– Чем тебя развлечь, инвалид? Посмотри-ка сюда. Вот это – я. Это – тоже я, только в походе. А это – горы. Вот мы с Токио – наша последняя фотография. Это папа и тетя. У меня есть семья, знаешь? Правда, здесь они не очень, не буду показывать.

Сейчас было самое время сообщить ему, что ее папа – большая шишка, но запретное, абсолютно запретное действие с сигаретой и зажигалкой, слишком сильно повлияло на нее, чтобы Полина побеспокоилась об этой детали.

– Ладно. Один раз попробовала и просто не желаю совершать это больше когда либо. Но мне было больше неинтересно оставаться кроткой глупышкой. Той, что испугано неслась к гаражам, слушая советы на каждой кочке, каждом повороте. Ведь кое-кто не собирался ехать на велосипеде как попало, правда?

Одним махом Хромцов отшвырнул плед.

Полина не сразу сообразила, что рука его без предупреждения сомкнулась у нее на запястье и твердо потянула на себя.

– Мама! – нервно выдохнула она.

– Все это очень интересно. Но, Полина, милая…

– Что? – дрожа выпалила она, знакомясь с доселе незнакомым ощущением физического насилия. Она хотела соскочить с пола – не получилось, только выронила телефон и сигарету. Шарахнулась от мужчины, но оказалась припертой к стенке.

– Мне горячо от твоей сигареты. Обещаю, что через пару секунд и тебе будет жарко.

– Ты что такое несешь, придурок?! Я сказала тебе, только посмей меня тронуть и я устрою такой шум, что все соседи сбегутся! – предупредила она, пытаясь вырваться. Мысленно упрекнув себя за наивность и одновременно за веселую бесбашенность, которую себе позволила.

– Хватит, Поля. Довольно! Я имел в виду пепел, – проговорил Хромцов, легко отпуская ее руку и лихорадочно стряхивая с пледа пепел. – Послушай совет, – весело продолжал он. – Сигарете нужна пепельница, а иначе конец. И еще… – начал было он, но резко оборвал фразу, разразившись неудержимым смехом. Прижавшись спиной к прохладной стене, он пытался внушить себе, что нельзя так бурно реагировать на обычные глупости какой-то пигалицы.

Да она спятила, не иначе. В этом гараже стала психованная как в тюрьме. Задохнувшись от стыда, она упала на одеяло, чтобы понять, куда бросила окурок. Подобрала телефон. Шарила вокруг, сбивая последние искры. Все это Полина делала молча, откидывая волосы и прикусив губу – перед глазами стоял охваченный огнем гараж, в ушах – Димин смех.

Он предпочел оставаться у стены.

Он естественно, довольный. Разгадал ход ее мыслей. Тайны между ними больше нет.

Полина поняла это без слов. Потому что среди прочих достоинств у Димы имелся дар сохранять внешнее спокойствие, когда он внутренне округлял глаза.

Невероятно. Он достал новую сигарету. Красивый рот расслабился, скрыл ухмылку.

Она встала. Села. Снова встала. У нее возникла мысль. Как мысль, порыв больше. Полина ей стала сопротивляться, затем слегка уступила.

– Просто показалось. Я не знаю, что случилось, – проговорила она уверенно– поскольку ею всегда, начиная с раннего детства восхищались и женщины и мужчины.

Зато Хромцов знал что случилось.

Теперь да.

Насколько ему помнилось, пожар в гараже все-таки случился и в живых остался только он один. Он отложил сигарету, посмотрел на девушку – зеленая юность. Его кости превратились в крем-брюле. В голове роились сомнения, но он успел вытащить кошелек, бросить перед ней на пол. Другое какое-то вознаграждение он не придумал.

Задышала, теперь смотрела на него как животное, оставшееся без леса, и вся логика его мыслей кричала ему: не смей. Сначала он думал, что она будет медлить на каждом шагу, но это было не совсем так. Очарованный ею, как бы на границе с порабощением, он спокойно смотрел, как она побежала по нежно черной комнате – угловатая и волшебная. В синих джинсовых шортах, какая-то молодая безбожно, с манящим вырезом мальчишеской блузки.

Он даже не успел спросить, имеет ли Полина хоть малейшее представление о том, как прекрасна. Велеть ей не нервничать, как она уже нависла сверху обхватив его лицо ладонями.

Опять смеется вместо того чтобы дрожать от страха. Совсем хрупкая – но вся струится любопытством. Нежные изгибы под одеждой. Соски – переводчики с языка инстинктивного на вздымающейся и опадающей груди.

