44/

«Первоцвет».

Стокгольм 1942г.

– Рауль! Ты куда так припустился?! Я не поспеваю за тобой! Наряжалась два часа, чтобы только поздороваться с хозяевами? Прием только начался…

– Ты можешь вернуться, Нина! Вся эта светская болтовня не по мне. Что за потребность гоготать о своем существовании, как на птичьем дворе. В мире такие события разворачиваются, а мы…

– Конечно, милый братец! Ты бы хотел быть в центре всех страстей; спасать человечество! Только, отложи свою благородную миссию хотя бы на пару часов и проводи домой, раз ушли! – поравнявшись с мужчиной, девушка взяла его под руку.

– Ты можешь вернуться»! – с некоторым чувством вины, предложил Рауль.

– Ну, уж нет! Я тебя не брошу. Тем более, что я уже перегорела, и лучше высплюсь…

– Признайся, что и тебе осточертели все эти мероприятия?

– Вовсе, нет! Просо сегодня, я немножечко устала. А что, собственно, тебе не нравится? Раньше ты не был столь ворчливым…

– С тех пор, как я стал работать у Коломана и после бесконечных поездок по Европе, я стал прозревать. Можно, конечно, веселиться и не замечать, что вокруг происходит. А можно, наконец, понять, что идет война. Самая ужасная война за всю историю человечества. И конца этой войне не видно.

– Не мы же её развязали?

– И значит, можем равнодушно наблюдать, как у нас на глазах исчезают государства, уничтожаются народы.

– Ты опять о евреях?

– Немцы обращаются с ними, как со скотом. Нет, со скотом обходятся гуманней. Непостижимо. Как будто мы живем не в 20 веке, а в средневековье!– забежав чуть вперед, Рауль пятился лицом к сестре. – Но я знаю, как нужно бороться с Гитлером. Повязка со звездой Давида должна стать отличительным знаком порядочного шведа. Вся Европа должна из солидарности надеть повязки со звездой Давида.

– Как мне сказал твой друг Магнус, первыми носить звезду Давида на рукавах, евреев заставили твои любимые британцы.

– Мир далеко несовершенен. В Америке, допустим, притесняют негров; в транспорте места для белых и негров раздельные; на каждом шагу висят таблички: «вход неграм и собакам запрещен». В Южной Африке все тоже; к черным относятся, как к животным. Но здесь совсем другое. Здесь, речь идет об уничтожении. А мы, своим молчанием, потакаем Гитлеру и его сообщникам. Нами, окончательно, завладел страх. Вспомни, как этот мальчишка, Бергман, рассказывал о въезде Гитлера в Веймар. Как бегали его глаза. Даже при воспоминаниях, он все еще трясся от восторга. Фюрер внушает силу и чувство превосходства. Но это ложные чувства… Просто, мы боимся. Швеция забыла о своей гуманитарной миссии. Легче смотреть «наци» в глаза.

Во время поездок, мне много приходится общаться с ними. Поверь, до определенного момента, это вполне приличные люди. Большие, сильные, сообразительные, с упором на силу воли. Однако, в них нет ни малейших следов сентиментальности. Стоит заговорить о евреях, и они меняются на глазах. Это несчастное племя Давидово для них олицетворение мирового зла. Миллионы, теперь может даже, десятки миллионов людей считают, что они причина всех бед. Просто, эпидемия какая-то. Коллективное помешательство. И на вершине этого безумия – бесноватый фюрер…

– Тише, Рауль! Тише! С каких пор ты стал антифашистом? – взяв за руку, успокаивала брата Нина. – Ты же знаешь, Стокгольм напичкан их людьми.

– Ну, нет! Пока это еще моя страна! Может, он и завоевал всю Европу, но до Швеции ему не добраться. Что-то мне подсказывает, что он навлек на себя гнев Богов и очень скоро поплатится за все.

– И это ты говоришь, когда его войска стоят на Волге? Советы разбиты, и остается только гадать, что будет дальше?

– Тебе страшно?

– Нет! Я готова к борьбе. Если мужчины не могут справиться с германской армией, придется нам, женщинам обезоруживать их своим обаянием. В рукопашном бою…

– Ты все смеёшься. А я тебе говорю, Сталина ему голыми руками не взять. Русские себя еще покажут. Американцы тоже не будут бесконечно выжидать. Настало время действовать, если не хотим маршировать и дрожать от смешанных чувств на его парадах…

– Так ведь как маршируют! Сила…

– Слепая сила. Все, что происходит в Германии и на оккупированных территориях, иначе как, безумием силы, и не назовешь. Вдобавок, они стали верить в свою исключительность.

