– А вы думали, что я как всегда здесь в обед? А может вы подумали, что это я от санитаров по полю в Токио сбежала? Ага, в самый солнцепек, в самую глину, по репьям, прямо во все эту… жару, которая так необходима многим растениям и животным!

Подобных слов Хромцов ожидал больше всего. И то, что для Полины было приступом возмущения, для него стало плюсом и небольшой радостью. Но он не стеснялся пропускать ее возмущенные излияния мимо ушей, он вообще мало стеснялся. В том числе и того, чтобы оставить без ответа однажды заданный вопрос о собаке.

Опять. Опять молчали.

Мухи жужжа висели над раной. Одна из них попробовала пролезть под пиджак. Хромцов отшвырнул ее ударом ладони и, знал, что она больше не взлетит.

Затем, избегая пугать, он слегка потянулся к Полине, ухмыляясь, между прочим, изумительными зубами.

– Повернись, – Хромцов вынул из ее волос листик и живую гусеницу. – Вдруг укусит, – засмеялся он шепотом, прощая ей то, что она мало смеется. Чуть-чуть, не в ущерб себе приосанился, глядя за тем, как она опять глядит на него. Быстрым движением вынул коричневый бумажник. Сунул ей. – До чего же ты хорошая девчонка, иди домой. Кончились наши минуты, знаешь.

Полина застыла, потом неловко усмехнулась, глядя на протянутый кошелек.

– Ой, смотрите шерстка! Смотрите-ка, там, в малине! – сказала она и помчалась в кусты.

– Да, что же это… – наблюдая за тем, как она вскинула голову, затем ошеломленно вскинула бровки, чего бы это ему не стоило, Хромцов молча встал с травы. Удачно ухватился за ствол ближайшей рябины, только чтобы переждать пока неожиданные фонарики будут гаснуть и вспыхивать, ритмично взрываясь в его затылке. Зная, что сейчас его ждет детский садик, очевидный и неизбежный. Как и зная то, что против этой очаровательной девчонки применит только одну защиту – терпение. Она ему понравилась, сделала достойный ход, сбежав и быстро-быстро вернувшись, чтобы предложить помощь нуждавшемуся. Сам он, будучи человеком рискованным, любил смелых. Но во всем должна быть пропорция из разума и этой блондинке, этой кукле со слипшимися от слез ресницами, лишним было подолгу любезничать с ним, тем более отказываться от кошелька, который он ей предлагает.

До малины Полина протопала походкой солдатки, которую только что вытащили спросонья на мороз. Он спешил за ней, – теплая трава шуршала под его неровным шагом. Жирная сорока долетела туда раньше, попрыгала на короткой ветке, размахивая сильными крыльями. Как и девушку, птицу заинтересовало неподвижное пятно мясистого цвета посреди ягод. Тревожный, предупредительный вопль вырвался из груди Хромцова, когда он вгляделся в кусты и понял, что там, внизу, плохо прикрытая листьями, как вишенка на торте торчала собачья кость.

– Не смотри, я сказал! – крикнул он, но она не послушалась предупреждения.

Прижав пальцы ко рту, и наконец, начав по-настоящему плакать, Полина убеждала себя, что на собаках заживает все быстро, постепенно разгоняясь от тихого плача, которым уже привыкла давиться до неприятно громкого плача. Но, несмотря на все убеждения, собака ее лежала поодаль в неестественной позе, со свернутой шеей, без всяких признаков жизни.

Хромцов не хотел смотреть как она ревет, но все же наблюдал. Он устал и злился на своих врагов. Ощущал, что у него начался жар, вернее сказать, пока он бегал вокруг чувства высокой температуры, себя для жара пренебрегая на потом, может быть дома. Может быть, у себя в спальне, если ему повезет. Вся зелень, все картинки – все плыло перед глазами. И даже незначительная смена положения принесла очень печальные результаты, он начал мучиться. Впрочем, девчонка тоже страдала. Она ожидаемо сильно ревела, как-то совсем по-детски шмыгая. Еще рот, в целом очень милый рот, сейчас был смешно раздутым от звуков истерики. Некрасиво выброшенные руки. Больше ей нечем было его удивить. Из последних сил Хромцов сжал кулаки и умудрился понежнеть к Поле, что есть мочи расточая сдержанность. Ведь это он убил ее собаку.