– Думаешь, я лезу чтобы узнать сколько ты стоишь? Мне по фиг. Просто так влю…

Вскинув голову, он настолько восхищенно сверкнул глазами, что Полина сбилась на полуслове.

Смогла бы окончить фразу, но разве что к ночи. Не важно, есть еще один путь к откровенным признаниям. Только надо выбрать – щека или рот. Она слегка наклонилась, слегка подалась вперед, прицениваясь к первородному глухому желанию, вспыхнувшему в глазах Димы.

– Иди. Иди же сюда, – проговорил Хромцов, как только понял, что она намеривается сделать.

Ей вдруг показалось, что это он хозяин, что это она пришла в гости. Получается абсурд. Полина неуверенно остановилась.

– Оставь их всех. Оставь мысли. Брось пугаться. Иди ко мне, – чуть слышно повторил Хромцов, в любовной истоме не отрывая глаз от ее приближающихся губ. И пока он говорил, ладонь его легла ей на локоть, обхватила руку, непреклонно повлекла к себе, медленно, сантиметр за сантиметром, и наконец, его теплое дыхание смешалось с ее вздохом. Напористые понимающие серые глаза поймали неуверенный блуждающий взгляд зеленых и приковали к себе. Потом Хромцов вздрогнул, плечами чувствуя, как она к нему рванула. Каждый нерв Полины содрогнулся как от разряда, глаза закрылись и по ее губам принялись скользить его губы, неудержимо и требовательно исследуя нежные изгибы и робеющие контуры рта.

Дымные от сигарет поцелуи тоже бывают сладкими. Особенно если они случаются впервые в жизни для кого-то из двоих. Нет, она не умеет. Нет, чтобы она сразу умела слишком похоже на сказку. Неуверенное соприкосновение и сотни тысяч комплексов в поведении, пальцы – сквозняки – не уловишь, беспомощный всхлип. Он усердно старался быть сдержанным. Дав себе труд разобраться в чем дело, Хромцов забыл про себя и начал все спасать. Показал, например, путь к губам – путь в них. Медленно поднес руку к вздымающейся груди девушки. Стиснуть слишком слабо – не хватит выдержки. Слишком сильно – ее чайник разобьет тебе голову.

Но вдруг Хромцов ощутил, как рот ее непроизвольно смягчился, напор трепещущих отталкивающих его ладоней стих. Он встал перед Полиной на колени, прижался, поцеловал крепче, быстро коснулся плеч и шеи. Приоткрыл кончиком языка сомкнутые губы, желая проникнуть внутрь, и когда они наконец распахнулись, испробовал нежность ее рта и вновь принялся без обиняков описывать действие, которого уже желал с самоубийственной готовностью. Полина дрожала от возбуждения, вернее не только от него. Точно кровь пульсировала у нее в висках: влюбила, влюбила, влюбила. Вот и поплатишься. Совершенно незнакомая с той грубой стороной его страсти, которую не нарочно, но умело возбудила в Диме, она искала опоры от невыразимого смятения, чувствуя, что вот-вот закричит или убежит.

Губы Хромцова становились все настойчивее, язык – пытливым, жалящим, руки его неустанно двигались, ласкали талию, то, что расположено выше и ниже.

Девушка застонала от невыразимого смятения, и пальцы его покорно переместились чуть выше, расстегнули молнию, пробрались под блузку. За полдня Дима умудрился стать для нее целым миром, в котором она чувствовала себя достойно. Даже на полпути к двери. Но ощущение тепла и безопасности, исходившие от его тела стали постепенно исчезать. На их место приходило притяжение, которое влекло ее к нему независимо от ее воли. Кутаться в стыд необязательно – приласкал, пока об этом не шло спора. Но потом стал жечь безудержной прямолинейностью своей страсти.

Не увиливай. Сделала шаг первой. Потом он все изменил.

Он слишком щедрый на урожай чудесных вспышек, наверное, озарений. Наверное, молний – чувственных жертв закружившегося вокруг мира. Он слишком сильный – сольешься с фоном стенки, если не учтешь эту штуку в его мозгах.

Придется учесть – Полина взялась за его плечи, учась в тоже время ими пользоваться во имя своего удовольствия. Разница в возрасте, в статусах больше не имела значения. Можно многое, с ним можно все, можно достать руками звезды. Тело плотное, сводит ноги, адреналин.