– Мой, сумнящийся братец. Вся гамма раздирающих тебя противоречий у тебя на лице. Ты прирожденный проповедник. Но не политик. Политика – это зона безжалостных…

– Циников…

– Которые будут использовать тебя всегда к своей выгоде. – приблизившись, Нина взяла брата под руку. – но победителем выйдешь ты. Знаешь, почему?

– Интересно?

– У тебя чистое сердце! И мысли! К тебе не липнет грязь.

– Пожалуйста, не романизируй мой образ. – сказал, немного уязвленный Рауль. – Может, я только с виду, недотепа. Не просто так же я ношусь по Европе; и не только из уважения к Кольману Лауеру. Да будет тебе известно, семья использует меня в весьма щепетильных сделках; мы занимаемся выводом финансовых и прочих еврейских активов с оккупированных территорий. Естественно, за значительный процент. И все это через «Эншильда-банкен». И за каждой моей сделкой стоят угрюмые фигуры наших дядюшек. Якоб с Маркусом, как тебе хорошо известно, и с кроной просто так не расстанутся.

– В чем ты себя винишь? Всякая война – это глобальное перераспределение ценностей. Я бы даже сказала – циничное перераспределение ценностей.

– Как мы допустили это. Допустили Гитлера и таких, как он к власти! Мы узаконили насилие… Ради сиюминутного благополучия, мы на все закрываем глаза, а значит, отказываемся от будущего; возможности его творить.

Нина промолчала.

– Впрочем, хватит об этом. Но предупреждаю, я не собираюсь больше сидеть на месте.

– Пожалуйста, не пугай меня…

– И хочу предупредить, что намерен перейти к действиям. Что-то в стиле просмотренного нами «Первоцвета Смита»*. Не думаю, что американцы будут возражать появлению его шведского двойника.

– Живо признавайся, что ты затеял?

– Что можно сделать в Швеции? Наша роль в событиях, происходящих в Европе, ничтожна. Это удручает. Я не обнаружил у нас, ни одного радикально настроенного кружка антифашистов. В Норвегии сопротивление есть; в Голландии, во Франции, Италии, Польше. Только у нас тишина. Зато, в «Викинг»*вступают охотно. Конечно, мы же арийцы!

– Людям нравятся победители. Гитлер на вершине славы. Вот, его и начинают обожествлять.

– Он обречен, Нина! Как ты этого не понимаешь? Даже его союзники утверждаются в гибельности избранного им пути. Хорти-младший, мне так и заявил в приватной беседе: («Очень широкие круги и в Венгрии и в Германии, считают катастрофой дальнейшее пребывание Гитлера у власти. Надо всеми возможными способами донести это на Запад».)

– Рауль! Ты стал антифашистом? – не на шутку встревожилась Нина.

– Если я скажу да, ты будешь относиться ко мне серьезнее!

– Я скажу тебе, что ты сумасшедший. Быть антифашистом это одно, но заявлять об этом публично? Ты понимаешь, насколько серьезными могут быть проблемы в случае твоего разоблачения? Одно дело у нас. За пределами королевства, твое шведское подданство никого не остановит.

– Я было, уже размечтался в надежде на то, что стану звеном в борьбе с мировым злом, но ты грубо опускаешь меня на землю. Миклош тоже обошелся со мной не лучшим образом; дал надежду и, больше не возвращался к этому вопросу.

– Может потому, что ты был занят делами любовными? Почему ты так упорно умалчиваешь о своих похождениях на чужбине. Тут шепчутся о некой таинственной американке? Еще, о некой, венгерской графине, и якобы, не состоявшейся дуэли. Что молчишь?

– Это грубые, антишведские инсинуации, сестричка. Кроме тебя и Май, я больше никого не люблю….

– Не будь бякой, Рауль. Расскажи…

– Боюсь, что кроме скучных торговых операций, мне вряд ли есть, что тебе рассказать. Но я не падаю духом. Как уверяют наши дядюшки, несмотря на свой зловещий характер, именно войны становятся причиной рождения гигантских состояний.