Громковатая его девочка орала: «Держись!» и в безумном страхе преодолела заасфальтированный кусок улицы, катясь вниз по склону.

– Пить! – вскрикнул он и схватился за Полину, когда его бросило вперед, когда проклятый кабриолет перед ними, с замигавшими фарами на заду, резко притормозил у перекрестка, а потом помчался в сторону кабинок для переодевания.

И тут же подпав под относительно плавное волшебство проделанного Полиной маневра, сквозь туман боли Хромцов повернул голову и разглядел высокий забор, такие же высокие окна за площадкой сада, и вот он предстал перед ним, уютно и без прикрас – дом человека, который пожелал ему гибели.

Ярость вспыхнула в глазах Храмцова, но внешне он остался таким же бесстрастным, каким ему помогали усесться на багажник. Нескончаемая боль и понимание, что в доме, на который он прямо сейчас смотрит, мирно обедает человек обрекший его на страдания, оказались вескими причинами, вызвавшими эту ярость. Деньги, деньги, деньги – все понимая, но не принимая подлой жестокости в отношении себя, Хромцов рассудил с обычной быстротой и решительностью. Министр? Был министром. Борисов Андрей Львович, старый сучий потрох. Как он пытался и смог в итоге упросить его о разговоре в домашней обстановке дабы им не помешали журналисты. Теперь он этого Борисова в порошок сотрет. Его и всех кто им восхищается. Поломает им быт. Пытаясь сбежать от тяжких мыслей и уверяя себя, что всего-навсего отвлекается от проблем, Хромцов уткнулся носом в светлые волосы перед собой и обессилено угнездился в неожиданном уюте убежища, обретенного им в тот момент, когда перед ним маячил ужасный своей неизвестностью и жестокостью вечер. Он легонько потерся носом о висок, даже легонько провел губами по волосам вверх к ушку, несколько обеспокоенный кротостью позы девушки. Но приказал себе прекратить то, что начал и безотлагательно, когда Полина на него огрызнулась, переживая то ли приступ восторга, то ли паники, он не понял.

Полина передернула плечами, при этом сильнее пританцовывая по педалям – лишь бы больше не смотреть в направлении тихой зеленой улочки с домами, так похожими на замки. В особенности на один дом, что виднелся выше по конопатому хребту, всему в хламе из мать-и-мачехи. Взбивая клубы песчаной пыли, она чистосердечно признала вину за наличие чужака в гараже перед родственниками, ни о чем не подозревавшими, которые прямо сейчас мирно себе обедали уткой и пирожками и иногда вспоминали про нее. Только вспомнят всерьез – и уничтожена.

– В гараж никто не придет, – сказала она. – Если придут, прячьтесь за лодкой. От голода не умрете. Сказала и все; глубокий вздох, спокойствие, блеск надежды на то, что так и будет.

– Очень по матерински. Ты заботлива как тысяча матерей, – прошептал Хромцов.

– Ага, щас, – сказала она и на всякий случай ткнула его локтем в бок, чтобы больше не лез.

Заскользила сквозь желтизну пляжа…

Полина не заметила взгляда, которым мужчина сопроводил один дом, вслед за ней глянув в направлении тихой зеленой улочки. И хорошо. Иначе она обязательно бы содрогнулась при виде потемневшего от неукротимого гнева лица. Перестала орудовать рулем непринужденно быстро, скорее всего выпустив этот руль из рук, чем обеспечила бы встречу велосипеда и встречного тополя, упрямо на них надвигавшегося в место того чтобы убегать вспять.

По въезду на задворки пляжа, молча и быстро, практически не глядя друг на друга, они изобразили двух пляжных нытиков. Ленивых, нерасторопных во всем том, что касается мозговых усилий, недоумевающих где бы бросить надувной матрас, лишь бы только не подвергнуться окрикам детворы, туда-сюда гонявшей мячик по песку. Отчего нельзя? Можно. Мужчина пришел на пляж в странно мокром пиджаке как из фильма ужасов. Но он с девушкой, которая умеет разговаривать платьем. И мысленно выругав себя за слишком приметный переезд от леса до гаражей, эта девушка заявила своим платьем «Кыш, кыш». Принужденная ему, Хромцову, объяснять, что он вполне нормально выглядит. Что дети бросили мяч и убежали, потому что придумали другую игру.

