– А? Это тот чудак в очках? – Роман сразу вспомнил худощавого холерика с интеллигентской бородкой. Умный и обстоятельный историк, он поражал Романа своей эрудицией. но каждый раз его бурные монологи, заканчивались истеричной критикой системы. От таких просто веяло опасностью. – Заявление подали? – вопросительно посмотрел он на Андрея.

– Да. Она ведь не в курсе…

– Не в курсе чего? – опустил брови насторожился Роман.

– Не знаю, стоит ли мне тебя вмешивать?

– Продолжай! И перестань говорить загадками! До сегодняшнего дня я думал, что у нас нет секретов. Во всяком случае, у меня их не было.

– Кажется, я вляпался. – Андрей выразительно посмотрел на Романа. – Такую кашу заварил? И теперь меня больше всего волнуют последствия; они могут коснуться всех – деда, отчима. Словом, я заигрался…

– Хватит тучи нагонять. Можно конкретнее…

– Помнишь ты спрашивал меня о теме диссертации? Я долго выбирал её, пока мне дед не рассказал, что это мы поляков расстреляли, вот я и стал собирать материалы по Катыньскому делу. Время казалось подходящее, гласность, ну и все такое. Через отчима получил доступ к архиву министерства иностранных дел. Тему обозначил, как «Министерство Иностранных дел в период Второй Мировой Войны», поэтому лишних вопросов мне никто не задавал. Потом в архивы доступ получил; там сплошь чекисты на пенсии, я с ними быстро сошелся. Ты же знаешь, «старик» у них личность легендарная. Материала набрал ядерного. Думал пора, в духе времени, вскрывать язвы; хватит жить по отредактированной истории. Уже тогда понимал, что лезу, куда лучше бы не соваться. Но остановиться не мог. Катынь – жуткая история, за пределами добра и зла. Пленных польских офицеров, элиту нации, держали в лагерях, а потом загнали в Катынский лес и расстреляли; как скот…

– Я слышал, про Катынь! – сказал Роман. – Немного… Вражеские «голоса» и прочее. Наши все валили на немцев, немцы открещивались и обвиняли наших. А потом, пообщался на эту тему с ребятами из союза польской молодежи. Они мне по секрету Полишинеля сообщили, что только советский народ все еще думает, что Катынь дело рук немцев.

– Секрет не очень большой. Но тема убойная. А тут еще и отчим поддержал. Говорит: «Мы с тобой горячего материала не на одну кандидатскую наболтали. Надо только все перевести на бумагу и публиковать». Стал, значит, я документы собираться, всякие. Что-то здесь, что-то там и, тут на столе у архивариуса вижу пакет егерской почты, со штампом «для Генерального секретаря Политбюро».

– Да, иди ты! – не сдержался Роман.

– Вот и я так отреагировал?!

– В каком архиве работал?

– КГБ! «Старик» не знал темы диссертации, и устроил мне самый низкий допуск. – Андрей налил в стакан минералки и осушил залпом. – Смотрю, папка, толстенная такая, в незапечатанном конверте. Тут меня и пробрало. Это было больше, чем любопытство. Я кончиками пальцев, аккуратно так, чтобы не оставить отпечатков, приподнимаю край конверта и читаю «Дело номер такое-то. Валленберг Рауль Густав». Тут я на месте и подпрыгнул. Отчима в Швеции чуть ли не каждый день бомбардировали запросами: «мы просим, настаиваем, требуем прояснить судьбу нашего соотечественника, гражданина Валленберга. Жив ли он, здоров; а если нет, где захоронено его тело»?

– Это что еще за птица?

– Ты не знаешь, кто такой Рауль Валленберг?

– Представь себе, я не знаю, кто такой этот Валленберг. Я вообще, к твоему сведению, очень многого не знаю.

– Он спасал евреев в оккупированном Будапеште. По разным сведениям до 150 00 тысяч.

– Нормально, чувак! Видишь? Оказывается, ты допустил очень много пробелов в моем просвещении. Мы эту тему никогда не затрагивали…

– Так вот. Я быстро сообразил, что у меня есть только один шанс. Сейчас или никогда. В общем, я пронес в архив фотоаппарат. Спрятался за стеллажами, дождался, пока все уйдут и….

Андрей поднял глаза в ожидании реакции Романа. Только теперь до того стал доходить смысл слов, и он незаметно для себя съежился.

