Нет, он не помер, хотя почти погиб. Именно по этой причине ему с завидным постоянством мерещатся в поле дебилки. Дмитрий Владимирович Хромцов медленно и нерешительно открыл свои глаза, совсем не желая открывать их, но выбора у него не было. Эти самые глаза он протер здоровой рукой и даже тряхнул подбородком, чтобы спугнуть дурное видение. Но оно ему снова улыбнулось и с такой осторожностью, что он снова вздрогнул от того, какой он должно быть сейчас страшный.

Эта. Она смотрела на него сверху вниз. Склонив голову, прислушиваясь к его дыханию и честно стараясь быть смелой. Хромцов определенно чувствовал прикосновение ее острой коленки к себе, запах ее шампуня вперемешку с потом и мятной зубной пастой.

– Добро пожаловать в нашу глушь, – сказала она, когда прекратила разглядывать его ранение.

Хмыкнув Хромцов взглянул на бесстрашную повнимательней. На корону ее прически льняную, золотую, в общем, на волосы, в которых из-за яркого солнца запуталась целая радуга. На нервные пальцы. Шею. Румянец юности на посеревшем лице от страха. Ее сережки ему скорее понравились, чем не понравились. По инерции приобрел, но быстро утратил всяческий интерес к ее лодыжкам. Более забавляясь, чем сердясь на Полину, пришел к выводу, что она всего лишь девчонка, чье очарование еще было лишено чопорных условностей взрослого мира. И кто придумал таких блондинок? Без ужимок, без косметики, без чего бы то ни было. Чтобы больше не пристывала к стволу от ужаса с широко раскрытыми слезящимися глазами, Хромцов по-настоящему и покорно ей улыбнулся. Той простой девочке на фоне простых пейзажей. По его мнению, непуганой жизнью простушке. Образцу ужасной дуры. В платье, хорошо просвечивающем весь полосатый мир ее комбинации.

К его удивлению дружелюбный жест этот смутил ее.

– Меня всю трясет от головы до пяток. В пору нарвать цветов и выложить на поляне слово «Караул» ну или какое-нибудь другое слово, – страдальчески вымолвила она. И сделала лучшее, что могла сделать – вежливо от него отодвинулась.

Через некоторое время, понизив голос, девушка хрипло проговорила: – Не надо. Я ни в чем не виновата. Я смешная? Смешу вас? Почему вы на меня так смотрите?

Смешинка вспыхнула в израненном Хромцове. Ибо эта девчонка говорила с ним прямодушно и смело, даже величественно, но глядела ему в лицо крайне испуганными блуждающими глазами, в которых читалось ужасное смятение. Забавное смятение. Руки ее по-прежнему дрожали мелкой тряской. И не из-за вопроса о бандитах, который очень сильно ему не понравился. Прямо сейчас девушка думала о том, что он думает про нее. В этом была ее истерика.

Брови поднялись над ироничными серыми глазами.

Хромцов с усилием усмехнулся и теперь сам потрепал Полину по рукаву. Это и называется: королева красоты без почитателя. Маленькая богиня, неудобно присевшая на кочку, не на травку, потому что ее форме ног так больше идет.

Нагнувшись, Полина откинула с его лба прядь черных волос и тоже рассмеялась, но как-то нервно и длинные ресницы ее были слипшимися от слез.

На ее щеках поблескивают соленые ручейки, по его виску упорно течет пот. Птиц они не слушают больше, все изучают друг на друга. В упор, но смутно, словно в окопе или через что-то плотное, может быть платок. У него слишком расправлены плечи для раненого. У нее слишком вздернут подбородок для испуганной. Он с большим уважением к ней за то, что она ласковая. С уважением к ней за то, что она молоденькая. Странно, но она никогда не была так счастлива. Все словно ново, все только случиться. Рябина шелестит. Она смотрит на небо, затем на его часы.

– Мне жарко, – проговорила Полина. – И я опаздываю. Вот что… Вот что, я сейчас добегу до трассы и каким-нибудь образом вызову скорую.

– Только попробуй, – сказал он и сел. Наглядно убедившись в том, что сейчас даже малейшее движение причиняет ему страдания. Но Хромцов оставил на какой-то момент свои страдания без внимания и уничижительно глянул на девушку. Недовольство ее наивной глупостью только подтолкнуло его к тому, чтобы он наконец-то вспомнил имя, которым она представилась. – Приятно познакомиться, Полина. Я – мистер неудавшееся заказное убийство. Таким нельзя просто так взять и вызвать скорую, глупая ты девочка.

