Хромцов качнулся, малость хватаясь за полочку. – Ты куда? – рявкнул он.
– Ничего особенного. Организовываю привал. Но сначала сниму босоножки, ноги чешутся от одного вашего взгляда.
Он стащил пиджак, прислонился спиной к стенке, после чего удовлетворенно кивнул:
– Давай снимем. Давай снимай.
Когда избавилась от обуви, Полина легко толкнула полированную дверцу. Прикусив губу и покачивая головой, склонилась над шкафом. Локоть ее сорвался опрокинув банку с крючками, смяв пластиковые стаканчики. Она ликовала от пребывания героя-красавчика у нее в гараже, но до конца не знала как ему помочь и как с ним обращаться.
– Хватить на меня пялиться. Лучше отдохните. Позже принесу вам поесть, – прибавила она, не зная как выполнить и это обещание. Плед, старый будильник, одноразовые тарелки тоже полетели на пол.
Вместо ожидаемого язвительного ответа мужчина отвел лицо и конвульсивно вцепился в полочку. К удивлению Полины, он грязно выругался чуть задыхаясь.
Она пожала плечами, встала на цыпочки и продолжила ковыряться в шкафу, исследуя средние полки, потом верхние. Периодически с тревогой изучая его побелевшее лицо.
– Кстати, папочка говорит что мужчина, который может вынести температуру выше тридцати семи и не сеять проклятьями, либо идиот, либо святой, – сказала она, отыскав надувную подушку.
– Я не идиот. И уж точно не святой, – сообщил Хромцов, сильнее опираясь о стенку. Голос его прозвучал хрипло и незнакомо даже в собственных ушах.
– Что случилось? – вскрикнула Полина. – Вам хуже?
Хромцов с неожиданной ясностью понял: либо сейчас рухнет на пол, словно беззащитный малыш, либо его вывернет прямо здесь, на ее глазах. Голова опустела, внутренности переворачивались, и он, собрав последние силы, допил остатки воды.
– Я просто искал здесь мусорку, – прошептал он, размахивая пустой бутылкой. – Я просто посплю десять минут.
– Чем я могу помочь? – охнула Полина, подбегая к нему, когда мужчина съезжая вниз по стене, прихватил с собой и полочку. С хрустом, она упала на него сверху, осыпав блесной как снегом.
Полина потянулась к нему, чтобы помочь, и Хромцов резко отстранился, но она почувствовала исходивший от него палящий жар.
– Обморок. Рано или поздно это бы с вами случилось, я знала это сердцем!
– Я в порядке. Оставь меня в покое.
– Ладно. Ладно, я буду хорошей сиделкой. Заодно научусь врать родственникам, – сказала она, пытаясь улыбнуться.
Затем она так лихорадочно освобождала его грудь от рубашки, с таким страхом смотрела, что Хромцов усилием воли на мгновение вырвался из беспамятного транса, хотя чувствовал себя настолько плохо, что не способен был даже на симпатию к ней. Главное, почему-то было лишь то, что Полина здесь, пообещала вернуться, а он отчаянно болен.
– Я тебе верю, я тебе поверил, Поля. Мне только нужно… – озвучив просьбу, он и следом его усмешка померкли.
Не куда было деваться от понимания, что в его стадии обморок не напасть, а награда. Охваченная жутким чувством неизбежности, Полина выпрямилась и в сердцах шлепнула босой пяткой по разбросанным на полу блеснам, издав губами один легкий звук:
– Дима!!!
Но мужчина уже потерял сознание, без движения он лежал на полу посреди комнаты, неаккуратно вытянув больную руку. Слишком бледный, слишком взрослый, слишком ей не понятный. И только когда он оказался в забытье, у него из глаза выкатилась слезинка.
***
Все новое, все слишком новое, только она старая. Позволив себе роскошь чертыхнуться в голос, Варвара Петровна опустила ладонь на седые волосы вспоминая прошлые времена, когда могла работать в саду с утра до позднего вечера. Затем довольно быстро дойти аж до речки. Накупаться до трясучки и сразу побежать на танцы вместе с другими бабами. Молодость живет скоростью. В старости же идея любой скорости редко переживает восход.