– Сама видишь, что бывает с лапами, если на них наедет машина. Ливер. Пес заслуживал лучшего, но я мог дать ему лишь покой, – произнес он нежным спокойным тоном, несколько не совместимым с жесткостью момента. Он не спеша явился за Полиной в малину, однако терзаемый головокружением тяжело запнулся о какой-то побег, ботинком взмахнув желтую пыль глиняных искр.

Полина нерешительно выпрямилась и, глядя на свою собаку, громко крикнула: – Скотина!

– Тем более, – Хромцов махнул рукой, поправил кривую гроздь ягод и тихо пошел обратно из кустов. Но поразмыслив над услышанным был вынужден встать, откашляться и снова вернутся на то же место. Рассеяно положить руку на шею и массируя ноющие мышцы думать, что будь на месте девчонки какой-нибудь из его подчиненных, за такое он бы дал ему нагоняй, который бы тот не скоро позабыл.

Пошатываясь, Полина стояла в малине, и не думая выбираться из веток. Еще один грязный протестующий вопль так и замер у нее в горле, а эмоции тонули у нее на лице как в апрельской жиже.

В последний раз Хромцов оглядел ее затылок, тонкую шею, как солнце золотит светлые пряди, обрамляющие мягкие симметричные черты – то единственное на чем ему хотелось фокусироваться, теряя сознание в зарослях. Конечно, хотелось чтобы девчонка и дальше, раскинувшись под деревом, помогала ему в его глубокомысленных рассуждениях – разве это не блаженство? Блаженство. Но эту эгоистическую занозу следовало удалить сразу, лишив себя глупых мыслей. Что Хромцов и сделал, вырвав занозу с корнем, замышляя скорое прощание с блондинкой и заодно лишая себя риска в своих же глазах прослыть жалким самцом. Он не имел права дальше комкать ей психику своими проблемами. Движимый ужасной головной болью, он оказался как раз позади нее. Исподтишка лаская взглядом вид со спины, Хромцов надеялся что девушка его поймет, быстро возьмет кошелек и они навсегда расстанутся.

– У твоего пса шейка-то… как у тебя. Быстро грохнул, как и не было его. Хрясть и все, ты это понимаешь?

Ей стало дурно, но постепенно она примирилась с этим высказыванием. Снова кивнула, подметив, что с незнакомцем она почему-то всегда кивает. Сначала Полина думала по причине того, что он старше нее, но это было не совсем так. Вот так случилось, сейчас к ней пришло острое как бритва понимание, что этот мужчина повидал и пережил такое, чего ей лучше было не видеть и не знать. Полностью разбитая, она кошкой пробежала по тем воспоминаниям, где Токио был совсем маленьким. Воспоминаний было много как картин на стенах, для нее они слились в один удивительный букет почти сразу ставший тускнеть. О трупе лучше не думать. Дальше Полина брезговала уютом в меру красивых кустов малины и благоразумно захотела ее покинуть.

Как только Полина шевельнулась, незнакомец тут же дернулся в ее сторону. Она побледнела, когда он схватил ее за плечи, даже больной и слабый он был внушительным противником.

Непривычная и не совсем готовая к возможным жизненным невзгодам в виде удара или оплеухи с очень богатым послевкусием, Полина постепенно включила дуру, хорошо чувствуя пятерню, схватившую и задержавшую ее локоть на дольше чем это положено между двумя незнакомцами. С десятками страшных идей, пришедших и разрушавшихся в ее голове за одну минуту, она смотрела как прекрасны, например, васильки. Мужчина ослабил хватку, когда она уже мельком начала вспоминать про детство.

– Эти дела с псиной. После наезда он метался. Я убил его, потому что посчитал нужным.

– Отпусти меня!

– Что я слышу, обними меня. Обнимаю, обнял.

– Ааа! До чего же ты сволочь! Прочь руки!

– В самом деле? Да неужели я так плох, Поля?

Мужской подбородок напомнил девушке наждачную бумагу ее домработницы, которую та использовала для полировки лестничных проемов. Лестницы в доме, где она жила были деревянными, как и сама Полина во всем том, что касалось случайной интимности. Она пыталась отстраниться, но он лишь сжимал руки и, когда Полина прекратила сопротивляться, прижал ее лицом к своей груди. Она тяжело дышала, незнакомец, словно успокаивая сущего ребенка начал гладить ее по голове, но Полина продолжала рыдать скорее от бессильной ярости, чем от страха.