– Да! Ты братец, точно хрени объелся! – сказал Роман, усиленно растирая лоб. – Шпионом решил стать?

– Не знаю! – Андрей дернул плечами. – Все уже было подготовлено для отсылки. Не знаю, что у них там произошло и почему эта папка не хранилась в сейфе, или где там положено? Все же закрытые документы для особого пользования, со множеством гербовых печатей и угрожающими штампами, типа – «Совершенно секретно» или – «только для внутреннего употребления». Я глазам не верил. Такого просто быть не могло. Но все получилось, представляешь? У меня была целая ночь. Длинная ночь, чтобы с головой окунуться в нашу советскую дьяволиаду.

Андрей достал из пачки сигарету и прикурил.

Рауль Валленберг… Его история поразила меня еще в Стокгольме. Я отчиму помогал, отписываться… Мол, ничего нового добавить о его судьбе не можем. И вот у меня на руках развязка всей драматической истории. Его последние дни…Там было все настолько гадко, что я стал избегать общения с дедом. Мне было стыдно смотреть ему в глаза. Будто я сам был причастен ко всему этому …

Нет! Я понимаю, политика, интересы страны и так далее. Но растоптать, стереть с лица земли человека, только потому, что он был, как ты говоришь, нормальным чуваком? Не равнодушным, не сторонним наблюдателем. Раздавить, как букашку, убить без всякой надобности? Не знаю… Огромное ведомство, вся система против одного, беззащитного человека? И только потому, что он, не захотел сотрудничать. А потом еще и вычеркнуть его имя отовсюду! Как ластиком стереть – может и был такой господин Валленберг, да весь вышел, и мы не знаем ни где он, ни что с ним.

На следующий день, когда я показал все документы Сизову, его чуть «Кондратий» не хватил. Не поверил, представляешь? А потом, он объяснил мне, что дело не просто сенсация – бомба! Ядерная! И это будет чудо, если мы хоть что нибудь проясним в судьбе Рауля Валленберга. Статья получилась убойная. Сначала мы хотели сдать ее в «Комсомолку», но рассудив, решили не спешить и отложить все до моего возвращения с Кавказа.

– И все, что ли? – удивился Роман.– Может, он просто нажрался, и спит, на какой нибудь диссидентской хате в облеванной постели?

– Если бы так? – вздохнул Андрей.– Сдается мне, что этот хренов правдолюб переоценил степень гласности, и все же побежал в редакцию.

– Ну и что? – Роман пытался понять причину напряжения друга.

– А то! То, что не более чем неделю назад, на пресс-конференции в Швеции, наш генеральный секретарь сказал, что ему ничего о судьбе Валленберга неизвестно. Выходит, что лгал? Потом, Громыко несколько раз от Валленберга открещивался. Да, кто там только по этому поводу не засветился? Долго рассказывать… И получается, что я разворошил улей, и этот улей переполнен пчелами-убийцами….

– Все будет хорошо! – сказал Роман.

– Потому, у меня между лопаток свербит?

– В смысле?

– Помнишь того типа на вокзале?

– В белой рубашке?

– И ты заметил! – оживился Андрей.

– Ничего я не заметил, – Роман почувствовал раздражение. – Мне Денни сказал. Пять человек насчитал. Следят говорит, за твоим другом.

Прикусив губу, Андрей пристально посмотрел на Романа. Затем отвернулся, и решительно сказал:

– Значит, так. В Пицунду я не поеду. На «Кавказской» пересяду на московский поезд. Татке, придумаешь, что сказать. По срочному, мол, делу вызвали. Что-то неспокойно у меня на душе….

– Но?! – попытался было возразить Роман, осекся и согласно кивнул головой. – Ну, если ты так решил!

– Вот и здорово! – сказал Андрей и вышел из купе. – Милицу, я заберу с собой! – бросил он на ходу.

Когда в купе вновь влетела Милица, Роман в задумчивости поднял на нее глаза.

– Ты представляешь, что наш белобрысый бес надумал? – с разгона, плюхнулась она к нему на колени. – Мы, говорит, возвращаемся домой. И что ты скажешь?

– Что скажешь ты?– с ухмылкой переспросил Роман.

– Что я скажу?! – дернула плечиками Милица. – Мы возвращаемся. Ромочка, поехали в Москву? И сдалась тебе эта Пицунда….