Сегодня днем она подолбила землю палкой на участке под бесплодным крыжовником. Пахари говорят, что подобная хитрость прибавляет земле плодородия. Трудно сказать. Но все же хотелось бы иметь крыжовниковое варенье к сентябрю. Не смогла даже вогнать палку в почву как следует – таковы были ее возрастные уроки. Отдышалась, но больше по привычке. Сегодня сердце не колотилось, вело себя смирно как цепной бульдог в любой момент способный отнять у тебя жизнь. Позже собрала груши из тех, что упали. Разложила на крыльце, съедят, как похолодает. Сад сухой, хризантемы не благоухали, да и вдыхать особо некому. Иногда солнце не только растит, но и убивает – вот в чем дело.
Она поплелась по лужайке, оставив хризантемы в покое. Думая скоро обязательно пожалеет, что сама нагибалась за грушами, а не позвала садовника. Взбираясь по крыльцу, Варвара Петровна пробежала глазами все углы и закутки ее сада, довольная тем как взбирается по крыльцу. Где же собака? Некому было отдать половину бутерброда, за утро скисшего в кармане. Где Полина? Если телефон не взяла, могла бы хоть записку оставить. Считалось, что она загулялась с собакой. Какие сказки. Наверняка тайком торчит на пляже, прихватив один из своих купальников, до которого как бы выросла, но еще не доросла мозгами. Ее Полина… ей все время приходилось себе напоминать, что племянница уже взрослая. Для окрестных дворов то точно, но неплохо было бы проверить. В самом деле, а то который час ходишь как на иголках. Впрочем, жара и артрит отобьют и это желание.
Поскучнев в отсутствии племянницы, Варвара Петровна направилась прямиком к себе. На ходу сообразила себе маленькую радость: ванну для рук с аптечной ромашкой, кожа на них стала совсем вялой. В отсутствии Полины, она как обычно уйдет к себе в комнату. Если потребуется, выключит свет и притвориться, что ее нет дома. Она бы на все пошла, чтобы не возвращаться в этот дом, понимая, тут так одиноко. Понимая, что она еще нужна Полине. Утешая себя тем, что в огромном доме всегда можно затеряться и намеренно держать прислугу в неведении о своем местонахождении. Прислуга от такого лучше работает. Из коридора Варвара Петровна поднялась на второй этаж, думая, что эти стены научили ее очень многому. Да, ей повезло – домина, в котором она жила был двухэтажным. Для полной ясности она напомнила себе о хозяине этого дома. То тоже двухэтажный был мудак.
– Потому что бешенный, блять, до всего чего не дали! Видите ли, не додали ему в детстве…
Услыхав его голос, донесшийся из дальней комнаты, в пространстве которой Андрей Львович предпочитал проводить время, именуя ее кабинетом, Варвара Петровна сонно замерла. Как обычно к обеду у нее заболели колени, хотелось лечь и больше не вставать с дивана. Вместо мыслей о диване, она вытянулась в струнку и с беспокойством глянула на дверь.
– С кем это мы воюем? Зря мы его разозли. Мне конец, Юра. Он законы знает. Ладно-ладно, он просто талантливый парень. Никогда не мыслит воображением, очень все практично воспринимает. Отсюда и репутация не как у многих. Вот видишь, его бояться.
Какая гадость, подумала Варвара Петровна, пожилая женщина подслушивает из коридора. Домработница сочтет ее совершенно бесстыжей, если увидит. Если увидит. Неторопливо Варвара Петровна вдохнула запах чистящего средства, исходивший от плинтусов. Отпустила дыхание, которое невольно затаила и прислушалась лучше.
– Собака? Да какая нахрен собака?! Бежала по обочине и в нужный момент оказалась там, где не должна была оказаться. И что? Нам всем слишком не повезло, вот что. Концерт окончен. Ну-ка перестань выть, Юра!
Незаметным переходом через плотно задернутые шторы Варвара Петровна подобралась к самой двери кабинета. Теперь беспрепятственно слыша, как он ходит взад-вперед, периодически выглядывая в окно. Стучит деснами о толстый бокал для виски, налил себе полный. Подслушиванием она наслаждалась, в прошествии лет зная, что подслушивание не приносит ничего хорошего. Но мало что могла с собой поделать. Когда Варвара Петровна бралась разгадать чей-нибудь секрет, она не унималась, пока не добивалась своего.