Полина, кивая, мысленно спросила себя как без врача вылечить обильно кровоточащее отверстие с рваными краями, которые, по всей видимости, вообще трудно подлежали сопоставлению. Затем она мысленно спросила себя о человеке, на которого случайно натолкнулась в поле, уж не придурок ли он? Сердце заработало в режиме недоуменного испуга. Она часто заморгала, пытаясь сдержать его бешеное биение и свой совет для незнакомца жить максимально деятельно, потому как деятельность его должна была прекратиться в течение нескольких минут, часа максимум. Полина опустила глаза на траву, подумывая о том, что выяснился, наконец, характер раны и обстоятельства ее нанесения. Приоткрыв для девушки если не двери, то форточку в далекий преступный мир, вся жизнь которого только и делала что сводилась к череде насильственных шаблонов, тщательно фиксируемых городской криминальной хроникой.

Потом она внимательно рассматривала комок грязи и приставляла его к другому как лото. В целом Полине хотелось кричать, бежать в полицию или к папочке, требовать, умолять, что бы он ее успокоил, в то время как незнакомец, при первой давшейся ему возможности, кусал свои губы, пробуя сжимать и разжимать больную руку. Глядя на это зрелище, она стала раскачиваться, слегка трястись и говорить с ним только бодрым голосом – так ей стало его жалко.

– Бедный, вы, бедный и я несчастная из-за вас. Главное пройди я какими-то пятью метрами выше, ничего бы этого не было. Чересчур страшного. Разошлись бы в кустах, никогда бы не встретились. Что у вас?

– У меня победа. Могу двигать всеми пальцами, значит кость не повреждена.

– С носом что?

– Скорость была высокая, я не пристегнутый. Ударился о переднее сиденье. Так мне и надо, оборзевшему, я был таким не всегда.

– С щекой как же такое вышло?

– Оцарапался. Когда стреляли, когда водитель в кювет угодил. Хромцов пожал плечами: – Это же как сыпь, день-два и не вспомнишь. Не бойся, не бойся. Ну, не плачь, Поля. Что еще… пуля вышла, если бы была повреждена плечевая артерия, я бы уже давно был в отключ…

– Постойте, я вам хоть грязь со лба смахну. И комарика. Надо же, присосался… Замрите. Шлеп.

Сегодня он весел, хоть и задумчивее. Заново родился в тридцать четыре. Той, что сидит напротив – он дает ей взгляд, он дает ей бровь.

– Вот как. Спасибо, милая. Тебе кто-нибудь уже говорил, что для девушки у тебя необычайно тяжелая рука?

Только она ничего не ответила, бросила глину, подтянула к себе ноги и играющими зелеными глазами смотрела на него. Хромцов сказал, указывая на один из ее карманов:

– Хочешь мне помочь – дай телефон. Я свой позабыл в машине, когда меня расстреливали.

– Нет у меня телефона. Я свой забыла дома, – сказала девушка и повернулась к свету, к сильным теплым лопухам.

Сидела тише мыши, прикидывая, сколько еще будет здесь сидеть, когда домой. Когда ей и это надоело, то она затеяла нервную возню с его пиджаком.

Эта. Любительница выйти в поле и крикнуть от души. Наверно нормально, учитывая разудалые чары славянской ментальности. Предельно странно, учитывая, что орешь про японскую столицу в русском поле. Эта. Рассудку Хромцова трудно было удержать ее поведение в каком-либо логическом узле. Особенно то, зачем она вернулась, когда и убежать было совсем не грех. Вообще говоря, правильным было бежать, особенно для молодой девушки. Строго говоря, ей уже давно следовало затеряться в пышных зарослях, а не тыкать в его пиджак энергичной рукой, как бы скрепляя их дружбу, которой не было.

– Все эти паузы просто наркоз, – спустя какое-то время не выдержала и вскрикнула она, завернутая в угол тени, так удачно исходивший от рябины.

– Согласен, – сказал он. – Да не волнуйся ты так, посиди. Или приляг.

Полина испугалась: – Зачем мне это? С чего вдруг?