком жарко, говорить было лень, как и было лень разгадывать эту и ее хитрости. Затем он слегка сжал кулаки. Ценивший чужую заботу, но толком не понимавший, что воистину за такой заботой скрывается, Хромцов нахмурился. Да так что и с закрытыми глазами смог ощутить, что на эту вдобавок к печали опять нахлынула паника. Не важно. Что она сжалась в комочек, наверное, представляя их встречу минуту назад, она думала, что он поблагодарит ее или хотя бы поздоровается. Он не симпатизировал с первого взгляда ничему в своей жизни. В этом не было анализа, симпатия для него всегда виделась наживаемым чувством. И вместо мук сметания за свою грязную одежду, перед его мысленным образом предстала пуля, которая в него летит. Затем лицо человека, который чуть его не угробил, наняв убийцу.

– Жуткий тип. Знаете, а я когда вас в кустах заметила, так сильно испугалась. В общем закричала смешно, а ситуация все равно страшная.

По доносившемуся с трассы шуму Хромцов рассудил, что движение еще сильное, лениво думал куда подевался телефон и тут вдруг сообразил, что его кто-то держит за левую руку. Повернув голову, он приоткрыл один глаз и на мгновение подумал, что бредит. Над ним склонялась эта, окруженная ослепительно яркой аркой солнечного света, льющегося через откинутую позади нее ветку дерева. Она улыбалась ему с такой грустью в прекрасных глазах, что он содрогнулся. Откуда издалека прозвучал ее резвый голос:

– Ирке расскажу! Нет, не буду. Нет, расскажу. Клянусь, не буду! И никто никогда не узнает, что я в поле увидела.

Хромцов высвободил свой драный, но отуженный рукав из ее ладони. Он так славно ей улыбнулся – одними губами. Все остальное в нем было по-прежнему серьезным, точно дом сейчас обрушится, точно радио еще бормочет, но вскоре стихнет. Он отомстит. Непростое решение, обозначенное присутствием в нем ярости, по силе не сравнимой ни с чем другим, испытанным им когда либо. Только с виду мальчишеская, именно поэтому сейчас его улыбка выглядела пугающе пустой. Подобные улыбки, вернее сказать оскалы на лицах, вроде бы и сияющие, но все же гранитные мог распознать лишь тот, кому по требованию времен пришлось стать очень умным, не эта.

Устав клониться над ним Полина покачала головой и тихонько присела рядом.

– Главное, что вы не померли, я так считаю. А вы сейчас ну прямо этот… ну прямо этот… официальное лицо радио Шансон. И взгляд такой холодный, прямо ледяной. Прямо ледяной взгляд. Вы что, бандит? Простите, простите меня, это все потому что я раньше про пули только в криминальных сериалах видела.