Полина задохнулась, когда рука мужчины снова вдруг обвилась вокруг талии, мягким жестом легла на умело разлетевшийся подол, загораживающий его ото всех, поразив девушку и лишив дара речи. Она не успела опомниться, как мужчина приложился щекой к ее виску и сказал в ухо хриплым, до странности нежным голосом:

– Очаровательно, чудесно, я не ожидал… На самом деле я запоминаю все. На солнце мне нельзя дальше быть, вот что. Пить, – добавил он угрюмо.

Полина неожиданно почувствовала себя так, словно они стали если не родными, то близкими людьми. Отпустив педали, она чуть расслабилась, прижатая к его телу. В тот же миг его рука напряглась, стиснув ее еще крепче.

Вот она – железная дверь, обитая деревом. Знакомый замок с рыжей щетиной ржавчины.

Хромцов внутренне подобрался, инстинкт подсказывал ему как правильно держаться за раму, чтобы вконец вымотавшаяся девчонка сама не завалилась в обморок от усталости. Пока его водитель остывает в машине с головой, треснувшей как арбуз из-за угодившей в лоб пули, он будет ночевать в низеньком гараже на самом краю пляжа, ближе к лужайке, где пасутся чьи-то козы. Что за дивная участь?

– В основном отец хранит здесь все свое барахло для рыбалки. И прочую ерунду для барбекю. Барбекю – это такая еда на свежем воздухе. Ну, такая еда с тертым луком, под дымок и теплую компанию, – зачем-то добавила Полина и содрогнулась, размышляя о причинах своей неуемности. Почему-то чувствуя в присутствии мужчины унизительное стеснение.

– Вот оно что. А я думал то, что сейчас творит с нами погода, это и есть барбекю, – ответил Хромцов и невпопад кашлянул, стараясь и дальше казаться веселым. Ему было неловко. Особенно за бессилие. За грязь на щеках и грязные брюки, еще хранившие запах хорошего одеколона и память о заботливых руках горничной, всю утро их утюживших для подготовки к важной встрече.

Тряся в кармане ключами, девушка как можно более плавно затормозила у дверей. Бросив в кусты велосипед, они с грохотом вошли внутрь.

Гараж явил собой не мрачный чулан, а вполне уютное помещение с рыболовными крючками, сдутой резиновой лодкой и коробками испод разного железа.

Хромцов посмотрел на стены. Постоял, постоял, потом заметил початую колу.

– Пейте-пейте, – дружески бросила Полина, отступая. – Там моя помада чуть-чуть…

Подумав, что неплохо бы было смазать отсыревший замок, но в основном переваривая резвость, с которой мужчина толкнул здоровым плечом заедавшую дверь, Полина повернулась и бросила ключи на ящик.

Включила свет. Достала из шкафчика свечу – на случай, если отключат электричество; бросила свечу, нашла еще минералку – тетушкину, чересчур соленую, но все равно жидкость.

– А вы всегда все так делаете, как двери открываете? – в пустоту поинтересовалась Полина, щелкнув задвижкой. – Вы сильный. Если бы имела право, то гордилась бы вами.

Молчание.

– Знаете что? Такое ощущение, что я все-таки вас знаю или уже где-то видела. Мы раньше не встречались?

Молчание.

Загадочный Дмитрий Владимирович… его пугающее, но неотразимое присутствие в родных стенах ее гаража, подстегнуло Полину на минуту другую замереть у входа и наблюдать за тем как он пьет. Первым делом разделался с газировкой. Затем схватил ту, что соленая, украдкой, но пронзительно глянув на нее через плечо. Пил жадно, минутами подряд, с потемневшими глазами на окаменелом лице, в каком-то смысле заставляя ее ощущать себя волшебницей. Звездой морей и бутылок с минералкой.

Избавившиеся от жажды люди – такие люди. Непосредственные. Невинные. Радостные как дети, даже если выглядят будто только что получили сапогом в лицо. Надо найти хоть какой-нибудь плед.

– Ты куда, Поля? – проговорил Хромцов, не отнимая бутылку ото рта.

Затем помрачнел, стукнул бутылкой о стол и направился к ней.

Даже понимая свое поражение, он машина для убийства, крайне подозрительный, решила она, подавляя желание до крови прикусить губу и глядя в спокойные надвигающиеся глаза.